Заносы - Борис Тропин

Оба получили «хорошо». Но я-то за семьдесят страниц! А она за двести сорок пять! Ей обидно. «И здесь, – говорит, – ты выгадать умудрился!»

А я не мудрился. Я уже тогда понял, что научный коммунизм – это такая… коммунистическая наука, которую мы впитываем с самого раннего детства ушами, глазами, кожей, рожей и, прошу прощения, задницей. И независимо от того, сколько страниц прочтем, все равно все знаем! Знаем, потому что, как справедливо утверждается, именно это учение, как никакое другое, наиболее полно и адекватно отражает реальный мир – нашу советскую социалистическую действительность. А мы во всем этом живем – чего ж тут не знать!

Так и было какое-то время. И вдруг – бац! – не сходится!

Что такое?! Как не сходится?! Было все нормально!

Нет, оказывается, и раньше кое-что кое-где не совсем…

Засуетились, стали копаться, анализировать, разворошили историю, философию…

Действительно, обнаружилась некоторая разница между марксистско-ленинской философией и реальной действительностью! И чем дальше, тем больше! Разговорчики пошли – нехорошие. Мысли возникли – неправильные. Надо было срочно что-то предпринимать.

В марксизме-ленинизме, естественно, как усомнишься?! Это же Единственно Верное Учение, которое нам завещал Великий Ленин. Но после Ленина Сталин был. И очень долго. А он до двух-трех часов ночи не спал, а то и до четырех утра. Сидел один, все что-то химичил. Может, он какие страницы вырвал, а какие переиначил по-своему. Стали сличать – нет, Учение он сохранил, а вот реальность, действительно, исказил. Начали исправлять реальность – стало хуже для Учения. Из заснеженных далей явились странные люди, которые больно много знали. Другие, глядя на них, тоже стали думать. Сам собой пополз нехороший шепоток, что, мол, Сталин – это ого-го что такое, но и Ленин хорош! Тот еще жук навозный! А если даже Ленин «хорош», то что же хорошего он мог нам завещать?!

Надо было срочно что-то делать! КГБ зашевелился. Проинвентаризировали места не столь отдаленные и пришли в ужас – за несколько лет все растащили, вышки покосились, проволоку с заборов ободрали. Как быть?! Ведь для того, чтобы только все это восстановить, колоссальные средства потребуются. А придется еще и новые лагеря строить. Во-первых, надо вернуть туда тех, кто там раньше был. Они как старожилы и хранители традиций там просто незаменимы. Во-вторых, тех, кто их реабилитировал. В-третьих, тех, кто позволил реабилитировать. И в-четвертых, молодежь, зараженную вредными идеями ревизионизма. Подсчитали общее количество и попросили хозяйственников прикинуть расходы на реконструкцию, новое строительство и содержание. Те за голову схватились. А когда на секретном совещании спросили их мнение, однозначно заявили: «Врагам народа будем новые бараки строить, а у самих квартирный вопрос не решен! Разве это по-коммунистически?! Почему мы в первую очередь о врагах заботимся, а не о себе?! И потом, у нас многотысячный отряд творческой интеллигенции! Хватит пьянствовать! Пусть позаботятся об идеологическом здоровье народа!» На том и решили.

Партия призвала творческую интеллигенцию проснуться, идти в массы и не забывать свой долг перед народом. Объяснила, что отражать действительность надо по правилам, а не абы как с пьяных глаз. Кто сразу понял – наградили. Кто не сразу – пристыдили и постращали. А тех, кто оказался неспособен усвоить элементарные правила отражения, – послали заново учить жизнь не по учебникам в места, где хорошо сохранилась флора, фауна и прежняя инфраструктура. Самых упертых, которые назло не хотели ничему учиться, – кому вообще запретили из кухни высовываться, а кого и вовсе поганой метлой из страны! Что хорошего они могут написать, если правила не знают?! И нечего их читать!

И читать стало нечего. А мы самая читающая страна в мире. Что делать?

И тогда из глубины народных недр родился спасительный, но аполитичный лозунг: «Хочешь читать – пиши!»

Партия поначалу даже перепугалась – в стране появились миллионы писателей! Незарегистрированных, не прикрепленных ни к какой организации, неконтролируемых и неизвестно что сочиняющих! Родина в опасности! Сгоряча решили вообще все запретить, к чертовой матери! А всех писак – на поля и заводы, в шахты и на стройки! Но как?! Они и так там – на полях, заводах, в шахтах, на стройках. Даже в армии и милиции! Днем работают, а по ночам сидят, чего-то думают, сочиняют… Что?! Никто же узнать не может! Даже те, кому по штату положено!

