Мир в подарок. (Тетралогия) - Оксана Демченко

После дуба мы рисовали коня, а точнее, целый табун, пока Йялл катал желающих, ради такого случая явившись на урок на четырех лапах, в шкуре. Он позировал в качестве модели, вставал на дыбы и усердно выводил волчьей глоткой «Ар–ир–гох–го–рр». Стоит ли говорить, что лошадь получилась несколько мутировавшая – короткохвостая, желтоглазая и подозрительно напоминающая дуб и дельфина, а ведь прежде мне казалось, у них нет ничего общего…

Но разве это важно? Дети, которые после Гнезда долго не решались улыбаться, забыли страшное. Спрашивали наперебой, визжали, прыгали, смеялись, смотрели на рисунки Нимара во все глаза. И охотно замирали на пару минут, давая возможность набросать еще один эскиз. Портреты Ниму, определенно, удавались. Особенно детские.

У маленьких волвеков, кстати, глаза самых разных цветов – зеленые, золотые, карие, синие, бирюзовые. Чем старше, тем ближе к желтому взрослому оттенку. Но всегда – ясные и любознательные. Йялл с ними счастлив. Он вытребовал у Релата кипу сказок и читает своей мелкой стае каждый вечер в лицах, очень забавно. Ему все чаще помогает Сидда, ей самой нравится, а кроме того, с изображением женских голосов у Третьего серьезные проблемы. Зато у нас не возникло ни малейших трудностей с рисованием избушек на куриных лапах (очень когтистых), принцесс (все сильно напоминают Сидду), чудовища с пугающе настоящими зубами. От лохматых бабочек с лихо закрученными усами, сидящих на дубе размером с одуванчик (их выбрал Нимар себе в комнату), чуть не утратил способность говорить учитель–график на Релате. Отдышался, уточнил, сколько лет художнику и видел ли он бабочек. Четыре и ни разу… А где ребенок, почему его не привели на урок? Лично он готов принять в Акад обоих, и Нима, и его протеже!

Впрочем, наши рисунки имели успех и на родине, в общине волвеков. И уроки нравились. Картины малышей расходились на ура: счастливые родители и воспитатели вешали их в комнатах. На пятый день работы «школы рисования» Лайл изучил наше творчество, нашел успешным, посоветовал вывесить лучшее в обеденном зале и уговорил Сидду допустить детей к украшению пирожных.

Впрочем, воспоминания, рисование и рассказы – лишь полтора часа из длинного дня. Прочее время занято иными делами.

Через девять дней усердного демонтажа, разработки сложных и оригинальных транспортных решений, рычания над схемами сборки контрольных механизмов, мы вытащили пилотские кресла из «Птенца», сильно попортив его коридоры и необратимо – люк. И установили их в рубке «Тор–а–Мира».

Все прошло довольно удачно, пришло время монтировать, совмещать наши новые системы, стандарты и технологии с древними. Спасенные из Гнезда долгожители все еще путаются в счете, перескакивая с десяток на восьмики и обратно! Я приглядывала за работами и гнусно хихикала: айри–инженеры теперь рычали и ворчали не реже волвеков. Эти оба, кстати, из старших, полны предрассудков и прежде сидели за отдельным столом. Ох, ненадолго их ледяного спокойствия хватило! Устроились за очередным завтраком рядом с погодками учеников планетолога Сима и уже приглядели себе любимчиков, желающих стать инженерами. Почти сразу удивленно обнаружили, что жить стало куда интереснее, чем среди бывших драконов. Они готовились нудно и монотонно настраивать системы кресел, да к тому же общаясь с коллегами из Академии, у которых незнакомая речь и непривычная терминология. Оказалось – не нудно и даже весело. Рядом юнцы крутятся, восхищенно улыбаются, заглядывают через плечо и счастливо слушают чуть снисходительные пояснения. Впитывают знания, учатся и умеют быть благодарными, небывалое для айри дело!

Спасибо Хиннру: мы это говорим постоянно, уже привычной скороговоркой, по целой куче поводов. На сей раз – из–за систем контроля корабля, которые буквально одним движением пальцев Юнтара еще до похода в купол переключились на десятичный счет. Капитан жил в долинах и привык к такому, вот и завел на корабле ностальгический порядок, два варианта. Как говорил Тар, и капитану, и моему обожаемому Риану все равно, в какой системе думать и считать: они Эрто… Зато навигация у нас общая с Релатом, и показания приборов в режимах тестирования – тоже понятные.

