Звездная пыль - Гейман Нил

– Неужели нет дороги попроще? – наконец не выдержала звезда. – Например, понизу. Или в обход.

Как только она задала вопрос, Тристран понял, что знает ответ.

– В полумиле отсюда есть хорошая тропа. – Он указал направление. – Через росчисть, сразу за теми зарослями.

– Так ты знал?

– Ну да… То есть нет. Я имею в виду, не знал, пока ты не спросила.

– Ну, пойдем же к твоей хваленой росчисти, – отозвалась она.

Путники потратили не меньше часа на то, чтобы добраться до росчисти, зато потом земля под ногами наконец-то стала плоской, как футбольное поле. Похоже, это место расчистили с какой-то определенной целью, хотя с какой именно – Тристран и представить не мог.

Посредине большой поляны на траве лежала роскошная золотая корона, блестевшая под вечерним солнцем. Рубины и сапфиры, подумал Тристран, глядя на усеявшие ее алые и голубые камни. Он хотел было подойти, чтобы рассмотреть корону поближе, но звезда тронула его за рукав.

– Стой. Ты что, не слышишь барабаны?

Тристран в самом деле узнал барабанный бой. Низкие, глухие удары отбивали ритм, казалось, сразу со всех сторон, одновременно близко и далеко. Эхо барабанного боя громыхало в холмах.

Вдруг из леса на другом краю поляны послышался страшный хруст, сопровождаемый бессловесным воплем боли. Из-за деревьев выскочил огромный белый конь с израненными, окровавленными боками. Он выбежал на середину поляны и развернулся навстречу врагу, опустив голову.

Враг не замедлил появиться – выпрыгнул из чащи с оглушительным ревом, от которого Тристран покрылся мурашками. Это был лев, но до чего же мало он походил на беззубого, полуслепого и облезлого льва, однажды виденного Тристраном на ярмарке в соседнем селе! Нынешний зверь, втрое больше размером, сверкал гладкой шкурой цвета полуденного песка. По-кошачьи колотя себя хвостом по бокам, он зарычал на белого коня, обнажая зубы.

Конь выглядел перепуганным. Грива его намокла от пота и крови, глаза вылезали из орбит. Только сейчас Тристран заметил, что на лбу у него красуется длинный рог цвета слоновой кости. Единорог взвился на дыбы с яростным ржанием и острым неподкованным передним копытом ударил льва в грудь. Тот завыл, как ошпаренный кипятком гигантский кот, и отскочил в сторону. Держась на расстоянии, лев закружил вокруг настороженного единорога, не сводя золотых глаз с острого рога, неизменно развернутого в его сторону.

– Останови их! – прошептала звезда. – Они же убьют друг друга!

Лев снова зарычал. Начался его рык негромко, как отдаленный раскат грома, и постепенно вырос до страшного рева, сотрясавшего кроны деревьев, скалы и сами небеса. Потом лев прыгнул, единорог прянул ему навстречу, и по поляне покатился золото-серебряно-алый клубок. Лев вцепился-таки единорогу в спину, глубоко вонзая когти ему в бока и вгрызаясь зубами противнику в шею; единорог стонал и лягался из последних сил, перекатывался на спину в попытке сбросить огромную кошку. Его копыта и рог беспомощно разили воздух, не в силах дотянуться до мучителя.

– Пожалуйста! Ну сделай что-нибудь! – умоляла девушка, чуть не плача. – Ведь лев его убьет!

Тристран мог бы объяснить ей, что единственное, на что он мог рассчитывать, вмешавшись в схватку могучих зверей, – это быть проколотым рогом, и затоптанным, и разорванным на части, а то и проглоченным. Он мог бы пойти и дальше в своих объяснениях и изложить, что даже умудрись он чудом выжить – разнять дерущихся все равно бы не удалось. Ведь Тристран не располагал сейчас и ведром с водой – традиционным застенским средством против драки животных.

