Дневник. 1914–1920 - Прасковья Мельгунова-Степанова

Так, с молчаливым осуждением и остались.

Вчера князь Щербатов требовал от С., чтобы он спас Исторический музей от разгрома, ввиду демонстрации. С. поклялся ему, что ничего не будет, но тот заявил, что ему этого мало, нужны гарантии: «Вы передайте им, повлияйте на них», – твердил он, и С. «гарантировал».

Очевидно, все-таки все выходит на среднюю линию, и демократическое совещание[160] не будет так страшно, как все думали, т. е. что большевики победят – города и кооперация его разбавили. Чернов ведет себя неприлично по отношению к Керенскому и на всех голосованиях «воздерживается».

Петрищев на днях говорил, что мир заключен на условии: восстановления Польши и Литвы; Курляндия отходит к Германии, Триест и Триент – Италии, нам – протекторат над Арменией; Эльзас и Лотарингия – Франции, Африканские колонии – Германии; Бельгия восстанавливается. А Сербия соединится с Боснией и Герцеговиной, входивших как третья часть в «Триединую монархию – Австрию».

Цены – фунт шоколадных конфет – 7–8 рублей, поросенок – 14 рублей, гусь – 15 рублей. На Саратовском вокзале продается контрабандой мука, крупа – все по безумным ценам (пуд муки пшеничной 80 рублей, и т. д.). Извозчики с вокзалов – 15 рублей.

В том обществе, которое окружает Соню Петерсен, все за Корнилова, за твердую власть и невероятные гадости говорят про Керенского. С., например, слышал: «По ночам примеряет корону» (!!) Какой пошлый вздор! А никто почти не замечает, что в Наполеоны-то пробирается Верховский – подозрительный авантюрист. Теперь Чернов уже за Керенского, и пишет, что это – «идеалист, который попал в руки проходимцев», т. е. Савинкова и др. – вообще Чернов – изрядный гусь.

Третьего дня обедал у нас Полнер (приезжал из Петербурга), говорит, что там идет слух, что немцы приказали, чтобы в октябре в Балтийском флоте были волнения. Они даже раньше вспыхнули, но насколько это связано с немцами? Впрочем, шпионаж и тому подобное, наверное, очень сильно развиты. Говорят еще, что в октябре солдаты пойдут из окопов, не хотят еще зиму сидеть там. Посмотрим, ибо говорят гораздо больше, чем есть – ведь говорили же, что с 20 по 25 сентября (Симсон) в Москве будет резня! Ничего нет. Так много раз уже фиксировался день. Да, о солдатах и Леня Тугаринов[161] пишет с фронта. В Маню Петерсен стрелял в ее имении вернувшийся в деревню семнадцатилетний кронштадтец – он все лето воровал и грозил убить ее. Ночью он выстрелил в нее в окно, пуля задержалась стулом, столом и скатертями, и только осколок попал в нее и застрял на палец от брюшины.

Мужики, по ее словам, очень его не любят, но боятся, так как он и их обкрадывал. Вообще нравы: из троих милицейских у них двое воры, из них один с каторги.

Демократическое совещание выбрало предпарламент, они хотят назначить правительство, а правительство хочет только быть перед ними ответственным. Вчера Керенский в 2 часа вызывал Кишкина и других, потом отказался от их приезда в 5 часов, а потом опять вызвал. Полнер рассказывал про сенат, и как ему там трудно, потому что он по промысловым налогам, с которыми совсем не знаком.

Сегодня выборы в районные думы. Очень грустно – голосуют у нас, в центре, 25 % и среди них солдаты, которые не манкируют. Говорят, что масса большевиков. Мы и они – несовместимы. Они – политиканы; мы, может быть, слишком… Петербуржцы говорят, что Керенский сейчас врет в истории с Корниловым, потому что сам о многом с ним говорил. Да, с трудовиками мы бы охотно порвали, но они сами не хотят. Мякотин о разрыве только и мечтает. Они сорвали выборы Центрального комитета, потому что видели, что в меньшинстве.

Приехала Елена А.[162] из Киева. Передает из верных источников, что союзники решили воевать дальше, и что для этого нас взяла под свое покровительство Америка, что она купила все наши золотые прииски за 55 миллиардов и присылает к нам войско и все снаряжение.[163] Ел. Ал. говорит, что на румынском фронте не было ни одного случая бегства и что на юго-западном фронте она сама присутствовала при очень энергичной нашей разведке.

Когда я в последний раз была на абонементе в Большом театре, со сцены какой-то господин обратился с призывом о займе свободы,[164] говоря, что мы наковальня, над которой занесен немецкий молот, и что в нашей власти, разлетится или наковальня, или молот. Из партера поднялась дама, которая все время бросала реплики о том, что свобода наша – ложь, и громко обратилась к публике: «Нам говорят о немецкой опасности, но скажите правду, господа, разве мы все не мечтаем о немцах?» – Послышались голоса: «Да, да», и никто не запротестовал; она же продолжала: «Свободы нет, мы трусы и рабы, рабы солдат, рабочих, прислуги, и деньги займа пойдут на этих господ (указывая на ложу Советов), а мы будем ждать, что детей наших у нас на глазах будут разбивать о камни. Я получаю 125 рублей и должна содержать семью. Я ничего не боюсь, вот я где сижу, придите, убейте меня, но я буду говорить правду». В партере ей очень сочувствовали и говорили, что «вот мужчины наши негодны никуда, хоть дама выступила». Все это очень знаменательно.

В Петербурге защита от немцев передана в руки большевиков, чему-то вроде Конвента из представителей Советов, Центрофлота[165] и др., и главнокомандующий должен им давать отчет. А у нас в Москве, в Хамовниках и за Москвой-рекой – толпы народы (рабочие большевики) целыми сутками ходят за «Чудотворной», вновь явленной иконе Божьей Матери, которая в руках держит скипетр, а на обороте надпись: «Самодержавие», – духовенство пользуется этим. В партии трудовики протестуют против С. из-за его «деспотизма». Идут (…)[166] А тут еще образовался блок кооператоров, трудовой интеллигенции и «Единства», первыми выставляет Плеханова и Прокоповича, для которого все и заварилось, и Гуревич нынче выступил с неприличной статьей против нас, говоря, что только и есть три настоящих списка: к-д, большевиков и блока.

Поворот в настроении ясно чувствуется. Наш «термометр» – рабочие в типографии «Задруги», уже говорят иначе, чем раньше. Еще недавно они стремились к «диктатуре пролетариата», уверяя, что все прекрасно устроят, теперь характерно уже то, что попросили нас устроить им лекции по разным серьезным вопросам, именно нас, народных социалистов, и мы начинаем.