Но Партия тоже не без умных людей. Выход был найден. Подумали и решили – не надо ничего запрещать. Надо просто возглавить, а дальше оно и само все развалится. Метод проверенный.

И вот по всей необъятной, от Карпат и до Курил, стране, как грибы после дождя, стали появляться литературные объединения, семинары. Каждому был назначен руководитель, а где и два, на всякий случай. Чтобы люди спокойно обсуждали свои творения, отражающие нашу действительность, а руководитель делал вывод – по правилам или нет все отражено. Чтобы все открыто, при свидетелях, и кто-нибудь вел протокол. Бояться не надо – привлекать, сказали, никого не будут. Ну, если уж что-нибудь откровенно вражеское из кого попрет… И не надо вариться в собственном соку – варитесь в общем! Руководителей хватит, успокоили, не хватит – еще пришлем!

Что из этого получилось, выяснилось позже. А пока раз в неделю мы собирались в Кадашах. Я имею в виду не бани. Там другие собирались. А мы рядом, в подвале одного из старых домов. Подвал этот принадлежал Всесоюзному обществу любителей почитать. Чем это общество занималось, никто не знал, но подвал был хороший – просторный и благоустроенный. Там-то мы все и перезнакомились. Посмотрел Юра, как я бьюсь в сетях невежества, но тянусь к свету и знаниям, и взял надо мной шефство.

Светлые образы современников

Предполагалось, что все мы в строгих рамках социалистического реализма начнем воспевать героический труд советского народа и создавать светлые образы современников: тружеников серпа, меча, орала, молота и наковальни, токарного, сверлильного, фрезерного станков и даже станков с ЧПУ. Подбодрили: не надо пугаться, соцреализм – это не узкое понятие, а широкое полотно нашей разнообразной, богатой трудовыми свершениями жизни. Можно даже критиковать, но, конечно, не все время и не всех подряд, чтобы не впасть в крайность и не выпасть из соцреализма.

Первые результаты оказались странно крылатыми. А дальше вообще…

Руслан создал светлый образ девушки-комсомолки, которая, начитавшись правильных, зовущих вдаль книг, приехала строить КамАЗ. Ее определили в бригаду и поселили в общежитии. Большая стройка захватила-завертела юную комсомолку, и за месяц она насмотрелась такого, что выбросилась из окна седьмого этажа.

Руслана поправили. Но он сказал, что описал реальный случай, что сам был в этих Набережных Челнах и строил этот завод. И у него даже грамота есть с благодарностью за хорошую работу. Показал грамоту. Его все равно поправили. Месяца два Руслан ходил хмурый, а потом принес повесть про молодого парня, бомжа и хулигана, которого в конце концов зарезали такие же хулиганы. «Исправился»!

Юра создал светлый образ столичного алкоголика-интеллектуала, который любил залезать в мусорный контейнер, где ему никто не мешал, и мечтал. Мечты его были светлы и крылаты.

Володя живописал целую галерею образов космических наркомов и алконавтов с разборками между ними и полицией, тоже космической, разумеется.

А Валера, тот вообще, вылепил удивительный образ архангела Гавриила, и до того здорово, что все поразились – как живой!

Светлые и прозрачные образы Сталина, Берии и Хрущева удалось создать Игорю. В его повести они бродили по кремлевским зданиям в виде призраков и пугали служащих.

Илья отразил непростую, но разнообразную жизнь целой психбольницы, причем с удивительными подробностями. А когда это творение обсуждалось, многие выказали завидные знания по многим вопросам этой темы. Я даже удивился – какой народ грамотный! «У нас там полсеминара от армии спасалось, – пожал плечами Валера. – Обычное дело!»

Таня написала большую фантастическую повесть: неподалеку от глухой рязанской деревни появились кентавры и перетрахали всех женщин и девушек; обиженные мужики устроили на них облаву, но кентавры и их перетрахали, а за одно и заезжего лектора из общества «Знания». «Да-а, ребята, – ужаснулись руководители. – Черт знает, что у вас в головах творится!»

– Таня! – обратились к автору. – Ну, мы понимаем: кентавры женщин и девушек… Это еще как-то можно общими усилиями втиснуть в рамки соцреализма, тем более у вас там колхоз, хоть и отстающий. Но мужиков-то?! А этот заезжий лектор – он же вообще ни при чем!

– Для самоутверждения, – твердо сказала Таня. – У кентавров с людьми извечная борьба за приоритет, что очень точно отражено в древнегреческих мифах. В моей повести кентавры – это олицетворение дикой силы природы, ее мощи и непобедимости в противовес спивающимся и уже ни на что по-настоящему не способным нашим мужчинам.