Преступные игры гения - Галина Владимировна Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И он впервые глянул на нее в упор со смесью неприязни и обиды. Он не простил и не простит ей ее отказа никогда, поняла Аня. И тоже бросила на телефонный аппарат вожделенный взгляд. Скорее бы уже ему получить высокое звание и уйти на повышение или на пенсию, куда там он собрался. Работать дальше под его руководством будет сложно.
– Мы работали, товарищ полковник. И все ее связи отрабатывали. Но никто и ни разу не упомянул о ее парне, который с Осетровым договаривался о посещении Серовой лекций в колледже. Никто. Ни подруги, ни родственники.
– А Осетров был на пьянке с Крыловым? – Якушев повернул лицо в сторону окна, демонстрируя ей глубокие морщины в области скулы, рта и шеи. – Или ты не догадалась спросить, Смирнова?
– Крылов его не помнит. Тех, кого помнил, он назвал еще пять лет назад. Но я планирую снова всех опросить по списку.
– Планирует она! – фыркнул Якушев и вдруг резко поднялся с места, навис над столом, прошелся по ее фигуре жадным взглядом. – Для Генки так вырядилась, Смирнова? Не видал он тебя, что ли? Ох, бабы… Какие же вы… Что с поисками Осетрова?
– Ведутся, товарищ полковник. Пока результатов нет.
Лицо ее полыхало. Она сто раз пожалела, что руки ее сегодня сдернули с вешалки именно эту юбку и эту рубашку.
– Машина Осетрова? На которой, предположительно, разъезжает человек, напавший на тебя возле дома? С ней что?
– Капитан Ольховцев работает. К вечеру ждем результатов.
– Медленно! Медленно, Смирнова, работает твой Ольховцев! И Сидоров… Он что же, не заинтересован в том, чтобы найти убийцу своей девушки? Где он вообще? На чем сосредоточен? Лишь на том, чтобы снова в твою койку вернуться? Думаешь, не знаю, что он на даче живет?
Аня вжалась спиной в дверь, у которой простояла с докладом все это время. Якушев не предложил ей присесть.
– В общем, так, Смирнова… – Подполковник вышел из-за стола и медленно двинулся в ее сторону. – Мне, если честно, плевать на ваши с Геной отношения. Мне важен результат. А у вас его нет. А с меня его трясут. Дело резонансное. На контроле на самом верху. И я…
Карательные меры Якушевым были перечислены медленно и с удовольствием. Самым безобидным было разжалование ее в капитаны со сменой кабинетной работы на постовую. Тревожным – возможность увольнения без дальнейшего права когда-либо еще работать в полиции.
– Я доступно излагаю? – прошипел он ей почти на ухо, встав так близко, что она слышала сердитый стук его сердца.
– Так точно, товарищ полковник. – Ее сердце молотило в груди ничуть не тише. – Делаем все возможное.
– Сделай, Смирнова, – произнес Якушев неожиданно слабым голосом, словно внезапно обессилел, стоя с ней рядом.
Его ладонь с широко расставленными пальцами зависла в нескольких сантиметрах от ее лица. Очень нежным движением Якушев поводил ею влево-вправо, словно гладил.
– Ань, совсем никак, а? – произнес он хрипло.
– Иван Ильич… Вы очень хороший человек… – Ее сердце молотило где-то уже в горле, она почти задыхалась. – Но этого мало, чтобы сделать нас счастливыми. Для меня мало.
– Понял… – Ладонь легла на стену рядом с ее головой, его губы почти касались ее волос. – Найди мне этого урода, Анька, найди! Это будет и моим, и твоим звездным часом тоже. А теперь уходи!
Глава 14
Ему не стоило ходить на похороны Аллы. Ему там нечего было делать. В его тяжелую утрату никто не верил. Да он и сам не верил. Нет, конечно же, ему очень жалко было Аллу. И он не мог смириться с мыслью, что какой-то урод творит зло в городе. И кулаки чесались от желания опустить их на голову этого нелюдя, но…
Он не чувствовал того удушающего горя, которое должен был ощущать. Ему было за это стыдно. И косые взгляды родственников Аллы он понимал и принимал их смиренно.
– Ты не уберег ее, Гена, – сказал кто-то из ее родни. – А должен был!
Не надо было ему ходить на похороны, не надо.
– Все из-за тебя, Гена! Ты виноват в том, что эта сволочь выбрала именно ее! – громко крикнула ему в спину ее мать, когда они уже шли к автобусам и машинам.
Он промолчал и даже не обернулся, лишь сильнее сгорбился, вжимая голову в плечи.
