Бабайка - Цогто Валерьевич Жигмытов

Время в разных мирах течет по-разному. Это можно считать фактом. В этот раз, кстати, оно могло бы сыграть и за меня. А то чувствую, пока я тут буду выяснять да осматриваться… Местный уровень коммуникаций быстрому обмену данными явно не способствует – куда там даже самым быстрым голубям до оптоволоконных кабелей желтого мира или чем там у них компьютеры между собой соединяются.

Зато с ногой вот удачно вышло, ничего не скажешь. В других мирах мне помогали обитатели, теперь здешняя физика в помощники попала – зря я, выходит, разуверился в везухе своей.

Ну что ж, пойдем куда она укажет, и посмотрим, к чему она меня приведет

– Отсюда до источника шагов пятьдесят, – сказал констебль, снимая с седла бурдюк. Он потряс бурдюком, заплескались остатки жидкости. Развязал бурдюк, зачем-то понюхал, поморщился и решительно выплеснул содержимое на землю.

– Я развяжу вам руки, мастер Григорий. Меч ваш…

– Это сабля.

– Хорошо. Сабля ваша останется пока у меня. Прошу меня за это простить. Хоть вы и показали склонность к обретению веры, но… – констебль сделал неопределённый жест и почесал себе лоб.

– Да, – сказал я. – Конечно.

V

Зеленая косуля вышла к солонцу. Она тревожно втянула воздух сквозь трепетные ноздри и, не учуяв опасности, шагнула на поляну. Констебль Хёрст медленно переступил, широко расставляя ноги в линию с направлением выстрела, наложил стрелу, оттянул тетиву к подбородку, прикинул взглядом расстояние до цели и, задержав дыхание, пустил стрелу. Я услышал короткий свист, и почувствовал плотный звук, с которым стрела вошла в тело животного.

– Нам повезло, – удовлетворённо сказал констебль. – Разделайте добычу и несите её к лагерю. А я соберу хворосту.

– Простите, констебль, – сказал я, чувствуя, как краска стыда заливает моё лицо. – Но я не умею разделывать косулю.

– Да что ж вы за атеист-то такой? – сказал Херст. – А хворост собирать хотя бы вы умеете?

– Да, – сказал я. – Это я могу.

VI

Булькал в котелке бульон, от него тянул вкусный запах мясного, мешаясь с дымом костра.

– Готово, – сказал констебль, снимая котелок с огня. – Мастер Григорий, давайте поедим. Времени у нас мало, так что лучше вооружиться ложкой прямо сейчас.

Тотчас в его правой руке появилась деревянная ложка. Констебль отчего-то недовольно посмотрел на неё, но ничего не сказав, запустил ложку в котелок.

Я закрыл глаза, набрал воздуху, отставил в сторону правую руку, сжатую в неплотный кулак, и представил, как в руке моей возникает простая алюминиевая ложка. Прошла секунда, другая, и вдруг я почувствовал, что кулак мой больше не пуст.

Я открыл глаза и увидел в своей правой руке алюминиевую ложку. Несколько мгновений я смотрел на неё, и вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха.

И я судорожно вдохнул-выдохнул, осторожно запустил ложку в котелок с ядовито-зелёной похлебкой, поднёс её ко рту, подул, и аккуратно влил в себя немного бульона. Прикусил зубами ложку.

Твёрдая. Вполне себе алюминиевая.

Так, что он там сказал?

– Констебль, – сказал я. – Я не понимаю… Почему у нас мало времени? Разве мы не ночуем здесь?

– Нет. Через пару часов мы должны быть в Холмах.

– А почему такая спешка?

– Мастер Григорий, вы меня удивляете, ей-богу. У нас же мясо.

– Ах да, – сказал я. – Мясо.

Ни хрена не понимаю.

VII

– А вот и Холмы, – сказал мастер Хёрст, и, словно отвечая ему, залаяли и тут же смолкли собаки. Пара минут – и вот уже вокруг нас замелькали плохо различимые в зелёных сумерках собачьи тени. Симпатичные остроухие псы, молчаливые, похожие на лаек.

Хутор. Или как это у них называется. Ранчо, поместье, в общем, несколько домов с хозяйственными постройками, огражденные частоколом. Мы подошли к воротам, ведя груженных мясом коней под уздцы, и молчаливые собачьи тени всё так же скользили вокруг.

У ворот у нас уже ждал человек с факелом в руке.

– Кого это бог принёс? – при звуках этого голоса воображение сразу нарисовало человека большого и спокойного.

– Здравствуйте, мастер Бэнкс!

– А-а, констебль! Здравствуйте! Опять браконьеры?

Голос не обманул. В зеленом свете факела было видно улыбающееся лицо мастера Бэнкса. Боже, какой он здоровый, думал я, глядя, как человек-скала принимает поводья.

– Нет, Гордон, – сказал, чуть помедлив, констебль Хёрст. Так медлят перед тем как сообщить близким неприятную новость. – Убийство.

Гордон?! Гордон Бэнкс?!

– А кого…?

– Роджера Ханта.

– Не слышал о таком, – неуверенно сказал здоровяк.

– Немудрено, – улыбнулся нерадостно констебль, – это в Далёкой Радости.

– В Далёкой Радости? Ну дела, – удивлённо прищурил глаза мастер Бэнкс. И тут же спохватился: – Пойдемте в дом, констебль. А это ваш помощник?

– Нет, – ответил констебль, – мастер Григорий есть подследственный. И знаете, что, Гордон, давайте сначала снесём в ледник мясо.

– Что за мясо?

– Косуля, которую я был вынужден подстрелить в связи с чрезвычайными обстоятельствами, – сухо сказал констебль. Вид у него был такой, словно он делал некое официальное заявление. – Гордон Бэнкс, вы окажете услугу Службе Королевских Констеблей, если в обмен на мясо дадите мне провианта на двух человек на четыре дня пути.

А может, это и в самом деле – официальное заявление?

– Четыре дня пути? – спросил я. Чёрт побери, я уже на первый день выспрошу у моих попутчиков все, что они захотят рассказать мне. И потеряю следующие три дня на дорогу до ближайшей цивилизации (я очень надеялся, что Далекая Радость – это именно цивилизация).

Никита. Сын. Где ты?

Констебль коротко посмотрел на меня и сказал:

– Да.

– А быстрее нельзя?

– Нет, – сухо ответил констебль.

– А зачем вам быстрее? – спросил Бэнкс и неожиданно подмигнул. – Быстрее только губернатор.

Издевается, громила.

VIII

Я проснулся оттого, что кто-то осторожно потрогал меня за плечо.

– Доброе утро, мастер! просыпайтесь!

Девичий голос. Или молодой женщины. В голосе сквозит неприкрытое любопытство.

Я открыл глаза.

Девушка. На вид лет семнадцати. Лицо живое, выразительное, из тех, что не назовешь красивым, но определённо внушающее безотчётную симпатию. Во всяком случае таким типам, как я.

– Мастер Хёрст просил вам передать, что время не терпит. Вам пора завтракать и отправляться в путь.

– Спасибо… – сказал я. – А как вас зовут, милая девушка?

Иногда прорезается во мне претензия на галантность, что приводит к таким вот обращениям.

Девушка улыбнулась:

– Джоанна.

– Доброе утро, Джоанна. Прошу прощения, но… мне надо одеться.

– Пожалуйста.

И стоит, не сдвинувшись с места ни на йоту.

Что за нравы у них?

– Простите, но… милая Джоанна, не могли ли бы вы выйти?

Джоанну моё