Итак, когда кресла оказались готовы опознать пилотов и обеспечить им доступ к управлению кораблем, сидеть вне общины, отдельно, остались лишь трое. Косились и вздыхали завистливо, из последних сил убеждая себя – они высшие, а мы дикари. Я давно приглядывалась к их столику. И постепенно пришла к окончательному убеждению: пожилой айри, сидящий спиной к залу, – точно из старейших. Двое сотрапезников подчеркнуто–вежливо кланялись ему, не начинали есть, пока он не возьмется за вилку. Не заговаривали первыми. Не боялись и не раболепствовали, они ведь в Гнезде все были на одинаково униженном положении и по–своему сроднились. Уважали и берегли. Ему у нас трудно. В прежней жизни этот айри с удручающе длинным именем отвечал за общину родичей, и делал это вполне осознанно, старательно. Наверное, неплохой старейший, раз Вечные его привезли сюда рабом: там он мешал им. А здесь? Все решения принимаются Лайлом, которому он даже толком не представлен. Я–то знаю, у них по поводу знакомства в прежние времена имелся целый ритуал.

Старейший – слишком значимая фигура в мире айри, поистине высший и вершитель судеб. Мы уже и с Лайлом обсудили тему, но решения не нашли. Тиэрто прижали к стенке: врач виновато буркнул, что не может представить вожака, он в обществе бескрылых драконов не имел должного статуса. Тупик. Все смущенно смотрели порой на прямую спину пожилого айри и гадали, как скоро мы их несчастный столик расформируем. Прогнозы предлагались самые разные, вплоть до «никогда». Мол, прилетим на Релат и больше их не увидим, уйдут молча к своим, забудут наше дикое общество, как страшный сон.

Может, так бы и получилось.

Но однажды утром рисователь бабочек забрал свою тарелочку, чтобы устроить ее рядом с прибором старейшего. В четыре годика и не такое можно себе позволить – ему не возразили. Сидда подхватила подушечку, уложила на выбранный стул и помогла малышу усесться. Виновато развела руками и удалилась.

Зеленоглазый представитель линии Йур уютно расположился на новом месте и кушал отнюдь не молча. Он очень вежливо и грустно попросил рассказать, почему учитель на далеком Релате назвал его бабочку чудовищем, пусть и оригинальным. Дядя жил там, он должен знать, какие они, настоящие бабочки. Малыш сопел и всхлипывал, и старейший обнаружил с ужасом, что ему куда легче нарушить традиции, чем довести–таки мальчика до слез своим молчанием. Чуть позже он выяснил совсем уж странное: говорить о бабочках с детенышем – интересно… Из столовой старейшего увел все тот же сосредоточенный художник: показывать свою бабочку и разбираться, что с ней не так. Айри был занят проблемой до обеда, а после, когда Йялл увел детей на уроки, маялся, вздыхал и задумчиво топтался в коридорах, подозрительно часто оказываясь близ рубки.

Не знаю, чего ему стоило войти туда.

Понятия не имею, какой толщины была стена предубеждений, взломанная за это время. Но он и вошел, и представился, и обратился к вожаку. Зато я уверена: обоим сразу стало легче. Десятью минутами позже они уже пили чай и вполне нормально разговаривали. Точнее, Лайл обстоятельно рассказывал. Было о чем. Малыш происходит из линии Йур, у них нет старших, это пока единственный такой случай в общине. У прочих живы хоть какие–то родичи второго порядка – дяди, племянники, кузены… У зеленоглазого нет никого ближе троюродной бабушки, живущей в большой семье Милтов и числящейся по татуировке на руке именно как «милт–2/5». Его папу забрали вниз год назад, генная карта обозначает «йур–3/0» как «погашенного», то есть – уничтоженного. Дядя мальчика погиб при штурме Гнезда, троюродную сестру тоже не удалось обнаружить в числе живых. У всех остальных линия обозначена не как «йур», но скоро появится брат, он пока в инкубаторе. Зовут с недавних пор Йура – Ясень, Эйм написал очень много имен, освоился, научился и привык, уже без глупостей подбирает красивые и звучные, короткие и со смыслом. Разве можно предлагать плохие имена таким замечательным волвекам? Для малыша сообща и выбрали сразу одно, именно это, свойственное северным бороям. Потому что он, и правда, удивительный, трогательный и открытый. Зеленоглазое чудо обожают все и опекают – тоже все.

Вожак вздохнул и добавил с легкой улыбкой: а сам Ясень, очевидно, взялся опекать айри, «потому что у него тоже никого нет и он грустит». Так сказал учитель Йялл, который сегодня выяснял у мальчика причину выбора нового места в столовой. Если это неприятно… Старейший почти обиделся и потребовал не мешать малышу опекать его. Тоже попробовал улыбнуться: его за всю долгую многовековую жизнь никто не опекал.

Утром следующего дня мы узнали, что грустного айри можно звать Витто, – решился–таки сократить устрашающе длинное имя ради малыша. И наш Ясень церемонно представил старейшего всей общине волвеков. Оказывается, по мнению Витто, у малыша для этого вполне достаточно прав. Столик развернули и подвинули к общему ряду. И оригинальный праздник «большого плюха», объявленный в обед, мы отмечали уже все вместе.