Новые идеи в философии. Сборник номер 14 - Коллектив авторов

У отдельного человека такое оживление восприимчивости может быть произведено путем внешних влияний: путем наставлений, воспитания, примера, общественного мнения, которые пробуждают дремлющую склонность, показывая нам удовлетворяющие нас объекты. Однако идеи того, что должно быть, где-нибудь непременно возникают естественным путем, завладевая затем нашей волей. Кто утверждает, что природа заложила в человека один голый эгоизм, и лишь история его развития создает в нем нравственное настроение23, тот устанавливает такую противоположность между природой и историей, которая грозит сделать историю непонятной. Ведь история человека может быть только развитием его природы; если бы последняя содержала одни эгоистические мотивы, то как история могла бы обнаружить какие-нибудь другие? Можно ли собирать с терновника виноград, с сорных трав – фиги? Всякий нравственный прогресс, всякое приближение к более высоким жизненным идеалам совершаются так, что сначала в умах отдельных лиц всплывают некоторые мысли, непохожие на ранее господствовавшие, и эти мысли требуют осуществления; затем они получают признание в более или менее обширных кругах и закрепляются в общественном мнении, в нравах и, наконец, в правовом порядке; одновременно с этим наступает изменение в оценке отдельных целей и во всем мироощущении. Однако возможность даже высочайших нравственных идей должна содержаться уже в первоначальной природе человека, хотя бы они могли получить свое развитие только в социальной жизни. Мы можем указать время, когда впервые появилась мысль о всеобщем равенстве людей вопреки национальной ограниченности, сказывающейся еще у Аристотеля; мы можем шаг за шагом проследить, как все отчетливее стало ощущаться противоречие рабства человеческой сущности; в наше время происходят переговоры о соблюдении долга гуманности также и во время войны; не так давно произошло уничтожение пыток. Основные признаки того состояния, на которое должно быть направлено наше поведение, и правила, которым оно должно следовать, непрерывно изменялись, причем эти изменения производились прежде всего деятельностью отдельных индивидов: исполненные отвращения к дикости и варварству, поняв противоречия прежних воззрений, одушевившись новыми и высшими целями и новыми путями более полного осуществления этих целей, они подчиняли своему влиянию все более и более широкие круги. При ретроспективном обзоре можно пытаться показать, как в этом прогрессе господствует некоторая логическая необходимость, как в нем все полнее и отчетливее познавалось то, что принадлежит самой сущности человеческого разума. Однако логическая необходимость, поскольку она действительно существует, не исключает значения индивидуального вдохновения. Общественное мнение и нравы довольно долго мирятся с противоречиями, прежде чем последние станут невыносимыми – раньше отдельному лицу, а затем всем вообще. Но ведь и в теоретической области правильность мысли вовсе не служит ручательством того, что такая мысль действительно мыслится, а если она кем-нибудь мыслится, то это опять-таки еще не ручательство, что она всеми признается. Появление новых идеалов и власть, которую они приобретают, есть одно из важнейших, но в основе своей также и загадочнейших явлений истории – оттого загадочных, что целеполагающее мышление черпает свои мотивы не только из рассудка, но также из чувства и воли, и прогресс его предполагает как раз то преобразование восприимчивости масс, то изменение у них оценочных чувств, без которого невозможна никакая историческая жизненность идеалов. Понятие возрождения есть только более яркое выражение для процесса, всюду повторяющегося в меньшем масштабе, процесса, который должно допустить всякое этическое исследование, если только оно само хочет способствовать нравственному развитию.

