Кости Авалона - Фил Рикман

— Притащи побольше дров, Ковдрей, — велел Кэрью. — Завтра с рассветом я еду в Эксетер, а эти джентльмены задержатся здесь на несколько дней. Мастер Робертс и доктор Джон из королевской комиссии древностей.

Сесил настоял на том, чтобы мы скрывали свои истинные имена. Я не возражал, но вот Дадли, похоже, уже начинало казаться, будто без почетной мантии он просто наг. В бристольской гостинице, где мы провели прошлую ночь, его скромные ухаживания за нашей горничной были грубо отвергнуты. Простой королевский служака… мелкая птица.

Кэрью — напротив… Даже в Бристоле он часто пользовался признанием. Знаменитость Запада. История его жизни как будто вошла в легенды. Самая известная из них восходила к временам его юности, проведенной в Эксетере. Сбежав из школы, Кэрью забрался тогда на крепостную башню и грозился спрыгнуть оттуда, если его попытаются вернуть назад в школу… Говорят, отец притащил, в конце концов, сорванца домой на собачьем поводке.

После сравнительно приличного ужина из жирной похлебки и жареной баранины Кэрью позвал в наш тесноватый дубовый зал владельца трактира.

— Закрой дверь, Ковдрей. Садись. Нужны твои знания как старожила.

Хозяин трактира, крупный детина с редкими рыжими волосами и грубой недельной щетиной на лице, имел вид стойкого человека, не сломленного жизнью. Вытерев о передник руки, он опустился на край скамьи у двери. Четыре свечи разливали кремовый свет над дубовым столом. В печи, благоухая, трещали поленья — вероятно, из яблони. В этих местах, бывших некогда островом Авалон, такого добра имелось в изобилии.

Кэрью стоял спиной к печи, глаза под густыми черными бровями блестели в свете свечей.

— Эти добрые люди, Ковдрей, назначены королевой для расследования обстоятельств исчезновения некоторых бумаг и имущества аббатства.

— Поздновато, сэр, — ответил Ковдрей, — если позволите высказать мнение.

— Мне можешь сказать все, что хочешь, но если хоть одно слово просочится за эти стены, я прикрою твое паршивое заведение уже к середине недели. Мы поняли друг друга?

— Понятно, сэр, — тихо ответил Ковдрей. Однако он не выглядел слишком испуганным. — Мы всегда понимали друг друга.

— Полных двадцать лет минуло с тех пор, как аббатство вырвали из жирных лап продажных монахов, — продолжил Кэрью. — Теперь, когда наступили мирные дни, в Тайном совете решили, что пришло время провести переоценку оставшегося имущества для раскладки налогов.

— Монахи давно покинули эти места.

— Скатертью дорога. Все убрались?

— Так… из города, почитай, большинство. У них было хорошее содержание — почти по пять фунтов в год.

— Чем теперь занимаются?

— Один подковывает лошадей. Здесь работы хватает.

— Ну, хоть какая-то польза, — фыркнул Кэрью.

— А потом, надо ж кому-то освящать браки.

— Во всем есть свои недостатки.

Кэрью бросил взгляд в сторону Дадли, но тот не ответил. Я полагал, что Дадли женится по любви, но, конечно, все знали, что мой друг предпочитает держать любовь в запасе.

— Может быть, стоит поговорить с этим кузнецом, мастер Робертс? — предложил Кэрью.

— О да, — энергично закивал головой Дадли. — Непременно поговорим.

Кончики его усов повисли над дублетом цвета болотной воды. Дабы соответствовать образу мастера Робертса, Дадли пришлось облачиться в скромное и неброское одеяние, и, казалось, одежда смирила и его нрав. Даже прошлым вечером в гостинице он приставал к горничной как-то вяло, будто больше не считал обязательным удовлетворять свою похоть.

Вздохнув, Дадли выпрямился и глотнул пива.

— Недурной у вас эль.

— Варили по рецепту фламандских ткачей, — ответил Ковдрей. — Хорошие люди, в целом. Кое-кто из наших, правда, болтает, мол, они привезли с собой овечью чуму, только, черт ее дери, она была тут еще до их появления.

— Сейчас часто случается?

— Бывает. В последнее время померло несколько человек. Наверное, мы просто чаще стали ее замечать, ведь теперь снова живем только за счет овец — все деньги от них. Люди боятся черных язв, но голод еще страшнее.

— Насколько мы понимаем, мастер Ковдрей, — вступил в разговор Дадли, — монахи забрали из аббатства некоторые вещи. Я не хочу сказать, что это обязательно золото или драгоценности. Я говорю о бумагах, известных доктору Д… доктору Джону. А также о священных реликвиях.

— Многих святых… — продолжил Кэрью, вытягивая длинную черную бороду в тугие пряди. — Многих королей хоронили в этом аббатстве на протяжении тысячи лет. Во всяком случае, вы так рассказываете паломникам.

