Собака Баскервилей (сборник) - Артур Дойл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гость наш был так взволнован, что с трудом выговаривал слова. Задыхаясь и переходя на крик, он изложил нам суть нового трагического происшествия.
– Мы в руках дьявола, мистер Холмс! Мой несчастный приход в руках дьявола! – кричал он. – Сам сатана промышляет здесь! Бог оставил нас! – Он был так возбужден, что даже пританцовывал. Все это выглядело бы даже смешно, если бы не его пепельно-серое лицо и расширившиеся от ужаса глаза. Наконец он собрался и одним духом выпалил страшную новость:
– Этой ночью умер мистер Мортимер Тридженнис. Симптомы точно такие же, как у остальных членов его семьи.
Холмс взволнованно встрепенулся.
– Ваша двуколка выдержит нас троих?
– Да.
– Ватсон, потом позавтракаем. Мистер Раундхэй, мы в вашем распоряжении. Скорее… Скорее! Нужно успеть, пока там ничего не тронуто.
Квартирант снимал в доме священника две обособленные угловые комнаты, расположенные одна над другой. Нижняя, большая, была гостиной, а верхняя служила спальней. Окна их выходили на поле для крокета, которое начиналось прямо от стен дома. Мы оказались на месте раньше врача и полиции, и поэтому все здесь оставалось на своих местах. Позвольте мне подробно описать то, что мы увидели тем туманным мартовским утром в доме приходского священника. На меня увиденное произвело такое впечатление, которое не сотрется из моей памяти до конца дней. В комнате было ужасно, просто невыносимо душно. Служанке, которая первой вошла туда, пришлось раскрыть окно, иначе здесь просто невозможно было бы находиться. Частично это объяснялось тем, что на столе посреди комнаты стояла зажженная лампа, которая горела ярким ровным светом и сильно чадила. Мертвец сидел за столом в очках, поднятых на лоб, откинувшись на спинку кресла, жидкая борода его стояла торчком, а тощее смуглое лицо повернуто к окну и искажено той жуткой гримасой неимоверного ужаса, которую мы уже видели у его мертвой сестры. Конечности его застыли, как будто сведенные судорогой, пальцы скрючены, словно смерть свою он встретил в миг наивысшего страха. Одет мистер Мортимер Тридженнис был полностью, хотя некоторая неряшливость указывала на то, что одевался он в спешке. Мы уже знали, что ночью он спал у себя в спальне и трагический конец наступил рано утром. Всякому, кто увидел бы, какая неожиданная перемена произошла с обычно флегматичным Холмсом, как только он переступил порог этой роковой комнаты, стало бы понятно, какая бешеная энергия охватила его. Он весь загорелся, глаза его вспыхнули, лицо застыло, руки задрожали от внутреннего напряжения. Он выскочил на улицу, влез в комнату через окно, быстро и методично осмотрел ее, поднялся наверх в спальню. В эти минуты он больше всего был похож на гончую, выгнавшую лисицу из норы. В спальне он осмотрелся, бросился к окну и открыл его, что, похоже, еще сильнее возбудило его, поскольку, выглянув в него, он восторженно и заинтересованно вскрикнул. Потом мой друг сбежал в нижнюю комнату, вылез через раскрытое окно, бросился на газон, вскочил, влез обратно. И все это с энергией охотника, настигающего добычу. Самой обычной конструкции лампу он тщательнейшим образом обследовал, измерил ее резервуар, осмотрел через лупу абажур, закрывавший верх стекла, соскоблил с него немного копоти в конверт, который засунул в бумажник. Ни врач, ни полиция еще не появились. Холмс жестом поманил за собой священника, и мы втроем вышли на газон перед домом.
– Рад сообщить, что мои поиски оказались не бесполезными, – сказал он. – Я не могу задерживаться здесь, чтобы обсуждать это дело с полицией, но буду очень вам обязан, мистер Раундхэй, если вы от моего имени засвидетельствуете почтение инспектору и посоветуете ему обратить особое внимание на окно спальни и на лампу в гостиной. Оба этих предмета и сами по себе очень важны, а вместе они могут оказаться решающими для всего дела. Если инспектору понадобятся дополнительные указания, я с удовольствием приму его в своем коттедже. Теперь пойдемте, Ватсон, у нас есть еще дела.
Возможно, местной полиции пришлось не по нраву вмешательство частного сыщика, а может, у них были основания считать, что они сами справятся с этим делом, так или иначе, в следующие два дня к нам никто не обращался. Холмс курил и о чем-то размышлял, но большую часть времени проводил в долгих одиноких прогулках, из которых возвращался под вечер. Когда я спрашивал, куда он ходил, мой друг отказывался отвечать. Один эксперимент Холмса помог понять мне, в каком направлении движутся его мысли. Он купил лампу, точно такую же, как та, что горела в комнате Мортимера Тридженниса в утро его смерти, наполнил ее таким же маслом, которое использовалось в доме священника, и точно вычислил время, за которое оно выгорело. Другой его эксперимент был более неприятным, и я думаю, что воспоминания о нем будут преследовать меня до самой смерти.
