Соловей - Кристин Ханна

Стиснув ручку корзинки, Изабель поспешила прочь. Скользнула за угол в извилистый переулок, узкий, как, впрочем, все переулки в городке – такие узенькие, что казались тупиками. Местные жители ориентировались в них столь же ловко, как лодочник в рукавах болотистой реки. Изабель торопилась, никем не замеченная.

Плакат на закрытой галантерейной лавке: горбатый старик с огромным крючковатым носом, по виду злобный и жадный, держит в руках кошелек, а позади – кровавый след и мертвые тела. Изабель остановило слово Juif, написанное крупными буквами.

Да, конечно, нужно пройти мимо. Да, это всего лишь пропаганда, неуклюжая попытка врага обвинить евреев во всех бедах этого мира, включая и развязывание войны.

Но все же.

Стремительный взгляд по сторонам. В пятидесяти футах слева рю Ла Гранд, главная улица города, но справа переулок резко поворачивает.

Убедившись, что горизонт чист, Изабель вытащила из кармана кусочек мела и вывела на плакате огромную V перечеркивая как можно больше слов.

Кто-то схватил ее за руку с такой силой, что Изабель вскрикнула. Мел выпал, стукнулся о мостовую и закатился в щель между камнями.

– Мадемуазель! – Мужчина грубо толкнул ее, прижимая лицом к плакату, так что она не могла разглядеть, кто ее схватил. – Вам что, неизвестно, что это verboten? И карается смертью?

Десять

Прикрыв глаза, Вианна мысленно произнесла: «Возвращайся скорей, Антуан».

И это все, что она себе позволяла, – коротенькую молитву. Разве она сможет справиться со всем сразу – с войной, с капитаном Беком, с Изабель – в одиночку?

Хотелось помечтать, что мир вовсе не перевернулся вверх тормашками; что закрытая дверь гостевой комнаты не означает ничего особенного; что Софи сегодня спала рядом с Вианной просто потому, что они зачитались накануне; что Антуан этим росистым утром ушел колоть дрова на зиму, до которой уже недолго. А скоро он вернется со словами: «Ну что ж, я пошел разносить почту». И может, расскажет о таинственном штемпеле на письме из Африки или Америки, придумает целую романтическую историю.

Она уложила вязанье в корзинку около дивана, сунула ноги в башмаки и пошла во двор колоть дрова. Скоро и в самом деле наступит осень, а затем и зима, и разоренный беженцами сад напоминал, насколько хрупко их благополучие. Топор поднимался и опускался, удар за ударом.

Взять полено. Поднять. Поставить. Удар.

Каждый взмах топора дрожью отзывался в руках, мышцы болели, плечи ныли. Пот каплями выступал на лице, даже волосы взмокли.

– Позвольте мне, пожалуйста, сделать это для вас.

Топор на полпути застыл в воздухе.

Капитан Бек, в бриджах, ботинках, без рубахи, в одной тонкой белой майке. Щеки порозовели после бритья, светлые волосы еще влажные. Несколько капель на майке.

Вианна вдруг почувствовала себя неловко в домашнем платье, рабочих башмаках, с небрежно заколотыми волосами. Она опустила топор.

– Есть работа, которую должен делать мужчина. Вы слишком хрупкая, чтобы колоть дрова.

– Я справляюсь.

– Конечно, справляетесь, но зачем? Ступайте, мадам. Присмотрите за дочерью. Я вполне могу сделать для вас такой пустяк. Иначе матушка выпорет меня ремнем.

Надо бы продолжать, но она отчего-то не могла. Вианна инстинктивно попыталась удержать рукоять, но он осторожно вынул топор из ее руки.

Глаза их встретились.

Она отпустила топор и отшатнулась так стремительно, что споткнулась. Он удержал ее, подхватив за талию. Пробормотав благодарность, она удалилась, гордо выпрямив спину. Потребовалось все самообладание, чтобы не броситься бегом. Но, взявшись за дверную ручку, она чувствовала себя так, словно мчалась от самого Парижа. Сбросила тяжелые башмаки, которые пролетели по коридору и грохнулись с глухим стуком на пол. Последнее, что ей нужно, так это любезность со стороны человека, вторгшегося в ее дом.

Шваркнув дверью, она ушла в кухню, разожгла плиту и поставила кастрюлю с водой на огонь. Подойдя к лестнице, крикнула Софи, чтоб та поскорее спускалась завтракать.

Пришлось звать дважды, а потом еще и пригрозить, прежде чем Софи соизволила сползти вниз. Волосы растрепаны, лицо мрачное и недовольное, и опять надела платье-матроску. За десять месяцев, что Антуана нет дома, она успела из него вырасти, но упорно продолжала носить.

– Я готова, – пробурчала она.

Шаркая ногами, подошла к столу.

Вианна поставила перед дочерью тарелку с кукурузной кашей. Сегодня утром хотелось пошиковать, и она добавила ложку консервированных персиков.