При этом допущении обнаруживается, что продолжительная выработка и переработка жизненного идеала имеет как отрицательную, критическую, так и положительную, творческую стороны. Ошибочные и недолжные элементы какого-нибудь данного воззрения, воплощенного в нравах и законах, легче входят в сознание и скорее возбуждают чувство, подобно тому, как и в индивидуальном сознании угрызения совести переживаются живее, чем ее одобрения. Всякая нравственная реформа обыкновенно направляется прежде всего на искоренение пороков, вскрывая нравственную невозможность того, что до сих пор считалось справедливым и дозволенным. При этом приобретает огромное значение формальный и отрицательный элемент Кантовской морали, обладающей силой логической необходимости. Есть определенные требования, которые удовлетворяют всякое понимание высшего блага, потому что они вытекают из общего понятия хотящего субъекта и совсем не зависят от определенного содержания его целей. К числу таких требований принадлежат: отсутствие противоречий в хотении и логическая равноценность всех хотящих индивидов, выраженная в Кантовском правиле: никогда не рассматривай человека только как средство, но всегда в то же время как цель. Подобным же образом из сущности хотения вытекает невозможность предписывать то, что прямо не зависит от воли, например, религиозную веру или научное убеждение, равно как и бессмысленность вынуждать признание, которое содержало бы ложь. Эти формальные принципы по существу своему, однако, отрицательны; поэтому-то они и выступают в различных случаях под флагом боевых слов свободы и равенства. Ведь оба эти понятия первоначально также чисто отрицательны: прямой смысл первого – отсутствие принуждения, второе же отрицает, чтобы один имел больше власти или права, чем другой. Однако, эти по существу своему отрицательные принципы неспособны определять материальные цели; из них ничего нельзя узнать относительно действительных стремлений человека, они ничего не говорят относительно направления человеческой деятельности внутри границ, поставленных ей названными формальными определениями. Материальные цели скорее предписываются человеку потребностями и влечениями его чувственно-духовной природы, которые требуют удовлетворения и определяют, в чем человек может найти себе удовлетворение. Забота о физической безопасности и физическом благополучии и необходимое для этого господство над природой и распоряжение ею, соединение родственников и забота о потомстве, удовлетворение общественных инстинктов в общении с людьми, в сношениях с ними и участливости к ним, в проявлениях любви и в удовольствии от одобрения других, проявление влечения к науке, наслаждение красивым и приятным и радость художественного творчества, потребность в религиозном подъеме – по самой человеческой природе, все эти инстинкты присущи в разной степени каждому из нас. Напрасно мы стали бы искоренять какой-нибудь из них и отказывать ему в праве на удовлетворение. Инстинкты эти представляют, кроме того, великие исторические силы, и из каждого такого инстинкта вместе с прогрессом просвещения развиваются великие реальные системы целей, осуществляемые историей при все более полном взаимодействии между людьми, таковы – хозяйство, торговля, семейная жизнь, воспитание юношества, общественные сношения, наука, искусство, религия. Из этих элементов должно складываться всякое конкретное представление о высшем благе. Общественное состояние, мыслящееся как высшая цель, может быть высшим и совершенным благом лишь в том случае, когда оно в состоянии доставить каждому все, что является для него благом в силу его человеческой природы. Из общих требований, которым должно удовлетворять понятие высшего блага как единой цели, вытекает лишь то, что удовлетворение отдельных потребностей должно быть гармоническим, и что каждой потребности поставлены границы ее причастностью названному единству; гармоническое же единство достигается всего совершеннее, когда всякая отдельная область не только ограничивает другие области, но в то же время и содействует им. Из требования, чтобы высшее благо было всеобщей целью, и чтобы каждый имел право на свою долю в нем, так чтобы цели всех могли быть в то же время целями каждого, – из этого требования вытекает другое требование, а именно: в работе на пользу общей цели всякий должен получать свое личное удовлетворение – требование, которое исполнимо, конечно, только в том случае, если в самой природе человеческой заложена способность удовлетворяться благом других, если она не является изначала подчиненной одному лишь чистому эгоизму, но способна находить свое счастье в пожертвовании для общих целей. Эти основные черты идеала человеческой жизни служат для нас обыкновенно критерием истории; обзор ее, равно как и обзор различных форм современной жизни, всегда связан со сравнивающей оценкой степеней, в каких в различные эпохи и различными народами достигалось это гармоническое осуществление естественно заложенных в нас целей. В чаяниях будущего мы желаем лишь представить в законченном виде то, что в известной своей части всегда уже было осуществлено и представлялось нам как самое достойное человека и самое совершенное в данном мире; частичное достижение дает нам планы возможного и практически осуществимого прогресса. Поэтому во всяком конкретном представлении высшего блага и вытекающих из него правил остается всегда исторический, и, значит, эмпирический элемент. Мы напрасно пытались бы сделать не только основные признаки, но и всю конкретную картину высшего блага предметом чисто демонстративной науки, развивающейся из одних абстрактных общих положений.