Кожа - Евгения Викторовна Некрасова

с нее грязь и пыль, стирала, гладила, выносила помои, ходила в лавку. Новый хозяин за кофейными разговорами читал ей газетные отзывы на книгу: Хоуп хвалили, Нового хозяина хвалили за то, что разглядел золотой слиток в пыли сельского Юга, но добавляли, что Хоуп слишком потянулась за своим погано-языческим и работающим происхождением и не может быть приравнена к Филлис, которую тоже нельзя, конечно, считать равной поэтам-хозяевам, но которая хотя бы брала их за идеал. Их приглашали на новые события, Новый хозяин составил расписание, но тут напечатали текст, в котором Хоуп, а главное – и откопавший ее посреди южной сельской грязи Хозяин обвинялись в прославлении язычества и отказе от христианства, в призывах к массовому полету, то есть побегу работающих, в клевете на усердно работающих на плантациях хозяев. Новый хозяин не зачитывал эту статью Хоуп и сам решил не обращать на нее внимания. Но вскоре главу публикационного дома вызвала власть. Оставшийся тираж забрали из книжных лавок и уничтожили. И Нового хозяина тоже вызвала власть и стала думать, что с ним делать. Про Хоуп как виноватую власть не думала. Она просто собиралась забрать работающую как часть имущества Нового хозяина и отправить работать в сахарный лес. Но Новому хозяину пришло письмо, которое он забыл ждать из-за книги Хоуп. Его приглашали на работу на другой бок Земли. Преподавать во дворце. Новый хозяин сильно обрадовался. Только расстраивался, что не успел жениться. Теперь придется брать в жены дочь дикарей. Он знал, что даже во дворцах там дикари. Велел своим работающим собирать его вещи. И их. Хоуп впервые после того, как ее выкупил бывший Учитель ее бывших Хозяев, почувствовала, что наступает изменение ее судьбы. Через неделю все жители тощего хозяйского дома лежали, сидели, стояли на досках корабля, который шел по океану. Хоуп думала своими словами: я все-таки полетела.

* * *

На другом боку Земли для Домны домашние работающие пошили венчальное платье. Жених был бородатый, как и все работающие, а еще старый, с сожженной половиной лица. А Домне было все равно. До церкви она сидела молча в доме местного Надзирающего от работающих. Его внуки бегали вокруг и дергали Домну за рукава ее хозяйского платья. Работающие женщины переодели ее, привели в церковь, бородатый человек в длинной одежде договорился с Богом, что Домна и другой бородатый человек – жена и муж. Домна вспоминала, как венчали ее Хозяйку и как в романах по-французски писали про свадебное счастье и любовь. Потом они с Мужем сидели за столом. Все ели, пили. Пытались танцевать. Муж что-то ей говорил, но Домна не слышала. Работающие женщины кричали и визжали, по-работающему – пели неприличные, практичные песни. Дальше Домну с Мужем повели в комнату, сопровождая пением и визгом. Неработающие женщины раздели Домну до рубахи и ушли. Домна распознала, что Муж просит ее лечь. Она ровно легла на кровати. Муж лег рядом, посмотрел на нее и заснул. Домна заснула тоже. Когда утром пришли спрашивать простыню, он прогнал спрашивающих.

Муж был работающим с металлом, то есть редким, ценился, давно не работал в поле, делал металлические вещи на все тридцать два двора деревни и на две соседние деревни других хозяев. Он платил Хозяевам деньгами, полученными от своего труда, иногда – произведенными предметами. Он создавал все, без чего не могли работающие: гвозди, ножи, трезубцы вил, лезвия кос и серпов, головы топоров и лопат, зубцы плугов – инструменты, которыми работающие подчиняли себе природу.

Домне жена Надзирающего от крестьян отдала два платья своей дочери. Остальное нужно было произвести самой. Домна многое теперь должна была произвести: еду, одежду, чистоту, детей. Дальше до потери здоровья ухаживать за этими детьми, придомными овощами и животными, когда все они появятся. Работающий с металлом все выменивал у других работающих на гвозди. Тут появилась жена – работающая работающего. Но Домна не умела делать ничего, что делали другие работающие жены: ни ткать, ни прясть, ни готовить, ни топить печь, ни убирать дом, ни искать ягоды и грибы в лесу, ни растить овощи, ни заботиться о животных. Домна не знала, как работать в поле: как копать, сеять, а главное – как собирать хлеб и обрабатывать его, что делали почти все работающие женщины. Она и не хотела знать. После свадьбы сидела почти все время в углу на лавке, как неработающая. Муж продолжал обменивать металл в форме гвоздей на продукты и готовую еду. Работающая пожилая Соседка по-прежнему приходила убирать в доме и плевала в сторону Домны. Та не обращала внимания и сидела на лавке, на ней же она спала. Муж спал на печи. Работающие мужского пола, когда заходили к нему в кузницу за чем-нибудь нужным, советовали ему сильно побить Домну. И рассказывали, какие удары помогали им заставить жен слушаться в разных случаях. Работающие женского пола тоже советовали ему выбить из Домны неработающую. Он не отвечал. А Домне было все равно, кто и что с ней сделает.

Работающие говорили, что она хуже кошки, потому что она просто сидит на лавке, не ест мышей, а ест еду. Мышей в доме работающего по металлу не водилось, а Домна ела мало: заканчивала то, что оставлял Муж.

Однажды убирающая работающая выметала пыль, пела вокруг Домны ругательства, плевала в нее, уткнулась во что-то веником, вытащила из-под лавки грязный тюк, бросила его в печь и ушла. Домна посидела немного, потом подошла к печи, засунула туда руку. Рукав загорелся, Домна вытащила тюк. Потушила рукав. Развернула тряпку тюка – стала рассматривать содержимое. Ее девочкины маленькие рубашки и сарафан дымились и были изъедены копчеными дырами. У тонкой косы Хозяйки опалилась лента, но сами волосы остались целы. Домна привстала, посмотрела на себя в большую чудесную отражательную редкость – зеркало и приставила косу к своей голове. Ее собственная растрепанная плетенка была намного толще. Последним нерассмотренным лежал маленький подпаленный тюк из большого тюка. Домна размотала его и увидела Нину. У нее немного подгорел пояс. Работающая присела на колени перед лавкой, поставила Нину ее соломенной обувью на лавку. Нина прошлась по дереву, вдруг резко повернулась к Домне и начала на нее обзываться страшными, обидными, древними и неприличными словами, которые были гораздо неприличней тех, что произносила убирающаяся. Домна глядела на Нину с удивлением, раскрыв глаза и рот, и тут через них, вместе с ругательствами, в работающую зашел запасенный остаток души. Домна закричала от боли, впервые поглядела на свою правую руку: через выеденную огнем большую дыру от ладони до локтя кожа краснела и