Неразгаданная - Ирина Потанина

— Пап, у тебя своя жизнь — у меня своя. Я не хочу что-либо менять в такой постановке вопроса.

— Ладно, — его тон снова стал официальным, — тогда другой вопрос, ты вроде как работаешь в довольно солидной фирме, официальной фирме… Почему бы тебе не принести сюда свою трудовую, а?

— У меня ее нет.

— Ладно, сделаем, ты только паспорт принеси.

Я ошарашено смотрела на него на протяжении секунд пятнадцати.

— Какой паспорт, папик, мне пятнадцать лет совсем недавно исполнилось.

Он явно был чрезмерно удивлен.

— Подожди, а где же ты тогда собираешься учиться?

— В школе, — он даже не извинился, что забыл о моем дне рождении, которое я отмечала довольно шумно, у себя во дворе.

— Подожди, подожди, — отец сейчас выглядел до крайности нелепо, он смешно хлопал ресницами, как ребенок и постукивал пальцами по скуле, что выглядело уж совсем забавно, — так какого же ты тогда делаешь в Харькове, если мать на севере, а тебе пятнадцать?

— Живу, папик. Живу и работаю у тебя, а ты не знал?

— Извини, но я слегка запутался, я почему-то не подумал… Уверен был, что ты уже совершеннолетняя и школу закончила, потому и в Харьков приехала… Как же я так ошибся? Извини…

— Да ладно тебе, все нормально.

— Слушай, я, собственно, позвал тебя немного для другого… У меня к тебе есть ряд вопросов. Ты хоть приблизительно знаешь, чем мы занимаемся?

— Нет, — осторожно солгала я, — но мне очень хотелось бы узнать…

— А если то, что ты узнаешь, не совсем понравится тебе?

— Ты имеешь в виду какой-то криминал?

— Ну, сама понимаешь…

— Нет, не понимаю… Что ты хочешь мне рассказать? Что твоя фирма занимается обналичкой? Что ты нелегально используешь моих ребят для своих записей?

— Каких это твоих ребят?

— Ну, моих музыкантов…

— Никакие они не твои, и даже не мои, они вообще сволочи все, не вздумай привязываться, это бизнес, а не какие-либо отношения. И чего ты там напридумывала про обналичку, а? С ума что ли сошла? Все совсем по-другому, даже не из той оперы. Какое же ты на самом деле ещё дитё… Я, наверное, ненормальный, раз втянул тебя в это!

— Ладно, я готова выслушать твое признание и простить тебя.

— Мне этого мало. Мне надо, чтоб ты была готова продолжать работать на меня, чтобы ты не услышала, какой бы мерзкой тебе не показалась твоя работа. Тебя уже знают, тебе можно доверять…

Я терпеть не могла долгих предисловий.

— Ты расскажешь мне в чем дело, в конце-то концов?

— Начиналось все довольно банально, накупили аппаратуру, взяв кредит у иностранных товарищей.

— Арабы?

— Именно. Создали свою студию. Сначала торговали кассетами, размножая уже имеющиеся записи. Это рентабельно, но очень мелко.

— Да, не для твоих амбиций.

— Ты чего сегодня такая злая?

— Нет, ничего, просто, когда собственный отец не помнит ни сколько мне лет, ни когда у меня в принципе день рождения, становится несколько страшновато.

Он тяжело вздохнул, пожал плечами, но оставил без ответа мою реплику.

— Тк вот, тогда я решил поиграться в серьезный шоу-бизнес.

— Клуб?

— Да перестанешь ты перебивать в конце-то концов!!!

Я решила перестать.

— Нет не клуб. Запись альбомов. Набираются талантливые команды, нестандартные и оригинальные, какой-нибудь крутой андеграунд, пишутся, кассеты продаются только у меня, что очень даже на руку… Но нет, оказалось не совсем рентабельно… С пиратами поделать всё равно ничего нельзя… На продаже кассет ни черта не заработаешь. Я неудачник, доча, и это не так плохо, как ты думаешь.

— Ты в своем уме? Если все это нерентабельно, тогда за какие деньги открылся твой найт-клуб? — к тому времени мне уже стало известно, что половина клуба принадлежит моему отцу, — откуда у тебя тогда машина? Аппаратура?

— Да послушай же ты меня! Тогда всего этого не было. Кроме того, кредит под открытие всего этого мероприятия со звукозаписью брался у довольно серьезных людей. Могли и голову отрезать. Надо было выкручиваться. И тут от Джая, — первый раз я услышала имя араба, — поступило одно очень интересное предложение. Он имел возможность ввозить, естественно контрабандой, из Алжира сюда гашиш и ЛСД.

