Мы карелы - Антти Тимонен

Неделю назад в деревню пришел финский офицер и стал искать сапожника. В последнее время, как появилось Ухтинское правительство и из-за границы стали наведываться финны, Тааветти старался не попадаться им на глаза. Но на этот раз как-то получилось так, что офицер застал Тааветти в избе Сантери Суаванена. Что-то Тааветти ему чинил. Офицер обрадовался: «Ага, встретил я тебя наконец. Теперь поговорим и прошлое вспомним». Худо пришлось бы Тааветти, но тут вмешался в дело Сантери: «Я, говорит, хозяин и не позволю, чтобы в моем доме гостей обижали». Офицер ему посоветовал не лезть в чужие дела. Мол, дело касается лишь их, финнов, и хозяину не следует вмешиваться. Тогда Сантери набросился на него, давай ругать: мало вам, лахтарям, той крови, что в Финляндии пролилась, вы и сюда пришли, а здесь вам не Финляндия, а Карелия, и законы тут карельские. Офицер полез было за револьвером. А Сантери мужик горячий. Схватил безмен. Но, на свое счастье или несчастье, задел безменом за воронец, а то бы размозжил голову офицеру. Тогда Сантери ударил офицера ногой, так пнул, что тот схватился за живот, завыл и убежал. Больше этого офицера и не видели. Сапожник тоже куда-то скрылся. Уходя, он предостерег Сантери, посоветовав тому тоже куда-нибудь спрятаться или же постараться избегать встреч с солдатами Ухтинского правительства, потому что после случившегося можно было ожидать неприятностей. Сантери пренебрег его советом: чего ему бояться, он у себя дома.

И вот за Сантери пришли. Может быть, они его и не собираются убивать, просто хотят увести. Но раз мужики послали за Юрки, значит, они решили постоять за Сантери. И Юрки прибавил шагу.

Вся деревня сбежалась к избе Сантери. Тревожный гомон заглушал пронзительный плачущий голос жены Сантери:

— Люди добрые! Помогите! Сегодня Сантери заберут, завтра другого кого-нибудь. Всех убьют, всю деревню, слышите… Не пущу я Сантери. Убейте меня вместе с ним. Слышите! Хоть сейчас застрелите. Люди добрые, не оставьте моих сиротинок!

Вцепившись в материнский подол и умоляюще глядя перепуганными глазенками на взрослых, смотрели на происходящее деревенские девочки. Мальчишки были посмелее, хотя они тоже притихли. Сбившись кучкой, они шепотом обсуждали вопрос о том, кто из пришедших в деревню белых самый главный. Пришельцев было трое — двое в финской военной форме и один в гражданской одежде. Этот третий выглядел настоящим господином — в шляпе, в черном костюме из дорогого сукна, из кармана жилета свисала серебряная цепочка от часов, на шее галстук-бабочка. Только на ногах у него были грубые карельские сапоги — бахилы. Старики обступили этого господина, возбужденно доказывая ему, что у них в деревне своя власть и что они не позволят никого расстреливать.

Господин нервно протирал стекла очков и хриплым голосом пытался успокоить:

— Дорогие мои земляки! Никто никого не собирается расстреливать. Кто вам это сказал?

— Кто сказал? — басили в ответ старики. — Сами знаем. Знаем, сколько невинных людей вы погубили.

— Но, но! Чтобы такое говорить, надо иметь доказательства.

— Мы знаем, что говорим.

Юрки узнал господина в штатском. Не будь этот господин так растерян, то заливался бы соловьем. Говорить он мастак! Юрки приходилось слушать его речи. Господин его, конечно, не помнил: мало ли кто слушал его выступления, всех не запомнишь…

— Слушайте, мужики! — предложил кто-то. — Может, так и скажем гостям, что раз их не звали сюда, так пусть и убираются подобру-поздорову…

— Уходите добром туда, откуда пришли!

— Жили мы без вас и проживем… — загалдели женщины.

Сам Сантери стоял, прислонясь к стене, с таким видом, словно речь шла вовсе не о нем. Юрки тоже молчал. Он стоял с винтовкой в руке между Сантери и солдатами.

Один из солдат, видимо, узнал Юрки, потому что спросил у него начальственным тоном:

— Ты зачем здесь?

— Да вот, смотрю.

— Ты в отпуске?

— Да.

— Покажи отпускное свидетельство.

— Кто отпустил, у того и спроси.

— Не думаю, чтобы в такое время солдат пускали на побывку, — вмешался в разговор господин в штатском.

— Отдай винтовку, — потребовал солдат, осмелев.

Юрки вскинул винтовку и, направив ее на солдата, положил руку на затвор.

— Отойди-ка подальше. А то у меня курок слабый.

— Ты что? Бунтовать? — Солдат побледнел и взглянул на господина в штатском.

