Рыба, кровь, кости - Лесли Форбс

Некоторое время он наблюдал за моими стараниями, веселясь от души.

— Пойду приготовлю сладкого чаю, — сказал он наконец, одним плавным движением садясь на корточки и вставая. — Мой дедушка лечит этим все, что угодно.

15

Пока я пила чай, прислушиваясь к довольному урчанию Рассела, жадно набросившегося на остатки вчерашнего рыбного карри, Ник объявил, что должен кое в чем мне признаться.

— Когда я забирал Рассела из твоего дома, то украдкой взглянул на фотографии в твоем подвале, те, что ты собиралась изрубить в капусту. — Он умолк, немного смутившись, и протянул мне большой коричневый конверт. — Я положил их сюда. Извини, что сунул нос не в свое дело. Но ты знаешь, Клер, они действительно хороши.

Я нахмурилась и поставила чашку на стол.

— О чем ты?

— Они замечательны — действительно очень остро и современно. Я мог бы в два счета устроить тебе выставку.

— Остро? Ты что, смеешься? — Мне было совсем не смешно.

— Прости, я не это имел в виду. Я только хотел сказать, что моему агенту, Терри Флэку, парню, который обычно выставляет мои работы, ужасно понравились бы твои снимки.

Сложно не знать Флэка в лицо и не быть в курсе его репутации. В течение нескольких недель после сенсационного открытия его последней выставки «Сериалы за завтраком: Кумиры 80-х» (работа, вдохновленная тем, как средства массовой информации изображают насилие, в особенности серийные убийства) точеные черты Флэка не сходили со страниц газет и журналов. Кажется, в каждой культурной программе на радио раздавалось его гнусавое блеяние южного лондонца настоящее пюре из гласных. В полном соответствии со своими умственными способностями тряпичника Флэк и сам казался вылепленным, выделанным — для машины славы, для непосредственного употребления; человек со штрих-кодом, неизгладимо выжженным на его юркой душонке. Последний человек, с которым я бы сейчас желала поделиться своими сокровенными мыслями.

— Я не художник, Ник. Я просто пытаюсь пересказать свои сны на бумаге.

— Неплохое определение искусства, — отозвался он. — Хотя если твои ночи полны тех, других картинок, что я видел в подвале, тебе следует держаться от него подальше.

Мои сны, впрочем, уже не ограничивались сценами насилия. Теперь там были снег, головокружение, румянец. Я на одном дыхании выложила ему ночные образы, посещавшие меня, как вспышки озарения, «ледяные пещеры, и реки, и сады, и удивительные архитектурные сооружения, чувство, будто за тобой охотятся или ты сама выслеживаешь кого-то».

— Похоже на плохой трип. Ладно, если Флэк тебе не интересен, у меня на примете есть еще кое-кто. — Он протянул здоровую руку, не давая мне вставить слово. — Не волнуйся, он вполне приличен. Мой личный генетик, между прочим, Кристиан Гершель.

— С какой стати ему интересоваться моими снимками?

— Не знаю, может, и никакой. Но я хотел бы показать их ему, если не возражаешь. — Он похлопал по конверту с фотографиями. — По крайней мере, это защитит их от твоих губительных ножниц.

Чувствуя острую необходимость что-то переменить в своей жизни, вырезать гнилую древесину, я решила начать с самого легкого и попросила Даррена, моего парикмахера, придумать мне новый имидж. Я предоставила ему полную свободу действий, и он уничтожил мой невзрачный «боб» и выкрасил мои волосы в цвет пшеницы. Изменение было поистине поразительным. Закончив, Даррен отступил на шаг, прищурил свои глаза городской лисицы и вильнул бедрами, затянутыми в брюки под змеиную кожу, точно собака в период течки.

— Дорогуша, ты выглядишь великолепно! Только посмотри, какую восхитительную длинную шейку ты скрывала все эти годы — прямо как у Одри Хепберн!

Я судорожно потерла свою теперь уже беззащитную шею там, где его дыхание пощекотало мне волосы.

— Тебе не кажется, что так я похожа на какую-то средневековую мученицу? Или на Миа Фэрроу в «Ребенке Розмари»? Ну, как жертва?

— О нет, дорогуша. Ты похожа на прелестного мальчугана, только слегка преждевременно повзрослевшего.

В четверг Ник позвонил мне на работу, чтобы узнать, не могу ли я отпроситься у Вэла в пятницу после обеда.

— Кристиан завтра утром приезжает на совещание. Я показал ему твои снимки, и он очень хочет с тобой встретиться. Что скажешь?

Вэл, разумеется, был только рад; он с надеждой поинтересовался, не собираюсь ли я устроить себе долгие романтические выходные. Я не сдержалась и поддразнила его:

— Если честно, я последовала твоему совету и теперь беру уроки гольфа. Проблема в том, что у меня нет ни одной клюшки. Может, одолжишь мне эту свою бедренную кость? Ту, на которой ты показываешь эпифиз студентам?

