Пенелопиада - Маргарет Этвуд

Но, только подглядывая в эти узенькие замочные скважины, я могу следить за Одиссеем в те времена, когда он не торчит здесь, под землей, в своем обычном облике.

Надеюсь, правила вам известны. При желании мы можем переродиться и начать новую жизнь, но сперва должны испить из реки забвения, чтобы стереть из памяти все прошлые жизни. С теоретической точки зрения все обстоит именно так, но, как и все теории, это лишь теория. Река забвения не всегда действует, как ей положено. Многие так ничего и не забывают. Поговаривают, что где-то здесь течет и другая река — река памяти. Но лично мне она не попадалась.

Елена неоднократно выбиралась на «экскурсии», как она это называла. «Ну и здорово же я повеселилась!» — этими словами она всякий раз начинала отчет о своих похождениях. Затем она живописала во всех подробностях свои последние победы и последние капризы переменчивой моды. Это от нее я узнала о мушках и солнечных зонтиках, о турнюрах и туфлях на высоких каблуках, о корсетах и бикини, об аэробике, пирсинге и липосакции. Потом Елена толкала речь о том, какой она была гадкой, какой фурор она произвела и скольких мужчин довела до ручки. Она сокрушала империи и не уставала об этом напоминать.

— Насколько мне известно, всю историю с Троянской войной теперь трактуют по-новому, — сказала я ей как-то раз, просто чтобы сбить с нее спесь. — Теперь утверждают, будто ты — всего лишь миф. Будто вся каша заварилась из-за торговых путей. Так теперь говорят ученые.

— Ох, Пенелопа, ну почему ты до сих пор мне завидуешь! — воскликнула она в ответ. — Разве мы не можем наконец стать друзьями? Почему бы тебе не составить мне компанию, когда я в следующий раз выберусь в мир живых? Подадимся с тобой вместе в Лас-Вегас! Закатим девичник! О, я и забыла… Это же не в твоем стиле. Ты предпочла бы еще разок сыграть в верную женушку за прялкой. Ужас какой! Я, наверное, так никогда не смогу. Умерла бы со скуки! А вот ты всегда была домоседкой.

Да, она права. Я никогда не стану пить из реки забвения. Не вижу в этом ни малейшего смысла. Нет, не так. Смысл-то я вижу, но не хочу рисковать. В прошлой жизни на мою долю выпало немало тягот, но где гарантия, что в следующий раз окажется лучше? Даже при моих скудных источниках информации ясно как день, что мир не стал безопаснее, чем в мое время, — напротив, горя и страданий в нем теперь гораздо больше. Что же до природы человека — она не стала благородней ни на йоту.

Но Одиссею это не помеха. Время от времени он заглядывает к нам ненадолго, притворяется, что рад меня видеть, и повторяет, что семейная жизнь — это единственное, о чем он всегда мечтал, каких бы пленительных красоток он ни заваливал в постель и какие бы удивительные приключения ни подбрасывала ему судьба. Мы мирно прогуливаемся рука об руку, пощипываем асфодели, пересказываем старые истории. Он сообщает мне последние новости о Телемахе (он теперь член парламента, так держать, сынок!). Но стоит мне только расслабиться, стоит почувствовать, что я готова простить ему все и принять его таким, как есть, стоит поверить, что на сей раз он не лжет, — как он опять мчится испить из Леты, чтобы родиться вновь.

Но он вовсе не лжет. Он действительно хочет быть со мной. Он плачет, когда говорит об этом. Но всякий раз какая-то сила разлучает нас вновь.

Я даже знаю какая. Это все служанки. Он еще издали замечает, как они направляются в нашу сторону. И ему становится не по себе. Он просто места себе не находит. Они причиняют ему боль. Ему хочется оказаться где угодно, лишь бы подальше от них. Кем угодно, только бы не собой.

Он побывал французским генералом и монгольским завоевателем, американским магнатом и охотником за головами на Борнео. Он побывал кинозвездой, изобретателем и рекламным агентом. Каждый раз все кончалось плохо: самоубийством или несчастным случаем, гибелью в битве или от рук наемного убийцы. И он снова возвращался ко мне.

— Ну почему вы не оставите его в покое? — кричу я служанкам. Приходится кричать, потому что они не подпускают меня близко. — Довольно уже, хватит! Он искупил свою вину, он вознес за вас молитвы, он очистился от греха!

— Нам этого мало! — доносится в ответ.

— Что еще вам от него нужно? — спрашиваю я, уже не сдерживая слез. — Скажите мне, умоляю!

Но они поворачиваются и убегают.

Не убегают, нет — уносятся прочь. Не перебирая ногами. Ноги их все еще пляшут последний танец, не касаясь земли.

