Не позже полуночи - Дафна дю Морье

Если в доме вдруг выдавался день без катастроф, она выискивала любой предлог, чтобы все-таки испортить ему настроение: «Тут пишут, что проезд по железной дороге опять подорожает — сколько же теперь будет стоить твой сезонный билет?» Или: «Не нравятся мне эти беспорядки в Южной Африке, сегодня в шестичасовых новостях только о них и говорили». Или: «В инфекционную больницу доставили еще троих с полиомиелитом. Прямо не знаю, куда смотрит наша медицина…»

Теперь ему по крайней мере не приходилось играть роль слушателя, но память об этих нескончаемо долгих вечерах оставалась при нем, и, когда зажигался свет и задергивались занавеси, он как будто снова слышал позвякиванье спиц, бессмысленную болтовню, протяжные зевки… И тогда перед ужином или после ужина он стал захаживать в ближайший пивной бар — у шоссе, за четверть мили от дома. Там ему никто не докучал. Он здоровался с хозяйкой, приветливой толстухой миссис Хилл, усаживался в уголке у стойки и подолгу сидел, потягивая виски с содовой, покуривая и наблюдая за окрестными жителями, которые заходили пропустить кружку пива, покидать дротики,[6] посплетничать.

В каком-то смысле это было продолжение летнего отдыха. Он даже находил что-то общее между беззаботной атмосферой европейских кафе и ресторанчиков и живой, непринужденной обстановкой в этом ярко освещенном, насквозь прокуренном баре, заполненном простыми, симпатичными людьми, которые ничуть ему не мешали: это было приятно, действовало успокаивающе. Часы, проведенные в баре, разнообразили и скрашивали долгие зимние вечера.

В середине декабря он простудился и больше недели просидел дома. И тут он с удивлением заметил, как не хватает ему этих вечерних выходов, до какой степени он успел к ним привыкнуть и как невыносимо тоскливо проводить вечера в одиночестве у себя в гостиной или в кабинете, не зная, чем заняться, — разве что читать да слушать радио. Простуда и вынужденное безделье привели к тому, что он стал угрюм, раздражителен; снова начала пошаливать печень. Нет, нельзя сидеть без движения. На исходе очередного холодного, пасмурного дня он решил, что завтра, независимо от погоды, непременно выйдет из дому. Небо хмурилось уже часов с двух, обещая в скором времени снегопад, но что бы там ни было, он не может оставаться в четырех стенах еще целые сутки, ему нужна какая-то разрядка.

Последней каплей, переполнившей его терпение, оказался эпизод за ужином. Он только начал приходить в себя после простуды и вступил в тот период, когда вкусовые ощущения притупились, аппетит еще не восстановился, но организм уже требует чего-то нестандартного. Хочется, например, птицы. Скажем, половинку жареной куропатки, любовно приготовленной, и к ней воздушное сырное суфле. М-да, с таким же успехом можно требовать с неба луну… Прислуга, начисто лишенная воображения, подала на ужин камбалу — из всех видов рыбы самую безвкусную и пресную. К рыбе он почти не притронулся. Убрав тарелку, прислуга принесла из кухни какой-то пирог, и, поскольку он по сути дела остался голоден, он отрезал себе солидный кусок.

Но стоило ему только положить его в рот, как он тут же, давясь и кашляя, выплюнул все на тарелку. Потом встал и позвонил.

Прислуга вышла из кухни и вопросительно взглянула на него.

— Это что за чертовщина, позвольте вас спросить?

— Пирог с повидлом, сэр.

— С каким еще повидлом?

— С яблочным. Это домашнее повидло, сэр, не покупное. Я сама варила.

Он в ярости швырнул на стол салфетку.

— Так я и думал. Разумеется, из тех самых яблок, которые вы один раз уже пытались мне подсунуть. Я ведь сказал тогда и вам, и Виллису, и сказал, кажется, ясно, что не желаю больше видеть эти яблоки.

Она поджала губы, и лицо ее приняло напряженное, сухое выражение.

— Вы приказали, сэр, не готовить компот и не подавать их на сладкое. А насчет повидла вы не говорили. Я подумала, что уж в таком-то виде ничего в них плохого нету. Я и сварила — сперва на пробу, очень вкусно получилось. А потом взяла у Виллиса еще яблок, сварила побольше и закатала в банки. Мы с хозяйкой всегда делали такие заготовки.

— Напрасно утруждались. Я эту дрянь есть не буду, вы уж меня извините. Я эти яблоки не переношу — меня от них тошнит, понимаете? И в виде повидла, и в любом другом виде. Заберите пирог — и чтобы больше я не видел ваше повидло. Подайте мне кофе в гостиную.

