Завоеватель - Иггульден Конн

Подошел один из военачальников и склонился рядом с Мункэ над телом хана. Старый Илугей вместе с Субэдэем участвовал в Большом походе на запад. Он знал Мункэ много лет и, услышав слова орлока, покачал головой и проговорил:

– Твоя смерть его не вернет.

Мункэ повернулся к нему, покраснев от злости.

– Я виноват! – рявкнул он.

Илугей потупился, не желая смотреть командиру в глаза. И тут увидел, что меч у Мункэ в руках шевельнулся. Он расправил плечи и приблизился, показывая, что не боится.

– Мне тоже голову отрубишь? Господин мой, ты должен сдержать свой гнев. Смерть не твой выбор, только не сегодня. Ты должен вести войско. Мы далеко от дома, господин мой. Если ты погибнешь, кто нас поведет? Куда нам идти? Дальше? Биться с внуком Чингисхана? Или домой? Ты должен вести нас, орлок. Хан погиб, у народа нет лидера. Народ беззащитен, а вокруг столько шакалов… Что случится теперь? Хаос? Братоубийственная война?

Мункэ с трудом отогнал мысли о трупах на поляне. Гуюк не успел оставить наследника. Да, в Каракоруме его ждала жена. Мункэ смутно помнил молодую женщину, но как же ее зовут? Наверное, это уже не важно. Орлок подумал о Сорхахтани, своей матери, и словно услышал ее голос. Ни за Бату, ни за Байдуром войско не пойдет. Должность орлока дает отличный шанс стать ханом. Сердце пустилось галопом, и Мункэ зарделся, словно стук его могли услышать. Об этом он не мечтал, но реальность сама навязалась ему грудой тел, неподвижно лежащих у его ног. Орлок заглянул Гуюку в лицо, бледное и безвольное после потери крови.

– Я был тебе верен, – шепнул он трупу.

Вспомнились дикие пиры, которые Гуюк закатывал в городе. Как же они его раздражали! Рядом с Гуюком Мункэ всегда было неловко, и виной тому пристрастия хана. Впрочем, это уже дело прошлое. Орлок силился представить себе будущее, но не мог – и снова пожалел, что Хубилай не рядом, а в Каракоруме, за тысячу миль отсюда. Брат сообразил бы, что сказать людям…

– Я подумаю над твоими словами, – пообещал Мункэ Илугею. – Вели завернуть тело хана в ткань и приготовить к дороге. – Он взглянул на сведенное смертной судорогой тело слуги Гуюка, отметив засохшую струйку крови, вытекшей у него изо рта. А что, неплохая мысль… Мункэ заговорил снова: – Хан пал смертью храбрых, уничтожив своего убийцу. Люди должны об этом знать.

– Труп убийцы оставить здесь? – спросил Илугей, глаза которого заблестели. Монгольские воины – известные любители приврать. Может, все именно так и случилось… но неужели умирающий вытер меч и аккуратно положил его поверженному хану на грудь?

Мункэ поразмыслил и покачал головой.

– Нет, четвертуйте его и бросьте в выгребную яму. Остальное – дело солнца и мух.

Илугей понимающе кивнул. Это ведь тщеславие сверкало в глазах Мункэ? Илугей не сомневался, что орлок не откажется от права на ханский престол, и неважно, каким образом это право у него появилось. Старый тысячник презирал Гуюка и с облегчением думал о том, что народом станет править Мункэ. Орлок ненавидел цзиньскую культуру, незаметно пропитавшую повседневную жизнь. Он станет править как монгол, как Чингисхан. Илугей спрятал улыбку, хотя его старое сердце пело.

– Как прикажете, господин, – невозмутимо отозвался он.

Глава 10

Обратный путь занял месяц – почти в два раза меньше, чем дорога из Каракорума. Свободный от приказов Гуюка, Мункэ поднимал воинов на заре, гнал во всю прыть и дважды думал, прежде чем объявить привал на сон или еду.

Когда вдали замаячили светлые городские стены, настроение воинов не поддавалось определению. Они везли тело хана, и многие стыдились того, что не исполнили свой долг перед Гуюком. Однако Мункэ держался уверенно, уже не сомневаясь в полноте своей власти. Гуюка как хана не любили, и многие воины по примеру орлока нос не вешали.

Печальную весть отправили вперед с ямщиками. В итоге Сорхахтани успела подготовить город к трауру. Утром, когда подошло войско, развели огонь под жаровнями, полными кедровых щепок и уда. Над Каракорумом вился серый дым, наполняя город сильными ароматами. В кои веки заглушилась вонь забитых сточных канав.