Он укоризненно покачал головой:

— Давай проваливай отсюда, бездельница, и хорошенько отдохни на солнышке.

Ник приехал и привел с собой еще двоих мужчин. Первым в дверь вошел генетик, Кристиан Гершель. Ему было около тридцати пяти, и его лицо, которое только телекомпании могли бы назвать заурядным, никак не вязалось с моим представлением об ученых. Такого парня скорее увидишь по телевизору, в рекламе спортивных семейных автомобилей или недорогого игристого вина, лежащим на пляже рядом с женщинами, чьи волосы развеваются на ветру. Он, впрочем, не обладал мужественной красотой ковбоя «Мальборо» — ему больше пристало рекламировать мясной экстракт «Боврил».

— Ник рассказал мне о вашей работе несколько недель назад, — сказал он. Его голос был такой же гладкий и вызывающий доверие, как и его костюм. — Он назвал ее изумительной, и теперь, когда я посмотрел на нее сам, то не могу не согласиться.

Человек, вошедший вслед за Гершелем, показался мне несколько старше; он был очень высок, красив холодной красотой, свои несколько длинноватые черные волосы зачесывал назад. Концы завязанного узлом красного шарфа он заправил в рубашку без ворота, наподобие старомодного шейного платка. Все это весьма своеобразно сочеталось с курткой до колен в стиле Джавахарлала Неру, которая выглядела так, будто едва уцелела в восстании сипаев. Белому мужчине слегка за сорок, чтобы надеть такое, требуется изрядное чувство собственного достоинства и презрение к условностям. Он достал сигарету, щелкнул зажигалкой и затянулся, критически разглядывая меня сквозь дым.

— Позвольте вас представить, — произнес Ник, широко улыбаясь курильщику, — Клер Флитвуд, это Джек Айронстоун, только что вернувшийся из страны слонов и магараджей.

— Джек Айронстоун? — тупо повторила я. — Мой… родственник Джек? То есть племянник Алекс?

Его лицо, в отличие от моего, легко было запомнить: узкое, суровое, из тех, что можно видеть на музейных картинах, изображающих казни или мускулистых вздыбившихся коней.

— Я несколько месяцев хотела встретиться с вами!

Я решила не упоминать о сообщениях, которые оставляла ему на работе. Пусть он сам поднимет эту тему.

Джек улыбнулся не с такой готовностью, как Гершель, чье обаяние вызывало желание сделать ему приятное, но заговорил вполне дружелюбно:

— Как Кристиан и Ник, я большой поклонник вашей работы.

— Ах да. Моя работа, — отозвалась я, куда больше заинтересованная в моей давно потерянной семье. — Что ж, нам лучше подняться в библиотеку. Только там мне удалось расчистить достаточно места, чтобы можно было принимать гостей. Библиотека сразу по…

— Я знаю, где она, — перебил меня Айронстоун и повел Гершеля по узкому проходу между ящиками Барда.

Когда Ник проходил мимо меня, мне удалось задержать его и притвориться рассерженной:

— Почему ты не сказал мне, что будет Джек Айронстоун?

— Хороший сюрприз, а? — Он провел рукой по моим волосам и шее. — Ты выглядишь восхитительно.

— Итак, что вас заинтересовало в моих снимках? — неловко спросила я, когда мы все расселись по круглым диванам, набитым конским волосом, словно позируя для викторианского студийного портрета.

Гершель вынул конверт с фотографиями, которые забрал у меня Ник.

— Позвольте, я разложу их на… — Он быстро пробежал взглядом столы, заставленные пыльными индийскими безделушками. — Может, на полу?

Лицо Джека Айронстоуна искривилось от еле сдерживаемого смеха.

— Дражайшая тетя Алекс никогда не верила в минимализм.

Аккуратно выложив на тигровой шкуре десять наименее зловещих фотографий с растениями, Гершель стал расспрашивать меня о том, как можно использовать эту новую гибридную рентгеновскую камеру: портативна ли она? Выдержит ли она и заряженная в нее пленка резкие перепады температуры? Я отвечала, как могла. Когда он наконец уверился, что я знаю свое дело, то обратился к Айронстоуну:

— Ну, Джек, что скажешь?

Прежде чем ответить, Джек прикурил новую сигарету.

— О, да я просто счастлив вступить в клуб поклонников Клер Флитвуд. — Его испытующий взгляд, впрочем, показывал, что членство еще не оплачено. — Эти ваши ботанические рентгенограммы произведут революцию в той области, которая ради достижения такой точности обычно полагается на рисунки. — Он глубоко затянулся, прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом, а потом наклонился и взял один из снимков, изучая надпись, сделанную мной. — «Рыба, кровь, кости»?