И тут меня осенило… О нет! Только не это! Никак не могу в это поверить. Я собственноручно…

— И ты…

— Да, я был нужен для его распространения. Вокруг моей студии уже крепенько осело много прогрессивной молодёжи. Естественно, они не прочь попробовать настоящую вещь. В сравнении со здешним дерьмом, моя трава казалась первоклассной. Они быстро вошли во вкус. С таблетками было сложнее, они не многим нравились, но и на них есть свой покупатель, в основном всякая “кислота”. Напрвление прогрессивное. Уверяю тебя, за ними — будущее.

— Ты продавал им наркотики?

— Нет, ну что ты, разве я мог? Я дарил им их, первые разы просто дарил, потом вычитал деньги из их заработков со студии, теперь они бесплатно играют в клубе, и подторговывают для меня за процент товара.

— Они что, все наркоманы?

Мои ребятки, нормальные, умные, яркие… Да не может этого быть.

— Деточка, ты не совсем верно воспринимаешь это. На эти вещи не подсаживаются, как на иглу, ты не попадаешь в столь сильную зависимость от этого… Ты просто получаешь удовольствие, чувствуя мир в другом измерении. Мозг расслабляется и отпускает твое естество бродить по вселенной, каждое “я” находит свой закуток там, свои ощущения и это здорово…

Боже, он говорит, как сумасшедший… Может он тоже наркоман? Нет, он нормальный, и ребятки мои нормальные…

— Хочешь попробовать?

Да уж, папочка у меня то, что надо. Хотя, если бы он был другим, было б малость непонятно в кого я такая шизанутая уродилась. В конце концов, все в жизни надо попробовать.

— Хочу, а что?

Он достал из сейфа — ишь ты, эту гадость оказывается в сейфе хранят!!! — нечто очень похожее на обычную жевательную резинку длинный плоский прямоугольный сверток в блестящей обертке. Папик отломал краюшек, а остальное спрятал обратно в сейф.

— Чего так мало? — я пыталась как-то прогнать охватившее меня напряжение.

— Не умничай, а то вообще ничего не получишь, — он тщательно растирал пальцами отломанный кусочек, не разворачивая его, после чего взял из лежащей на столе пачки сигарету, — жаль, “Беломора” у меня с собой нет, — смысла этой фразы я совсем не поняла, но должно быть и не должна была понять. Не дожидаясь от меня высказываний на тему отсутствия папирос, отец выпотрошил сигарету и торжественно развернул уже мятую обертку, содержимое ее представляло нечто странное. Заменив этим табак, папик свернул из бумаги маленький кулечек и надел на фильтр сигареты. Он поднял глаза на меня и заговорщически подмигнул.

— Ты хоть курить умеешь?

Я, естественно, отрицательно качаю головой.

— Вот так, — отец шумно затягивается, — только тяни вместе с воздухом, и не сильно загоняй это в легкие, старайся просто удержать дым внутри себя, весь.

Я пробую и не ощущаю ничего особенного, довольно гадкое впечатление.

— Так, глотни дым, глотай, не бойся, — мы передаем друг другу сигарету и я вижу, как глаза отца заволакивает легкая дымка. Сразу же вспоминаются глаза манекенщицы Татьяны, то же выражение отсутствия себя, в глазах, как бы светится: “Никого нет дома”. Интересно, у меня тоже такой вид? Подхожу к зеркалу и вдруг понимаю, что времени на свете не существует, я иду бесконечно долго, нет, я не пьяна, голова работает, я все понимаю, просто я нашла промежуток во времени и могу отсидеться в нем, как в темном углу, спасаясь от событий, я могу стоять у этого зеркала целую вечность и ничего не будет происходить во вселенной. Я смотрю себе в глаза и становится очень смешно, они какие-то красно-рыжие. Но я совершенно в себе, видимо накротик на меня действует слабо, единственное — я, оказывается, терпеть не могу двигаться, мне так хочется развалиться в мягком кресле и никогда не вставать. Отец отозвал меня от зеркала.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась я и удивилась, услышав свой голос совершенно со стороны.

— Такие вопросы, — отец растягивал слова и нервно улыбаясь, покусывал губы, — задавать не принято. Каждый сам знает, как он. Другого это не должно касаться, это интимные подробности каждого.

— Ну, ведь с тобой же, наверное, можно спрашивать все, что угодно… Ты ведь мой отец.

— Да, к сожалению это или к счастью, но я являюсь таковым… Ритуль, я испытываю такое чувство вины перед тобой…

— Не стоит говорить на такие темы, мы любим друг друга, но мы, как бы это сказать…

— Мы идем каждый своей дорогой, и знаешь, что я тебе скажу? Это дорога избранных. Потому, что мы не просто идем. Мы оставляем следы на дороге!

— Жаль только, что следы эти кровавые.

— Нет, не жаль, поэтому нас и помнят, что следы остаются надолго…