— Я-то ничего… — спокойно сказал Юрки. — Вот винтовка у меня такая. Сама стреляет. Ты, мил человек, лучше отойди. Винтовку не ты мне давал, и отбирать не тебе ее.

Тем временем Сантери успел сходить в избу и вернуться с безменом в руке. Он встал рядом с Юрки.

Солдаты стояли в растерянности. Один держал в руках винтовку, словно не знал, что с нею делать, другой полез было за револьвером, но господин в штатском дал знак рукой — мол, обойдемся пока без оружия.

— Что вы делаете, добрые люди? — заговорил он по-карельски. — Подумайте, пока не поздно. Неужели вы пойдете против законной власти своего первого Карельского правительства? Вы веками жили в темноте и в рабстве, вы и сейчас еще такие темные, что не видите, что в ваших интересах. Послушайте меня, своего человека, карела. Поверьте мне. Родом я из Вуоккиниеми, с мыса Маттинена. Рос я сиротой. И весь карельский народ тоже был сиротой. Не было у меня отца, который учил бы уму-разуму. Не было и у карел своего правительства, которое направляло бы народ на путь истинный, наставляло бы добрыми советами…

— Гляди-ка ты! — старики переглядывались.

— Верно говорит, — шепнул Юрки Хуотари Пекканен, самый старый из жителей деревни. — Он из Вуоккиниеми. Рос сиротой. Я знаю. А где же ты эти годы пропадал? — спросил он у господина в штатском.

— Я скитался по свету. Всю Финляндию обошел. В Америке был. Учился. Выучился я на учителя. А теперь народ избрал меня в свое правительство.

— Значит, ты — учитель! Гляди-ка ты! — Хуотари Пекканен поднял ствол винтовки Юрки и подошел к господину в штатском. — Мало кто из карел стал учителем, правда, старики?

Учитель, и к тому же еще из своих, из карел! В глухой деревушке, где грамотных почти что не было, учитель значил больше, чем любой чиновник: его уважали и его слушались. И тем более если он вел себя просто, как, например, этот учитель, который хоть был одет как настоящий барин, а с народом, обступившим его, говорит запросто, даже за руку здоровается. Так может вести себя только свой человек. Прежде чем обменяться рукопожатием с учителем, женщины вытирали руки о передник и, пожав руку господина, отходили растроганные, с повлажневшими глазами.

— Своей власти нельзя противиться. Ее надо слушаться, — говорил учитель людям, окружавшим его. — Ты бы отдал ружье, — посоветовал он Юрки, тоже подошедшему к нему.

— Да вот… я ведь… — Юрки замялся. — Может, оно пригодится…

Винтовка действительно пригодилась. Воспользовавшись тем, что народ собрался вокруг господина в штатском, солдаты попытались подступиться к Сантери, но Сантери успел отскочить. Прижавшись спиной к степе, он занес над головой безмен и крикнул со зловещей ухмылкой:

— Чего вы боитесь? Я только разик долбану по черепу. Ну, подходи, кому первому хочется!..

Юрки круто обернулся Народ расступился, и он с ходу ткнул дулом винтовки в спину одного из финских солдат. Старики тут же пришли на помощь и обезоружили финнов.

— Что вы делаете? — взвизгнул учитель. — Послушайте вы меня. Я же свой человек.

— Коли был бы ты свой, так не привел бы сюда вот этих!.. — крикнул Юрки. — Обмануть ты хотел нас. За ручку с нами здоровался, а сам…

Настроение у людей сразу переменилось.

— Учитель, говоришь. А чему ты учишь? Народ убивать?

— Уходи-ка ты скорей отсюда, учитель.

Солдаты стали упрашивать стариков, державших их за руки, отпустить их. «Отпустите нас, и мы уйдем, — обещали они. — А вы живите, как вам хочется».

Юрки заколебался.

— Куда вы пойдете, если мы вас отпустим?

За солдат ответил Сантери:

— Известное дело куда! Людей убивать.

— Что же с ними тогда делать?

— Пулю в лоб и в могилу, — предложил Сантери.

Солдаты испугались. Дело принимало слишком серьезный оборот. Тем более что у Сантери в руках был уже не безмен, а отобранная у солдата винтовка.

— Куда прикажете, туда и пойдем, — обещали солдаты.

— Врете, — Сантери был неумолим. — Мы сами отведем вас куда нужно. Пошли! — и он махнул винтовкой в сторону леса.

Больше всех перепугался учитель. Хотя его никто не трогал, он стоял бледный как полотно, сгорбившись, словно на его плечи вдруг навалилась огромная тяжесть. На лбу у него выступили капельки пота. Он с трудом выдавил из себя:

— Зря вы это… Плохо вам будет… Не послушались меня. Я вас прошу — не трогайте солдат.