Художник зыбкого мира - Кадзуо Исигуро

Аракава, насколько я знаю, полностью избежала бомбежек; и вчера мне показалось, что это местечко действительно выглядит в точности как и прежде. Короткая прогулка вверх по склону холма под сенью чудесных вишневых деревьев — и я уже стоял у дома Тису Мацуды. Дом, по-моему, тоже ничуть не изменился.

У Мацуды дом не такой большой, как у меня, и не отличается столь эксцентричной архитектурой; это типичный образец солидного особняка, каких в Аракаве немало. Он построен на принадлежащем Мацуде довольно большом участке земли на приличном расстоянии от соседних особняков и со всех сторон окружен дощатой изгородью. У ворот целые заросли азалий и толстый каменный столб, сильно ушедший в землю; на столбе написаны имена тех, кто здесь проживает. Я позвонил в колокольчик, и ко мне вышла незнакомая женщина лет сорока. Она проводила меня в гостиную, раздвинула перегородку, отделявшую ее от веранды, впустив в комнату солнечные лучи и предоставив мне возможность любоваться садом, раскинувшимся за порогом. Затем сказала:

— Господин Мацуда сейчас придет, — и вышла.

Я познакомился с Мацудой, когда жил на вилле Сэйдзи Мориямы, куда мы с Черепахой переселились, покинув фирму Такэды. Вообще-то, когда Мацуда впервые появился на вилле, я прожил там, наверное, уже лет шесть. В тот день с самого утра шел дождь, и наша компания коротала время за выпивкой и игрой в карты. Вскоре после обеда, когда мы откупорили очередную большую бутылку, со двора послышался чей-то незнакомый голос, звучный и уверенный.

Мы тут же примолкли, испуганно переглядываясь, поскольку все подумали одно и то же: это полиция, и сейчас нам здорово влетит. Глупо, конечно, было так пугаться, ведь никаких преступлений мы не совершали, если не считать словесных поединков с теми, кто осмеливался вслух порицать наш образ жизни — скажем, где-нибудь в баре; в таком случае любой из нас мог дать оскорбителю вдохновенный и сокрушительный отпор. И все же уверенный голос, вопрошавший со двора: «Есть кто-нибудь дома?», застал нас врасплох, пробудив чувство вины за то, как допоздна мы засиживались за выпивкой, как по большей части спали до полудня, — словом, за весь наш беспорядочный стиль жизни на этой старой вилле.

Так что лишь через несколько минут один из моих приятелей, находившийся ближе всего к дверям, высунулся наружу, обменялся с пришельцем несколькими фразами и, обернувшись, окликнул меня:

— Эй, Оно! Там какой-то джентльмен тебя спрашивает.

Я вышел на веранду и увидел молодого человека с тонким красивым лицом, примерно моего ровесника, стоявшего посередине нашего просторного квадратного двора. У меня в памяти навсегда сохранился этот миг — когда я впервые увидел Мацуду. Дождь как раз прекратился, выглянуло солнце, и повсюду вокруг него блестели лужицы воды, а земля была усыпана иголками кедров, росших вокруг виллы. Для полицейского Мацуда был одет чересчур франтовато: идеального покроя пальто с приподнятым сзади воротником, шляпа надвинута на глаза в этакой шутливой артистической манере. Когда я вышел к нему, он с интересом озирался, и по тому, как он это делал, в моей душе сразу же зародилось подозрение, что передо мной человек довольно самоуверенный и надменный. Заметив меня, он неторопливо направился к веранде.

— Господин Оно?

Я спросил, чем могу быть ему полезен. Он обернулся, еще раз огляделся и сказал мне с улыбкой:

— Интересное место. Этот дом когда-то был, наверное, просто великолепен. И владел им кто-то очень богатый и знатный.

— Это правда.

— Господин Оно, меня зовут Тису Мацуда. Вообще-то мы с вами когда-то даже состояли в переписке. Я работаю в обществе «Окада-Сингэн»[6].

Общества «Окада-Сингэн» больше нет — это одна из многих подобных жертв оккупационных властей; но вы, вполне возможно, слышали о нем или, по крайней мере, о тех выставках, которые до войны это общество устраивало каждый год. Выставка «Окада-Сингэн» какое-то время была единственным местом в нашем городе, где начинающие художники, как живописцы, так и графики, могли представить свои работы и попытаться завоевать признание публики. Эта выставка пользовалась столь высокой репутацией, что в последние предвоенные годы даже многие ведущие художники старались выставить там свои работы рядом с работами новичков. Как раз в связи с предстоящей выставкой мне и прислали письмо из общества «Окада-Сингэн». Случилось это несколько недель назад, и на письмо я уже ответил.

— Мне ваш ответ показался несколько странным, господин Оно, — сказал Мацуда, — вот я и решил сам заехать к вам и выяснить, в чем, собственно, дело.