– Вы, конечно, обратили внимание, Ватсон, – заметил как-то он, – что в описаниях места происшествия, которые мы слышали, было нечто общее. Я имею в виду воздействие воздуха в комнатах на тех, кто входил туда первым. Помните, как Мортимер Тридженнис, рассказывая о своем последнем визите в дом братьев, отметил, что врачу, когда тот вошел в гостиную, стало плохо и он почти упал в кресло?.. Не помните? Но я это помню прекрасно. Однако вы не могли забыть, что и миссис Портер, экономка, говорила, что лишилась чувств, войдя в комнату, и, придя в себя, первым делом открыла окно. Во втором случае… когда погиб Мортимер Тридженнис, вы не могли не обратить внимание на ужасную духоту в его комнате, когда мы туда прибыли, хотя служанка открыла окно еще до нашего приезда. Кстати, я узнавал, служанке стало так плохо, что ей после этого пришлось лечь в постель. Согласитесь, Ватсон, это наводит на подозрения. В каждом случае есть указания на ядовитый воздух. Кроме того, в обоих случаях в комнате что-то горело: в первом – камин, во втором – лампа. Огонь в камине был нужен, чтобы согреться, но лампу зажгли (как показывает сравнение объема израсходованного масла), когда на улице уже давно было светло. Что это значит? Наверняка то, что есть определенная связь между тремя вещами: горение, душная атмосфера и, наконец, помешательство или смерть этих несчастных людей. Не правда ли, это очевидно?
– Как будто да.
– По крайней мере, мы можем принять это за рабочую версию. Итак, вполне вероятно, что в обоих случаях было сожжено какое-то вещество, которое, наполнив воздух в помещении своими испарениями, произвело этот странный токсический эффект. Прекрасно. В первом случае (отравление семьи Тридженнисов) это вещество поместили в камин. Окно там было закрыто, но огонь унес какую-то часть ядовитых испарений в дымоход. То есть воздействие на людей оказалось слабее, чем во втором случае, где все испарения остались в помещении. Последствия подтверждают это, поскольку в первом случае умерла только женщина, организм которой более чувствительный, в то время как мужчины впали в такое временное или постоянное состояние, которое, очевидно, является первой стадией отравления этим веществом. Во втором случае результат был достигнут полностью. Так что факты вполне подтверждают версию об отравлении путем сжигания некоего вещества.
Подозревая нечто подобное, я, разумеется, осматривал комнату Мортимера Тридженниса с мыслью найти остатки этого вещества. Самое очевидное место, где его следовало искать, – конечно же, абажур лампы. Там я и нашел большое количество пушистого пепла и коричневатый порошок по краям, который не успел сгореть. Я, как вы видели, половину его взял в качестве образца и поместил в конверт.
– А почему половину, Холмс?
– Не буду же я, Ватсон мешать официальному расследованию. Я оставил им все улики, которые обнаружил. Яд остался на абажуре, и если у них хватило ума, они нашли его. Итак, Ватсон, давайте теперь зажжем нашу лампу… Окно все же откроем, чтобы избежать преждевременной смерти двух достойных членов общества. Вы садитесь в кресло у окна, если, конечно, как человек в здравом уме, не хотите отказаться от участия в этом деле. Не хотите? Я знал, что вы именно так ответите, дорогой Ватсон. Это кресло я поставлю напротив вашего, чтобы мы с вами оказались на одинаковом расстоянии от яда и видели друг друга. Дверь оставим приоткрытой. Теперь мы оба можем следить друг за другом и имеем возможность прекратить эксперимент, если проявятся угрожающие симптомы. Вам все понятно? Хорошо, тогда я беру наш порошок… вернее, то, что от него осталось, из конверта и кладу его на горящую лампу. Вот так. Теперь, Ватсон, давайте сядем и будем ждать развития событий.
Долго ждать не пришлось. Едва я сел в кресло, как сразу почувствовал тяжелый мускусный запах, едва уловимый, но вызывающий тошноту. Как только я вдохнул его, разум мой и воображение перестали быть подвластными мне. Перед глазами у меня возникло густое черное облако, и мозг мой подсказал, что в этом облаке, пока невидимом, но готовом в любой миг вырваться навстречу моим помутившимся чувствам, скрывается нечто невыразимо ужасное, все самое чудовищное и злое, что только существует на свете. Неясные очертания стали проступать в этом темном облаке, оно зашевелилось, и каждое подрагивание его казалось угрозой, каждая мелькнувшая в нем тень казалась предвестником появления того жуткого кошмара, который скрывается внутри и одна мысль о котором грозила вырвать из моего тела душу. Леденящий ужас охватил меня. Я почувствовал, что волосы зашевелились у меня на голове и глаза полезли из орбит, рот раскрылся, а язык пересох и словно превратился в терку. В голове у меня творилось такое, что я понял: сейчас что-то там щелкнет и после этого пути назад уже не будет. Я попытался закричать, но вместо своего голоса услышал лишь какое-то хриплое карканье, которое, казалось, исходило не из моего горла, а откуда-то издалека. В тот же миг в последней попытке спастись я, переборов поглощающее меня отчаяние, взглянул на Холмса. Я увидел лицо, белое, застывшее, перекошенное от ужаса, точно такое, какое было у тех мертвецов. И именно это страшное видение на мгновение вернуло мне рассудок и силу. Я поднялся с кресла, обхватил Холмса, мы вместе ринулись к двери и уже через секунду рухнули рядом на траву во дворе, видя только проблеск солнечного света, который в ту секунду прорезал адское облако кошмара, которое окружало нас. Постепенно оно начало рассеиваться и мысли наши стали проясняться, как пейзаж после тумана, пока здравый разум не вернулся к нам. Мы сидели на траве, терли липкие от пота лбы и косились друг на друга, боясь заметить последние следы того страшного переживания, через которое прошли.