Очерки по истории Вселенской Православной Церкви - Дворкин А.Л.

7. Главная сила западной средневековой цивилизации, по крайней мере в ее идеальных формах, была в ее интеграции под началом Церкви. Именно благодаря Церкви в течение всего средневекового периода в обществе оставались островки образования и грамотности. Именно Церковь организовывала школы и университеты, и практически все образованные люди того времени посвящали свои знания Церкви. Философия стала служанкой религии, и, поощряя изучение философии, Церковь смогла развить свое собственное богословие и поддерживать свое главенство в интеллектуальной жизни общества.

Такая интеграция отсутствовала в византийском мире. Там традиции секулярного образования никогда до конца не исчезали. Там государство, а не Церковь несло ответственность за образование, и именно государство создало великий Константинопольский университет. В противоположность Западу и юристы были мирянами, служащими в мирских судах. Сфера канонического права на Востоке была намного уже западной, но даже канонисты чаще всего являлись мирянами.

При этом можно сказать, что за всю историю Византии в ней не было организованного изучения богословия. В столичном университете изучали светские науки и философию, но богословие в куррикулуме не значилось. С другой стороны, в Константинополе существовала и патриаршая академия, но, за исключением св. Марка Эфесского в XV в., она не произвела на свет ни одного видного богослова.

Место богословия в византийском обществе было совсем иным, чем на Западе. Изучение богословия считалось личным и сугубо индивидуальным делом. И изучали его не только священники. Каждый гражданин Империи понимал богослужебный язык Церкви, что позволяло ему вслушиваться в гимнографию богослужений, которая сама по себе является образцом высочайшей богословской мысли. Ведущие ученые и богословы были по большей части мирянами или клириками, обычно рукоположенными в духовный сан через много лет после завершения образования. Многие даже самые знаменитые богословы оставались мирянами всю свою жизнь.

Особо следует сказать об отношении византийцев к классической греческой философии. Безусловно, она сыграла громадную роль в формулировках канонов и правил христианской веры. Необходимый синтез философии с богословием вырабатывался более ста лет, в период от времени Климента Александрийского и Оригена до эпохи великих каппадокийцев. Именно они сделали богословие самостоятельной дисциплиной со своими целями и задачами и со своим инструментарием. Вопрос о новом синтезе стал актуальным лишь к концу средневековья.

Изучение классической философии никогда не прекращалось в Византии. Конечно, наличие в обществе гностических и дуалистических ересей приводило к определенной подозрительности среди многих клириков к мирскому образованию и философии, к опасению, что миряне-философы, возможно, слишком очаруются интеллектуальными прелестями мысли древних язычников и перешагнут границы Православия, увлекая за собой своих неопытных учеников.

Уже во время патриарха Фотия в византийском обществе можно было выделить три "партийных" направления: 1) интеллектуалы, изучающие греческих античных авторов и сохраняющие их великое наследие; 2) официальная церковь, относящаяся скептически к классической философии и 3) монахи, которые были настроены к ней враждебно, считая ее пережитком язычества. При этом следует помнить, что деление это во многом условно: многие миряне-интеллектуалы выступали противниками языческой философии, в то время как многие клирики были ее пылкими приверженцами. Хотя христианская мысль противопоставляла себя античной философии, интерес к последней сохранялся и обе традиции продолжали существовать. Строгой поляризации между "гуманизмом" и "монашеством" не существовало. Да и монашеская партия отнюдь не была объединением воинственных обскурантистов. Конечно, радикалы были и в той и в другой партиях. Однако именно в монашеской партии жила подлинная духовность, и там создавалось истинное богословие.

В целом церковная иерархия никогда формально не осуждала приобретение знаний и использование интеллекта. Общественное мнение в Византии всегда относилось с глубоким уважением к образованию и достижениям человеческого разума. Кроме того, и среди клириков процент высококультурных и образованных людей был слишком велик для того, чтобы обскурантисты когда-нибудь взяли бы верх. Ведь еще в IV в. великие каппадокийцы утверждали, что классическое образование полезно для молодых людей. Великий мистик XIV в. св. Николай Кавасила, который всю жизнь был мирянином, прямо заявлял, что священник, получивший светское образование, куда более ценен, чем не получивший такового. Даже св. Григорий Палама, говоривший, что истинные богословы не должны слишком увлекаться светской ученостью, считал благом свое знание Аристотеля, которое позволяло ему мыслить ясно и четко. Правда, он придерживался мнения, что чрезмерное увлечение Аристотелем чревато переоценкой возможностей человеческого интеллекта. Не одобрял он и изучение Платона, так как неопытный студент может легко поддаться на красоту его философских построений и забрести в чистое язычество.