Я холодно на него посмотрел:

— По-моему, в своем письме я достаточно четко обозначил свою позицию. Впрочем, с вашей стороны было весьма любезно меня навестить.

Мацуда улыбнулся, и от уголков его глаз сразу разбежались лучики морщинок.

— Господин Оно, — сказал он, — по-моему, вы отказываетесь от весьма важной возможности укрепить свою репутацию. Прошу вас, объясните мне следующую вещь: когда вы так твердо заявили, что не желаете иметь с нами ничего общего, это было ваше личное мнение? Или, может быть, это мнение, навязанное вашим учителем?

— Естественно, я прислушиваюсь к советам своего учителя, — спокойно ответил я. — И я совершенно уверен, что решение, о котором я сообщил вам в письме, является единственно правильным. Вы были чрезвычайно любезны, приехав сюда, но, к сожалению, я сейчас очень занят и не могу пригласить вас войти. А потому позвольте откланяться и пожелать вам всего наилучшего.

— Погодите минутку, господин Оно, прошу вас, — сказал, улыбаясь, Мацуда. Теперь улыбка его выглядела откровенно насмешливой. Он на несколько шагов приблизился к веранде и, подняв голову, посмотрел мне прямо в лицо. — Честно говоря, вопрос о выставке меня совершенно не волнует. Там и без вас хватает достойных художников. Я приехал сюда, господин Оно, просто потому, что хотел с вами познакомиться.

— Правда? Как это мило!

— Да, я действительно хотел с вами познакомиться и сказать, что ваши работы, которые мне удалось посмотреть, произвели на меня глубокое впечатление. По-моему, у вас большой талант, господин Оно.

— Вы слишком добры. А я, несомненно, очень многим обязан своему замечательному учителю.

— Несомненно. А теперь, господин Оно, давайте забудем об этой выставке. Вы должны понять, что я не просто сотрудник «Окада-Сингэн», не просто чиновник, а истинный любитель искусства. И обладаю собственными убеждениями и пристрастиями. А потому, когда я порой, хотя это случается и нечасто, встречаю проявление истинного таланта, это по-настоящему меня волнует, и я испытываю потребность что-то сделать для такого человека. Мне бы хотелось обсудить с вами кое-какие идеи, господин Оно. Вам эти идеи, возможно, даже в голову никогда не приходили, но, осмелюсь предположить, они окажутся весьма полезными для вашего развития как художника. Впрочем, не стану более вас задерживать. Позвольте мне лишь оставить вам свою визитную карточку с номером телефона.

Он достал из бумажника карточку, положил ее на краешек веранды, коротко кивнул и удалился. Но, дойдя до середины двора, вдруг обернулся и крикнул мне:

— Прошу вас, отнеситесь к моей просьбе внимательно, господин Оно. Я ведь всего лишь хочу обсудить с вами кое-какие идеи, ничего больше.

Это случилось почти тридцать лет назад; мы оба были тогда молоды и честолюбивы. А вот вчера Мацуда выглядел совсем иначе. Недуги истерзали его тело, а некогда красивое надменное лицо сильно портило то, что дрожащая нижняя челюсть, казалось, никак не могла соединиться с верхней. Мацуда вошел в гостиную в сопровождении той женщины, что впустила меня в дом. Она помогла ему сесть поудобнее и ушла. Когда мы остались одни, он посмотрел на меня и сказал:

— Ты, похоже, хорошо сохранился. Должно быть, следил за своим здоровьем. А я, как видишь, стал сущей развалиной со времен нашей последней встречи.

Я выразил ему сочувствие, но постарался заверить его, что выглядит он совсем не так плохо.

— Не дури мне голову, Оно, — возразил он с улыбкой — Уж я-то знаю, как быстро тают мои силы.

И похоже, сделать уже ничего нельзя. Приходится просто ждать и смотреть, сумеет ли мое тело выкарабкаться или же мне станет еще хуже. Все, хватит о грустном. Я, правда, несколько удивлен тем, что ты вдруг решил навестить меня. Расстались мы, по-моему, далеко не друзьями.

— Вот как? Но ведь мы, кажется, не ссорились?

— Разумеется, нет. С какой бы стати нам ссориться? И я очень рад, что ты снова заглянул ко мне. Мы, должно быть, уж года три как не виделись.

— Да, примерно так. Но я и не думал избегать тебя. Я давно уже к тебе собирался, но то одно, то другое…

— Естественно, — сказал Мацуда. — Ведь забот у тебя хватает. Ты уж прости, что я не смог присутствовать на похоронах Митико-сан. Я все хотел написать, выразить свои соболезнования… Но дело в том, что я узнал о случившемся лишь спустя несколько дней. И потом, естественно, мое собственное здоровье…