– Мам, ты что, не слышишь? Кто-то стучится.

Вианна растерянно мотнула головой (она сейчас слышала только стук топора) и метнулась к двери.

На пороге стояла Рашель с малышом на руках, с другой стороны к матери прижалась Сара.

– Ты собираешься вести урок в бигуди?

– О! – Вианна совсем растерялась. Да что с ней такое? Сегодня же последний учебный день перед каникулами. – Софи, пойдем скорее, мы опаздываем.

Метнулась обратно, прибрала со стола. Софи дочиста вылизала тарелку, так что Вианна просто положила ее в раковину – можно помыть и позже. Накрыла крышкой кастрюлю с остатками каши, убрала персики и помчалась наверх переодеться. В мгновение ока сняла бигуди, расчесала волосы, схватила шляпку, перчатки, сумочку и поспешила к Рашель и детям, которые дожидались ее в саду.

Капитан Бек стоял у сарая, майка взмокла и прилипла к телу, сквозь влажную ткань стали заметны волосы на груди. Топор он небрежно забросил на плечо.

– А, привет, – радостно улыбнулся он гостям.

Рашель внимательно изучала немца.

Бек растерянно опустил топор.

– Это ваша подруга, мадам?

– Рашель, – сдержанно представила Вианна. – Моя соседка. Капитан Бек. Он… он остановился у нас.

– Привет, – повторил Бек, вежливо кивая.

Вианна тихонько подтолкнула Софи в спину, и они все вместе выбрались на дорогу через заросли высокой травы.

– А он симпатичный, – заметила Рашель, когда они проходили мимо аэродрома. За оградой из колючей проволоки царила суета. – Ты мне об этом не сказала.

– Что, правда?

– Уверена, ты не можешь этого не замечать, даже странно, что переспрашиваешь. А как он вообще?

– Немец.

– Солдаты, которые квартируют у Клер Моро, похожи на сардельки с ногами. Пьют как лошади и храпят как свиньи. Думаю, тебе повезло.

– Это тебе повезло, Рашель. К тебе в дом никто не вломился.

– Хоть какое-то воздаяние за нищету. – Она подхватила Вианну под руку: – Не убивайся ты так. Я слышала, у них приказ вести себя «корректно».

– На прошлой неделе, – Вианна печально посмотрела на подругу, – Изабель отрезала себе волосы на глазах у капитана и заявила, что красота для французов должна быть verboten.

– Ух ты. – Рашель не смогла скрыть улыбку.

– Не смешно. Нас всех расстреляют из-за ее характера.

Улыбка Рашель погасла.

– Ты не могла бы с ней поговорить?

– Поговорить-то я могу. Да только когда она кого-нибудь слушала?

– Вы делаете мне больно, – возмутилась Изабель.

Мужчина оторвал ее от стены и стремительно поволок по улице, она едва поспевала за ним. Когда, споткнувшись, она едва не упала, он резко дернул ее вверх и ухватил еще крепче.

Думай, Изабель. Он не в форме, значит, из гестапо. Плохо дело. И он видел, как она испортила плакат. Это считается саботажем или шпионажем? Или, может, сопротивлением немецкой оккупации?

Но это же не подрыв моста и не передача военных секретов англичанам.

Я просто художница… хотела подрисовать вазу с цветами… Никакая не V а просто вазочка. И не сопротивление вовсе, а всего лишь маленькая дурочка рисует на единственной бумаге, которую сумела разыскать. Я никогда в жизни не слышала о генерале де Голле.

А если они не поверят?

Мужчина остановился перед дубовой дверью с металлическим молотком в форме львиной головы. Стукнул четыре раза.

– К-куда вы меня ведете? Это что, черный ход в штаб-квартиру гестапо?

О допросах в гестапо ходили жуткие слухи. Говорили о пытках и издевательствах, но наверняка никто ничего не знал.

Дверь медленно отворилась, в проеме показался пожилой мужчина в берете. В толстых губах торчала самокрутка. Увидев Изабель, он нахмурился.

– Открывай! – прорычал тот, что притащил Изабель, и старик отступил с дороги.

Изабель втолкнули в прокуренную комнату. Дым стоял такой, что у нее глаза заслезились. Она узнала лавку, где торговали всякими мелочами, пуговицами, нитками, – ее недавно закрыли. Сквозь клубы сигаретного дыма Изабель разглядела пустые прилавки, сдвинутые к стенам; в углу приткнулась металлическая вешалка для шляп. Большое окно заколочено досками, а дверь, выходящая на рю Ла Гранд, изнутри забаррикадирована.

В комнате их ждали еще трое: высокий седеющий мужчина, одетый в какие-то лохмотья, стоял в углу; тут же сидел парнишка, а за кофейным столиком устроился симпатичный парень в рваном свитере, поношенных штанах и стертых башмаках.