Он вышел из столовой, дрожа от бешенства. Такая, казалось бы, мелочь — и чтобы так вывести человека из себя! О боже! Что за олухи! Ведь и она, и Виллис прекрасно знали, что он терпеть не может эти яблоки, — и все-таки, со своей пошлой мелочностью и крохоборством, решили их пустить на повидло. И его же этой дрянью накормить!

Он одним глотком, ничем не разбавляя, выпил виски и закурил сигарету.

Вскоре прислуга принесла ему кофе, но, поставив поднос на столик, почему-то не уходила.

— Я хотела с вами поговорить, сэр, если можно.

— Что такое?

— Наверно, будет лучше, если я возьму расчет.

Только этого еще не хватало! Ну и денек! Ну и вечерок!

— С чего вдруг? Из-за того, что я не ем пирог с повидлом?

— Нет, сэр, не в этом дело. Просто в доме теперь все как-то не так. Я уж много раз хотела вам сказать, да не решалась.

— Я вам, кажется, особых хлопот не доставляю.

— Верно, сэр. Только раньше, при хозяйке, я знала, что мою работу видят и ценят. А теперь никому не интересно — делаю я что, не делаю… Вы месяцами слова не скажете, выходит, я вроде бы зря стараюсь — никогда не знаю, угодила или нет. Мне, наверно, лучше подыскать другое место, где семья, где есть хозяйка. Она хоть поругает, хоть похвалит, а все ж таки заметит.

— Вам, разумеется, виднее. Поступайте как знаете. Мне жаль, что вам здесь разонравилось.

— И летом, сэр, вас очень долго не было. При хозяйке вы уезжали не больше чем на две недели. Да и вообще теперь все по-другому. Не знаем прямо, на каком мы свете. Что я, что Виллис.

— Вот как? Виллис тоже хочет уходить?

— Я за него не скажу, сэр. Знаю, что из-за яблок он сильно расстроился, но это уж дело прошлое. Надумает уходить — сам вас предупредит.

— Ну что ж, я насильно никого не держу. Честно говоря, не думал, что причиняю вам обоим столько неприятностей. Ладно, пока кончим на этом. Спокойной ночи.

Прислуга вышла. Он остался сидеть, угрюмо озираясь по сторонам. Черт с ними, хотят уходить — пусть катятся, невелика потеря. В доме все как-то не так… Теперь все по-другому… Бред какой-то! Виллис, видите ли, расстроился из-за яблок. Вот наглость! Может быть, он не имеет права распоряжаться фруктами из собственного сада?! Ладно, плевать и на погоду, и на простуду. Он не в состоянии больше сидеть и ломать себе голову из-за кухарки и садовника. Лучше пойти в бар и постараться забыть всю эту глупую историю.

Он надел пальто, нахлобучил на голову старую фуражку, замотал шею шарфом и вышел на улицу. Через двадцать минут он уже сидел на своем привычном месте, в уголке, а миссис Хилл отмеривала ему в стакан порцию виски и радовалась, что он снова тут. Двое-трое постоянных клиентов тоже дружелюбно улыбнулись ему, спросили о здоровье.

— Малость простыли, сэр? Сейчас везде одно и то же. Все ходят с простудой.

— Это точно.

— Такое уж время простудное. Ни осень, ни зима.

— Да, простуда — скверная штука. Особенно когда грудь заложит.

— А насморк что, лучше? Голова как котел.

— Что верно, то верно. Одно худо и другое не легче. Тут уж ничего не скажешь.

Симпатичные, открытые лица. Славные люди. Не нудят, не действуют на нервы.

— Еще виски, пожалуйста.

— Извольте, сэр. Дай бог на пользу. Хорошо простуду выгоняет.

Миссис Хилл улыбалась ему через стойку. Добродушная, гостеприимная толстуха. Сквозь пелену дыма до него доносились разговоры, громкий смех, пощелкиванье дротиков, одобрительный гогот, когда кто-то попадал точно в цель.

— …а если еще снег пойдет, то прямо не знаю, что и делать, — говорила миссис Хилл. — Уголь вовремя опять не завезли. Был бы запасец дров, можно бы перебиться до ближайшей доставки, а за дрова сейчас знаете сколько просят? По два фунта за воз!

С удивлением он услышал собственный голос — он шел откуда-то издалека:

— Я вам привезу дров.

Миссис Хилл обернулась. Она говорила с каким-то клиентом.

— Простите, сэр?

— Я вам привезу дров, — повторил он. — У меня в саду старое дерево, давно пора его пустить на дрова. Я его спилю. Завтра же. Для вас. — И он кивнул с довольным видом.

— Ну что вы, сэр, зачем же так себя утруждать! Уголь привезут, не беспокойтесь.

— Мне не трудно. Наоборот, приятно. Поработать… на воздухе… одно удовольствие. Для здоровья полезно. Жирок растрясти. Завтра спилю.

Он слез со своего табурета и стал медленно, старательно натягивать пальто.

— Это яблоня, — уточнил он напоследок. — Будете яблоней топить?