Вместе с дневными охранниками, облачившимися в свои лучшие доспехи, Сорхахтани ждала у городских ворот войско старшего сына. Хубилай только вернулся в Каракорум: раньше Мункэ он успел лишь благодаря своей личине ямщика. «Старость не радость», – думала Сорхахтани, стоя на ветру и глядя на пыль, которую поднимали десятки тысяч всадников. Один из стражей прочистил горло и зашелся кашлем. Сорхахтани глянула на него, молча призывая к тишине. Мункэ был еще далеко, поэтому она приблизилась к стражнику и коснулась рукой его лба. Тот пылал. Женщина нахмурилась. Краснолицый охранник не мог ответить на ее вопросы. Когда Сорхахтани заговорила, он бессильно поднял руку, и она, раздосадованная, жестом отправила его прочь от ворот.

В горле запершило, и Сорхахтани сглотнула, чтобы не оконфузиться. Лихорадка одолела двух ее слуг, но женщине сейчас было не до этого: Мункэ возвращался.

Сорхахтани подумала о муже, погибшем много лет назад. Тулуй отдал жизнь за спасение Угэдэй-хана и даже не мечтал, что его сын однажды взойдет на ханский престол. Но раз Гуюк погиб, других кандидатов нет. Бату обязан ей всем, не только жизнью. Хубилай не сомневался, что Бату не станет мешать ее семье. Сорхахтани беззвучно поблагодарила дух мужа за то, что Тулуй пожертвовал собой и сделал случившееся возможным.

Войско остановилось и рассредоточилось вокруг города. Коней разгружали и пускали пастись на траве, выросшей за месяцы похода. Сорхахтани подумала, что луга Каракорума скоро снова станут пустыней. Вон Мункэ с темниками и тысячниками. Интересно, расскажет ли она ему когда-нибудь о роли, которую сыграла в гибели Гуюка? Получилось совершенно не так, как планировали они с Хубилаем. Сорхахтани собиралась только спасти Бату, но гибели хана совершенно не желала. Отдельные фавориты Гуюка тряслись от ужаса с тех пор, как услышали, что с их покровителем стряслась беда. Сорхахтани столько натерпелась от их мелких колкостей, что ныне откровенно наслаждалась их страданиями. Она распустила стражу, которую приставил к ней Гуюк. Откровенно говоря, Сорхахтани не имела на это права, но стражники сами почувствовали, что ветер переменился, и исчезли из ее покоев с удивительной быстротой.

Мункэ подъехал, спешился и чисто для проформы, смущаясь, обнял мать. Сорхахтани заметила у него на поясе меч с волчьей головой, символ власти, но виду не показала. Мункэ еще не хан, его ждет немало трудных дней, пока Гуюка не похоронили или не сожгли.

– Мама, боюсь, я привез дурные вести. – Открыто о случившемся еще не сообщали. – Гуюк-хан пал от руки своего слуги во время охоты.

– Пробил скорбный час для нашего народа, – церемонно отозвалась Сорхахтани, наклонив голову. Подступающий кашель стянул грудь, и женщина спешно проглотила слюну. – Царевичей нужно собрать на новый курултай. Я разошлю гонцов и на следующую весну созову царевичей в город. Народу нужен хан, сын мой.

Мункэ пристально посмотрел на мать. Глаза ее блестели. Тонкий намек, сокрытый в конце фразы, вероятно, расслышал один орлок. Он чуть заметно кивнул в ответ. Военачальники уже считали Мункэ ханом, ему осталось лишь объявить об этом всенародно. Он сделал глубокий вдох, глянул на почетный караул, который собрала его мать, и со спокойной уверенностью проговорил:

– Нет, мама, только не среди этих холодных камней. Я – правомочный хан, внук Чингисхана, решение за мной. Я призову народ в долину Аврага, где Чингисхан провел первый курултай.

На глаза Сорхахтани навернулись непрошеные слезы гордости, и она молча кивнула.

– Народ отдалился от принципов, заложенных моим дедом, – объявил Мункэ уже громче, чтобы слышали и военачальники, и стража. – Я верну его на путь истинный.

Он взглянул на раскрытые городские ворота, за которыми десятки тысяч человек работали на благо империи: кто вносил скромную лепту, кто – большую, соразмерно своим доходам. На лице Мункэ мелькнуло презрение. Впервые, как Сорхахтани узнала о гибели Гуюка, она встревожилась. Думалось, сыну понадобится ее помощь, чтобы подчинить город своей власти, а Мункэ, казалось, не видел Каракорум и не интересовался им.