Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

Даркур в затруднении перебивал пальцами по столу…

– Это… действительно… немного чересчур… даже как будто неловко, – согласился он.

Я и обе Шолль торжествовали.

– А, все-таки вы согласны с нами!

– Нет, видите, если в силлогизме в первой посылке поставить компромисс – получится он и в заключении.

– И вот, во избежание таких компромиссов с совестью я и не поступила в члены Общества студенток, – сказала m-lle Шолль, – так как оно соглашается принимать от Дюрамбер даровое помещение.

– Да быть может, эти студентки и не знают про ее репутацию? Если они иностранки и приезжие, – сказала я.

– По уставу – председательница и члены комитета должны быть француженки, – сказала Шолль. – Я лично знаю председательницу де-Орелиа, у этой знакомств – масса. Она парижанка и не может не знать, кто такая Дюрамбер. И согласилась, что и члены комитета тоже. С одной стороны я, как феминистка – должна бы принимать участие в студенческом обществе, с другой – как честная девушка – не могу согласиться стать членом общества, которое так легко компрометирует себя, принимая подарки от подобной особы.

Я порадовалась, что не состою членом подобного общества. Сколько иностранок, попадая в него, делают невольную ошибку!

И я ушла вместе с Даркуром, который, несмотря на спор, был очень любезен и проводил до самого дома.

Пятница, 13 декабря.

Я сказала Danet, что еду с ним на бал – с условием, чтобы никто не знал об этом ни в Брока, ни на курсе.

– Не беспокойтесь, никто ничего не узнает, – обещал Danet. – Так – и вам удобнее, и мне – достать билет не представит никакого затруднения. А то бы удивились, да еще начали спрашивать, как и почему. Я просто скажу, что вы – модистка или цветочница, – «ma petite amie»232.

– А так как по моему акценту догадаются, что я иностранка, то скажите, что я – полька.

– Хорошо. С нами будет и мой двоюродный брат – Charles Danet, с первого курса, но за него опасаться нечего, что разболтает, – это могила.

– Смотрите, Danet… я вам верю.

Вместо ответа он поцеловал мою руку…

…А однако Муратовы совсем переменились ко мне. Она почти не говорит ни слова. Он, прежде простой и любезный, теперь уже не заговаривает со мной за обедом и только изредка, бегло, будто боясь чего-то, обратится с каким-нибудь незначительным замечанием.

Даже madame Dorez заметила и говорит: – А ведь что-то странно: monsieur, когда встречает вас в коридоре один – подает вам руку, а когда с madame – только кланяется; и вообще они к вам очень переменились, отчего это?

Ах, я бы сама рада, если б кто-нибудь объяснил мне, отчего. Мне как-то не верится, чтобы эти интеллигентные люди, к которым я так искренно расположена, для которых так старалась быть полезной, – могли придраться и составить обо мне нелестное понятие на основании только одного моего рассказа о знакомстве с Кларанс. Неужели эти люди настолько узки, настолько нравственно близоруки, чтобы, не заглядывая глубже – так, сразу осудить беспощадно и закрыть навсегда для меня свою дверь?

Впрочем, я теперь и сама из простого чувства собственного достоинства не пойду к ним.

Но мне больно переносить их скрытое холодное презрение, больно видеть, как муж трусит своей жены и старается подражать ее поведению со мною: видно, что это в сущности вовсе не свойственно его мягкой и добродушной натуре.

За что все это?!

Суббота, 14 декабря.

Получила от Danet письмо, что костюм готов и я могу примерить его. Что я примерю у него на квартире – это было условлено и раньше, чтобы не узнала хозяйка.

Danet живет с кузеном Шарлем на отдельной квартире, поближе к факультету, – мать и замужняя сестра около l’Arc de Triomphe de l’Étoile233. Он ждал меня в изящно убранном рабочем кабинете, который одновременно служил ему и мастерской.

На широком турецком диване, обитом красным плюшем, лежал костюм: туника цвета mauve и пеплум – crème – все из дешевой бумажной фланели. Но этот материал казался дорогим и красивым в изящных складках костюма, который был сшит так, как шьют только здесь и нигде больше. Где, как, у кого научилась его мать, богатая женщина, которой наверное никогда и не приходилось учиться ни шитью, ни кройке – этому искусству драпировать ткани так художественно, с таким тонким вкусом и, главное, пониманием красоты античного платья? Она, как и все француженки, родилась с этим уменьем…

Danet все обдумал – как настоящий артист, купил чулки, сандалии, ленту на голову и камни на нее наклеил…

Я, не раздеваясь, тут же на платье надела тунику и пеплум… Очень хорошо, как раз для меня. Как Danet снял мерку – я уж и забыла – кажется, длину и ширину груди – однако все впору. И он смеялся над моим восхищением работой…

– Ну вот, – пустое дело; дома прислуге делать нечего, а мама только задрапировала на манекене. Она у меня предобрая, совсем идеальная мать. Отчего же, говорит, не доставить удовольствия молоденькой иностранке?

Я сняла пеплум и тунику. – Danet аккуратно сложил все и усадил меня на диван.

– Ну, теперь я покажу вам пригласительные билеты. Надо вписать ваше имя. В Брока мне выдали дамский билет, не вписывая имени, по доверию. Я сказал, что приведу с собой une petite fleuriste… une Polonaise. Но все-таки имя вписать нужно, это формальность… Так какое же мы придумаем? По кортежу я буду римлянин, а вы моя вольноотпущенница.

Это слово мне напомнило что-то. Tiens! да ведь в романе «Quo Vadis» есть вольноотпущенница Лигия… По-французски это только выходит не так красиво – Lygie, а лучше Lydia, – это и по-русски также.

– Так и впишите: я «Lydia».

– Да, это красивое имя, – согласился Danet, развертывая билеты.

– Смотрите, вот это белый – мужской, а это зеленый – дамский. Пока вы читаете, что написано на моем, я впишу ваше имя.

Я взяла билет, отпечатанный крупным красным шрифтом на белом, элегантном, узком листе толстой ватманской бумаги со вставками из белой глянцевитой. Вверху – красивая виньетка весьма откровенного содержания: римлянин в каске, покрытый только плащом, обнимающий голую женщину; внизу – переплетающееся тело такой же женщины и сатира; сбоку, в длину текста приглашения, шла надпись буквами одна под другой: «bal de l’internat»234.

Cher ami,

C’est le lundi 16 Décembre que nous fêtons à Bullier l’avènement à l’internat de nos futurs successeurs; nous comptons sur toi pour nous aider.

Les internes en médecine des