Все эти полезные мысли разом пронеслись у юноши в голове, в то время как ноги сами собой вынесли его на середину поляны, где он застыл в паре шагов от свившихся клубком противников. От льва исходил сильный и страшный звериный запах, и Тристран стоял достаточно близко, чтобы разглядеть умоляющие черные глаза единорога…

Вел за корону смертный бой со львом единорог, неожиданно вспомнился Тристрану старый детский стишок.

Повторяя про себя слова стишка, юноша поднял с травы золотую корону, тяжелую и одновременно мягкую, как свинец. Сделал шаг к сцепившимся животным и обратился ко льву тоном, которым он обычно увещевал драчливых баранов и пугливых овец на отцовских полях:

– Ну, ну… Успокойся, тише… Вот твоя корона…

Лев тряхнул единорога за загривок, как кошка, треплющая шерстяной шарф, и скосил на Тристрана изумленные глаза.

– Молодец, – приговаривал Тристран, обеими руками протягивая корону могучему зверю. В гриве льва запутались мелкие камешки и листья. – Ты молодец. Ты победил. А теперь отпусти единорога.

Он приблизился еще на шаг и дрожащими руками водрузил корону льву на макушку.

Лев выпустил наконец измученного противника и принялся горделиво расхаживать по поляне, высоко подняв увенчанную голову. Наконец он дошел до края леса, помедлил пару минут, чтобы зализать раны длинным красным языком, – и, урча, как землетрясение, скрылся меж деревьев.

Звезда, прихрамывая, добралась до раненого единорога, неловко опустилась рядом со зверем на траву, вытянув в сторону больную ногу, и принялась гладить его по голове.

– Ах ты, бедняжка, – приговаривала она.

Единорог открыл свои черные глаза и внимательно посмотрел на нее, после чего положил ей голову на колени и снова опустил веки.

Тем вечером Тристран поужинал остатками сухого хлеба. Звезда не ела ничего. Она настояла, что нельзя оставлять больного единорога, и Тристрану не хватило духа ей отказать.

Когда стемнело, небосвод над сумеречной поляной наполнился мерцанием тысяч звезд. Девушка-звезда тоже мерцала, будто искупавшись в Млечном Пути. Волшебное животное смутно белело в темноте, как луна сквозь облака. Тристран лежал, привалившись к огромному боку единорога и греясь его теплом. Звезда устроилась по другую сторону зверя. Похоже, она напевала единорогу песенку; Тристран жалел, что не может получше расслышать. Обрывки странной мелодии, долетавшие до него, завораживали – но девушка пела так тихо, что он почти ничего не понял.

Юноша потрогал цепь, соединявшую их со звездой, – холодную, как снег, и тонкую, как лунный свет в мельничной запруде или блеск серебряной чешуи форели, когда та всплывает к поверхности из водных глубин.

Вскоре он уснул.

Королева ведьм направляла свою колесницу по лесной дороге, то и дело охаживая белых козлов кнутом по бокам, стоило им притомиться. Она заметила маленький костерок в стороне от тракта, примерно в миле впереди, и по цвету пламени поняла, что огонь разожжен кем-то из ее народа. Колдовские костры обычно горят языками необычных оттенков. Так что ведьма нахлестывала козлов, пока не поравнялась с ярко раскрашенным цыганским фургоном и с костерком, возле которого сгорбилась седоволосая старуха. Она поворачивала над огнем вертел с насаженным на него зайцем. Из распоротого заячьего живота капал жир, шипя на угольях, так что ноздри щекотали сразу два запаха – древесного дыма и жареного мяса.

Пестрая птица сидела в фургоне на деревянной жердочке возле места возничего. При виде королевы ведьм она взъерошила перья и подала сигнал тревоги, хотя в случае чего сама птица не смогла бы улететь, прикованная к своему насесту цепью.

– Прежде чем вы что-либо скажете, – подала голос седая карга, – хочу предупредить вас, что я всего лишь бедная старая цветочница, безобидная бабушка, которая никогда никому не причиняла вреда. Вид такой важной и суровой дамы, как вы, внушает мне трепет и почтение.

– Я ничего тебе не сделаю, – отозвалась королева ведьм.

Старая карга, щурясь, с головы до ног разглядывала красивую леди в алом платье.