– Сначала напали на твою бывшую жену!..
Интересно, откуда информация? Неужели Алла все рассказывала своей матери? При нем она даже ни разу не говорила с ней по телефону.
– А когда не удалось ее убить: баба сильная, из полиции, отпор сумела дать, – продолжала кричать мать Аллы, уже поравнявшись с ним, – то переключились на Аллу! Все из-за тебя! Ты кому-то перешел дорогу, только ты виноват!
Не надо было ему сюда приходить. Приехал бы позже, положил цветы, попросил прощения за все. И за то, что не сберег. И за то, что ушел так несвоевременно. И за то, что глубокой скорби в его душе нет. Только жалость. Только стыдливые уколы совести.
– Как все прошло? – не поворачивая головы в его сторону, спросила Аня, когда он вошел в кабинет.
– Ужасно!
Гена прошел на свое место, упал в рабочее кресло. Вытянув ноги, уставился в потолок.
– Не надо было тебе туда ходить, – мрачно изрекла Аня, запуская что-то в печать.
– Не надо. Думал последний долг отдать, а только еще больше остался должен, – он резко сел ровно, уставился на принтер. – Что там?
– Документ, свидетельствующий, что у друга Паршиной – Дмитрия Пеклова – имеется недвижимость в области. В каком-то маленьком поселке в сорок дворов. Там что-то осталось от его умершей родни.
– Могло давно развалиться.
– Могло развалиться, а могло и нет. Где-то ведь он жил. Подруга Паршиной, Алена, припоминает, что Пеклов что-то рассказывал о рыбалке на озере. В этом поселке на карте какая-то лужица имеется. К тому же, с ее опять же слов, Паршина утверждала, что Митя не снимал нигде жилье. И жил порой на дачах, где работал. Иногда в строящихся домах, куда нанимался каменщиком. А иногда у себя… Конец цитаты. А у себя – это где?
– Где угодно, – настырничал Гена. – Его унаследованное жилище может быть хибарой из говна и палок, давно развалившейся или сгоревшей.
У него было сейчас такое настроение, что хотелось настроить против себя весь мир. Пусть его ругают, пусь ненавидят, он заслужил!
Но Аня слишком хорошо его знала, поэтому не кинулась доказывать свою правоту. Молча встала с места, развела ему кофе. С грохотом поставила чашку на стол.
– Выпей. Сладкий. Тебе надо. Предупреждаю – кипяток.
Он хлебнул сразу и много, обжегся, разумеется. И сморщился, пытаясь сморгнуть слезы. Но они чего-то не смаргивались, текли по щекам, а плечи вздрагивали, что совсем не могло быть от того, что он обжег язык и небо.
– Я… Прости, – он поставил чашку обратно на стол, закрыл лицо руками. – Что-то мне нехорошо, Ань. Я последняя сволочь. Я… Я должен что-то чувствовать из-за того, что ее нет. А я не чувствую. Я…
Неужели огненный глоток кофе так подействовал? Неужели выжег ему все нутро, а не только рот? Он же не много глотнул, совсем чуть. А внутри жжет, и дышать нечем, и слезы – их так много.
Он уловил ее тяжелый вздох, услышал, как она наливает ему воды из графина, подает стакан.
– Пей! – требует.
Он вырвал стакан из ее руки, выпил залпом. Дышать стало чуть легче.
– Ты не сволочь, Гена. Во всяком случае, по отношению к Алле. Ты просто… – ее рука неожиданно легла ему на макушку и забыто нежно погладила. – Ты просто растерян и совсем не знаешь, что тебе делать с твоим горем.
– И что мне с ним делать?
Он сидел, зажмурившись, и молил Бога, чтобы Аня не убирала руку с его головы. Чтобы это блаженное осознание, что его кто-то понимает лучше, чем он сам себя, не заканчивалось.
– Ты его переживешь, Гена. Оно сначала перестанет жечь, превратившись в острый ледяной комок внутри, а следом осядет где-то на самом дне души тяжелым черным воспоминанием. Все пройдет, Гена, пройдет и это. А сейчас надо работать. Вот, возьми, – она протянула ему упаковку влажных салфеток. – Вытри лицо, допей свой кофе, и поехали.
Салфетки приятно холодили лицо и ладони, которые тоже горели, словно из костра. Выбросив в урну внушительный комок использованных салфеток, он выпил кофе в три глотка. Последний – четвертый – оставил в чашке, ту задвинул за монитор.
– Дурной пример заразителен? – усмехнулась Аня.
Она