Тем не менее существование этих трех партий было реальностью, и оно создавало постоянное напряжение в византийском обществе. Например, раскол между Фотием и Игнатием во многом может видеться как конфликт между интеллектуальной и монашеской партиями. Основы противостояния лежали в том, что понимание природы Божества в античной философии было в принципе несовместимо с библейской интуицией и библейским откровением. Пример каппадокийцев показывал, что философским инструментарием пользоваться можно. Но пример великого Оригена, не сумевшего сохранить необходимое равновесие, показывал, что делать это нужно чрезвычайно осторожно.

До времени противостояние между двумя сторонами не приводило к интеллектуальному разрыву. Например, такие люди, как свт. Фотий и Михаил Пселл, высоко ценили обе области, которые уживались в их умах как бы отдельно друг от друга. Особенно ярко это раздвоение было явлено в Пселле, сочетавшем церковное благочестие, с одной стороны, с совершенно внехристианскими философскими и историософскими построениями – с другой. Налицо было некое раздвоение личности. Пселлу еще удавалось удержаться на грани, однако в XI в. это напряжение вылилось в открытый конфликт: Иоанн Италл, ученик Пселла, был изгнан из университета за преподавание платонистских доктрин. Его дело было вынесено на соборное обсуждение. Собор состоялся в 1082 г., осудил Италла и расширил синодик Православия, включив туда анафему против Италла. Смысл соборного определения был таков: можно читать античных философов, воспринимая это как гимнастику для ума, но верить им нельзя. Это и стало официальной позицией Церкви. Таким образом, попытка нового синтеза между богословием и философией была Византийской Православной Церковью отвергнута.

Во время правления Андроника II, вдохновляемого своим ученым великим логофетом Феодором Метохитом, была проведена реформа и реорганизация высшего образования. Университет подчинялся великому логофету, под ним были профессоры, каждый из которых отвечал за свою дисциплину. Как и раньше, профессоры получали государственное жалование, однако теперь родители студентов должны были вносить невысокую плату за обучение сыновей. Похоже, что у университета не было центрального здания: занятия проходили в разных частях города, в том числе и нескольких монастырях. Возможно, ряд частных учебных заведений, как, например, школа, основанная Никифором Григорой в здании, принадлежащем монастырю Спасителя в Хоре (Карие Джами), также были связаны с университетом. Во всяком случае, они могли быть закрыты по приказу великого логофета: именно это и случилось со школой Григоры.

Патриаршая Академия была реорганизована немного раньше, во время правления Михаила VIII. По всей видимости, в ней преподавались примерно те же предметы, что и в университете, хотя, наверное, с большим богословским акцентом.

Около 1400 г. император Мануил II придал университету его окончательную форму. К этому времени должность великого логофета пришла в упадок и высшее образование было передано в ведение одному из четырех генеральных судей. В правление Иоанна VIII таким генеральным судьей был Георгий Схоларий, который, кроме того, был членом Сената, имперским секретарем и профессором философии. Университет теперь назывался кбиплйкьн мхуейпн, и Мануил разместил его в одном месте – в зданиях близ монастыря св. Иоанна Крестителя в Петре, где была отличная библиотека, которую и отдали в распоряжение студентов. Этот переезд стал возможным благодаря тому, что число студентов сильно сократилось пропорционально уменьшению населения города. В то же самое время Мануил переселил патриаршую Академию в здания близ монастыря св. Иоанна Крестителя в Студионе, где также была хорошая библиотека, и поставил во главе ее студийского монаха Иосифа Вриенния. Два учебных заведения тесно сотрудничали друг с другом, и многие профессора преподавали в них обоих. Иосиф Вриенний, ректор Академии и профессор библейской экзегетики, также преподавал философию как в Академии, так и в университете.