Охота на Вульфа - Купер Хупер

— Ты весь день старалась меня раздразнить, да? Высмеивала безопасность, зная, что это выведет меня из себя.

— Типа того, — пробормотала она.

— Зачем?

Шторм слегка улыбнулась.

— Ты был очень напряжен. Я подумала, что станет легче, если ты выпустишь пар.

— Понятно.

Вульф глубоко вздохнул. Черт возьми, она продолжает давить на кнопки, на правильные кнопки. Еще хуже, что она читает его как открытую книгу, напечатанную крупным шрифтом. И самое плохое, что она настолько уверена в его самообладании, что нарочно заставляет выйти из себя.

Странно, но это никак не повлияло на то обстоятельство, что с каждой минутой он хотел ее все больше. Так недолго свести мужчину с ума!

— Объясни мне кое-что. Где твоя мать нашла имя Вульф?

Резкая смена темы заставила его моргнуть.

— С чего ты взяла, что имя придумала моя мать? — удивился он, против желания забывая про раздражение.

— Природное чутье. Или интуиция. Сомневаюсь, что такое имя мог выбрать мужчина, если только не придерживался семейной традиции. Особенно с фамилией Найкерсон (Nicker — хохотать, гоготать, ржать). Нет, вряд ли.

Он все еще не понимал, куда ведет разговор, но улыбнулся.

— Ты права. Имя Вульф выбрала для меня мама. Она сказала, что из-за глаз. Когда я достаточно вырос, то узнал, что у большинства младенцев синие глаза. У волков таких не бывает. Но она сказала, что цвет здесь не причем. — Он пожал плечами. — Убей меня, не понимаю!

Зато поняла Шторм. Жаль, что она не сможет встретиться с матерью Вульфа. С женщиной, которая разглядела в глазках своего сына-младенца грозного мужчину, которым он однажды станет, стоило познакомиться поближе.

А старшего сына она назвала Максимом — сокращенное имя от Максимилиана, — которое означало что-то вроде "величайший в превосходстве". Макс Баннистер был рожден, как говорят, «с серебряной ложкой во рту». Неужели его мать с самого начала поняла, что однажды сын станет известен не столько благодаря богатству, сколько благодаря доброму сердцу и благородству?

Прерывая ее размышления, Вульф удивленно произнес:

— Как мы умудрились перейти от вопросов безопасности к обсуждению моего имени?

Шторм бросила на него быстрый взгляд и улыбнулась.

— Ты опять напрягаешься?

— А ты ведьма?

— Только с одной стороны. Остальные две — ирландская и каджунская (каджуны — потомки колонистов из поселения Акадия во французской Канаде, которые в XVIII в. были сосланы англичанами в разные колонии Юга).

Вульф почти вздрогнул.

— Если это не взрывоопасная смесь, то я не знаю…

— Да, а ты боишься обжечь пальцы.

Не стоило удивляться, что она безжалостно вернет их к той точке разговора, после которой он выскочил из компьютерного зала. Если он что и узнал о Шторм Тримейн, так это о ее совершенном бесстрашии, независимо от препятствий на пути. Даже если этим препятствием является он сам.

— Мы закончили обсуждать это несколько часов назад, — осторожно напомнил он.

— Нет, не закончили. Скорее прервали, и, насколько я поминаю, слишком резко.

Вульф запихнул руки в карманы пиджака, его плечи напряглись. Наверное, лучше подготовиться к бою здесь, где их в любой момент могут прервать, и потому ему легче справиться со своими инстинктами. Несмотря на неприятные предчувствия, Вульф мог едва думать о чем-то, кроме того, как нестерпимо ее хочет.

— Хорошо, — мрачно согласился он, — давай закончим. Я не собираюсь лгать, что не хочу тебя. Мы оба знаем, что это не так. Но я достаточно взрослый мальчик и понимаю, что останусь жив, даже если не получу желаемого. Ты сама мне об этом говорила.

Шторм глубокомысленно уставилась на Вульфа. Она впуталась в большие неприятности и отлично знала об этом, но оказалась не в силах себя остановить. Так что совершенно не удивилась, когда услышала свой голос:

— Давай проясним ситуацию. Ты меня хочешь и не стесняясь предложил переспать. Но этого не случилось, потому что я попросила об одной вещи, которую ты мне дать не можешь или не хочешь.

Вульф молча кивнул.

Шторм очень мягко продолжила:

— Некоторые женщины нуждаются в обещаниях, Вульф. Даже если эти слова — чистая ложь.

— Я не собираюсь тебе лгать. — Его голос остался ровным.

«По крайней мере, не об этом», — подумала Шторм. И спросила сама себя, следует ли и ей придерживаться такой же линии поведения и быть честной в этом вопросе, даже если остальная часть ее жизни заполнена ложью. Сможет ли она? И не возненавидит ли ее Вульф, когда обнаружит правду?

На мгновение Шторм заколебалась. Но глядя на него и поражаясь невероятной силе собственного желания, она безмолвно прекратила сопротивляться. Еще наступит время узнать цену, а пока она чувствовала огромное облегчение от принятого решения.

Со слабой улыбкой Шторм заметила:

— Мы все платим цену за желаемое, согласен? Я, например, хочу отбросить все те странные, устаревшие идеи, которые вдалбливали в меня с детства, и броситься в недолгое приключение, зная, что оно не закончится у алтаря. И согласна заплатить за это определенную цену. Я не прошу у тебя ничего, кроме простого обещания, что для тебя наша связь будет означать немного больше, чем очередная зарубка на столбике кровати.

— Я их не делаю, — с нажимом ответил он.

— Уверена, Вульф, что делаешь. Может не буквально, но подсчет ты ведешь. Если бы количество не имело значения, женщин бы не было так много.

Последнее замечание подействовало на него отрезвляюще. Возможно, она права. Прежде, чем Вульф успел ответить, она продолжила тихим, сухим тоном, растягивая слова.

— Так или иначе, моя точка зрения такова — я пройду с тобой только полпути, независимо от того, в какую сторону ты смотришь. Мне придется отказаться от значительно большего, чем тебе. И будь я проклята, если забуду про свою гордость.

— Ты как будто на битву собираешься, — удивился он.

Ее улыбка стала немного грустной.

— Может так и есть, если вспомнить искры от наших столкновений. Но я предпочитаю смотреть на это как на удивительное приключение, — она заколебалась, но добавила, — какого у меня никогда в жизни не было.

Вульф заставил себя немного подождать, чтобы не выпалить вопрос, затем медленно произнес:

— Ты хочешь сказать то, что я думаю?

Как обычно Шторм ответила прямо, без капли неловкости.

— Что ты будешь первым мужчиной в моей постели? Да, именно об этом я и говорю.

— Сколько тебе лет? — требовательно спросил он.

— Под тридцать, — быстро ответила Шторм и засмеялась. — Ладно, двадцать восемь. Естественно, как гордая женщина, я должна тебя уверить, что в прошлом предложения были и не одно.