— Чистая правда, сэр, — подтвердил Ковдрей. — Но многие реликвии увезли люди короля.

— По моим сведениям, — сказал Дадли, — некоторые из них были изъяты заранее, в предчувствии того, что монастырь распустят. Едва ли он был первым. Монахи видели надвигавшуюся на них тьму.

Ковдрей заерзал, и мне показалось, что теперь он испытывал какую-то неловкость. Склонив голову набок, Кэрью внимательно следил за его движениями. При личной встрече Сесил сообщил ему, в строжайшей тайне, о цели нашего путешествия в Гластонбери, и мне оставалось только гадать, сколь много ему уже было известно.

— Знаете, господа… — Хозяин трактира вжался в скамью, втянув голову в плечи. — Для этого города настали тяжелые времена. Для всех нас. Если мы совершили что-то дурное, так из отчаяния.

— Город, разжиревший на суевериях и поклонении идолам вместо праведного труда, не заслуживает снисхождения, — возразил Кэрью. — Что дурное вы совершили?

— Взяли кое-что из аббатства. Камень да свинец, в основном. Да стекло.

— И?

— И… что осталось. Нам ясно дали понять, что закроют глаза…

Обитателей города можно понять. Как только несметные сокровища монастыря отошли короне, ожидания местного люда, что и ему будет позволено, в пределах разумного, поживиться за чужой счет, были бы вполне уместны. Надеждам людей пошли навстречу, одновременно превратив их самих в соучастников разорения аббатства. Тем самым купив их содействие.

— Я слышал, что из монастырских камней построили несколько роскошных домов, — сказал я.

— Камень скорее брали для ремонта, — возразил Ковдрей.

— Что ж, теперь с этим покончено. — Кэрью гордо выпрямился. — Поворовали, и будет. Отныне аббатство принадлежит мне, и, если им нужен камень, пусть платят. Тот, кого поймают за кражей камня, может лишиться пальцев на руках.

— Никто не ходит туда, — быстро ответил Ковдрей.

— Надеюсь.

— Никто, — повторил Ковдрей. — Да и сэр Эдмунд Файк выносит суровый приговор каждому, кого поймают на краже камня.

Он опустил глаза, потирая одной рукой другую. Я о чем-то задумался и поудобнее уселся на стуле. С непривычки внутренние поверхности бедер свербели от долгой езды.

— Вы сказали, многие монахи ушли. Куда?

— Разбежались. Некоторые подались в монастыри, а некоторым позволили остаться. Другие…

— Ха… — Дадли, наконец, улыбнулся. — В обмен на пристанище… монахи предлагали тем монастырям дары?

— Думаешь, мощи? — Кэрью присел у огня, стягивая сапог с ноги. — Мешок со святыми костями? Эй, похоже, в этом есть некоторый смысл.

— Мне об этом ничего неизвестно, — сказал Ковдрей. — Ну, а те, что остались, пошли пахать землю или учат в новом колледже.

Повисло молчание.

— В колледже? — Кэрью подскочил так стремительно, что пламя свечей едва не задуло порывом ветра. — Это что еще за папистская выходка?

— Колледж Святого Михаила, — ответил Ковдрей. — Ничего папистского, сэр Питер. Дар сэра Эдмунда.

— Ах, вот что. — Кэрью убавил пыл и повернулся к Дадли. — Файк был монахом — казначеем аббатства. После роспуска монастырей наследство позволило ему основать ферму. Нанял нескольких монахов в работники. А теперь, значит… колледж?

— Где сыновья благородных семейств могли бы получать образование, — пояснил Ковдрей. — Епископ Уэльса дал санкцию, но ничего…

— Боурн? Его уже нет. Папистский ублюдок сгинул.

— Он все еще в Уэльсе.

— Недолго ему осталось, — пообещал Кэрью. — К весне будет в Тауэре.

И он, вероятно, был прав. Я не был знаком с епископом Боурном, но знал, что он отказался признать главенство монарха над церковью, как и Нед Боннер, который посвящал его в сан.

— Но ничего папистского, — повторил Ковдрей. — Сэр Эдмунд…

— Пережиток, — рыкнул Кэрью. — При прошлой королеве, когда у папистов появилась надежда на возрождение аббатства, Файк переметнулся на сторону Рима, а теперь он — мировой судья. Знает, с какой стороны подойти к печке, чтоб не опалить бороду. В общем, как только вернусь из Эксетера, обязательно осмотрю это заведение.

Я не сомневался, что он сдержит слово, но, признаться, был рад предстоящему отъезду Кэрью на следующее утро. Близкое присутствие этого человека, рыскающего повсюду в поисках оснований для закрытия совершенно законного колледжа, волей случая оказавшегося на попечении бывших монахов, вряд ли пошло бы на пользу нашему делу.