XXVIII. Партия хора

Мы идем за тобой по пятам

Любовная песня

Эй! Эге-гей! Господин Никто! Господин Без Имени! Господин Мастер Иллюзий! Господин Ловкая Рука, внук воров и лжецов!

Мы тоже здесь — мы, безымянные. Тоже безымянные, как и ты. Покрытые позором — не по своей вине. Те, на кого указали. Принесенные в жертву.

Девчонки на побегушках, румяные девицы, сочные хохотуньи, щекастые потаскушки, юные оттиральщицы кровавых следов.

Да, это мы — все двенадцать. Двенадцать луновидных задниц, двенадцать аппетитных ротиков, двадцать четыре титьки, мягких, точно подушки, двадцать четыре ножки, дрыгающиеся над землей.

Помнишь нас? Ясное дело, помнишь! Мы подавали тебе воду для рук, мы омывали твои ноги, мы стирали твое белье, мы умащали маслом твои плечи, мы смеялись твоим шуткам, мы мололи твое зерно, мы стелили тебе уютную постель.

А ты повесил нас — развешал, как тряпье на веревке. Вот потеха! Как мы брыкались напоследок! И до чего же добродетельным ты себя чувствовал, до чего же праведным и чистым — теперь, когда избавился разом от всех этих пухлых крошек, от этих грязных девчонок, засевших у тебя в голове!

Надо было хотя бы похоронить нас по-человечески. Надо было совершить нам возлияния. Надо было молить нас о прощении.

А теперь тебе никогда от нас не избавиться. Ни в земной жизни, ни в загробной, ни в одной из всех твоих новых жизней.

Мы узнаем тебя под любой личиной. Какой бы путь ты ни избрал, мы настигнем тебя. На путях света ли, на путях тьмы, — двенадцать служанок идут за тобой по пятам неотступно. Мы вечно тянемся за тобой следом, дымным шлейфом, длинным хвостом, тяжким, как память, легким, как воздух: двенадцать обвинений. Ноги не могут коснуться земли, руки связаны за спиной. Высунутые языки, выпученные глаза. Песни, навсегда застрявшие в горле.

За что ты убил нас? Чем мы тебе так не угодили? Ты до сих пор не ответил на этот вопрос.

От злости? С досады? Во имя чести?

Эй, господин Умник, господин Праведник, господин Образ Божий, господин Судья! Обернись, взгляни через плечо! Мы здесь, мы рядом, мы идем за тобой по пятам — близко-близко, как губы для поцелуя, как собственная твоя кожа — вплотную.

Мы ведь служанки. Мы здесь, чтобы служить тебе. Мы будем служить тебе верой и правдой. Мы никогда тебя не покинем, мы будем следовать за тобою, как тень, неслышно и неотвязно. Славные, веселые служаночки — все двенадцать в ряд.

XXIX. Посылка[5]

Мы — тени без имени,в вечном кружении,без лиц и без памяти.Мы — лишь отражения.Любовь предана

там, где правит измена,и выхода нет намИз мрачного плена.Мы — тени без голоса,Во мраке плывем.

Мы знаем: ты здесь,И тебя мы зовем…Здесь, в мрачном Аиде,Тебя мы найдем…

Найде-о-м…Найде-о-м…Найде-о-о-м…

Служанки расправляют крылья и улетают прочь в облике сов.

Примечания автора

При работе над «Пенелопиадой» я опиралась главным образом на «Одиссею» Гомера в издании «Пенгвин Классикс», в переводе Э. В. Рье (1991).

Незаменимым источником информации оказались для меня «Мифы Древней Греции» Роберта Грейвса (издательство «Пенгвин»). Оттуда я почерпнула сведения о происхождении Пенелопы и ее родственных связях (в частности, о том, что Елена приходилась ей двоюродной сестрой), а также многое другое, включая и версии, предполагающие ее неверность (см. разделы 160 и 171). Грейвсу я обязана и трактовкой образа Пенелопы как верховной жрицы в культе Богини, хотя, как ни странно, он не обращает внимания на значение чисел двенадцать и тринадцать в связи со злополучными служанками. Грейвс приводит ссылки на источники различных версий мифа — труды Геродота, Павсания, Аполлодора, Гигина и многих других авторов.

Некоторые полезные сведения (в особенности о Гермесе) я нашла также в «Гомеровских гимнах», а книга Льюиса Хайда «Мир сотворили трикстеры» несколько прояснила для меня личность Одиссея.

«Хор служанок» представляет собой отсылку к хору древнегреческой трагедии. По обычаю, представление открывали сатирические сценки, пародирующие сюжет исполнявшегося следом действа.