Деграданс - Алексей Калугин

– Мы с тобой? – переспросил Шивцов.

– Вот именно. Мы с тобой… – было видно, что Калинин решился. – …мы с тобой, Витя, сделаем следующий шаг. Именно мы с тобой. Фон Хагенс использовал для инсталляций завещанные ему или купленные тела людей, а мы устроим грандиозный перформанс с участием живых… временно живых людей, – подчеркнул он. – Тех людей, которым еще только предстоит стать телами… Помнишь, что такое перформанс? Ну да, искусство акций, производимых художниками перед зрителями. Банальную акцию с захватом заложников мы превратим в грандиозное явление мирового искусства! Новая эстетика в действии. Доходит?

– Дурость, – сплюнул Шивцов.

– А беседа с Христом не дурость?

– Капитан из «Антитеррора» может все, что угодно пообещать – работа у него такая.

– В «Антитеррор» дураков не берут. Он обещал.

– Все равно дурость.

– А ты не пытайся думать за других. Капитан обещал, пусть у него и болит голова. Чем абсурднее требования, тем проще они доходят до толпы. И средствам массовой информации чрезмерные требования всегда нравится. – Калинин осторожно присел на скамеечку служительницы и вытянул раненую ногу. – Мы – творцы, Витя. Мы не насильники. Привыкай к этой мысли. Мы с тобой показываем всему миру, каким образом может прийти в мир новое учение. Абсолютно новое. Уже через месяц мир забудет имена всех этих неудачников, – он холодным взглядом обежал заложников, – но миллионы и миллионы людей запомнят тот факт, что ты один из многих униженных и оскорбленных захотел поговорит с Христом…

– А о чем мне с ним говорить?

– Как это о чем? Об искусстве, конечно!

Шивцов поморщился, потер ладонью виски.

– Похоже, ты всех держишь за дураков, Сашка?

– Не всех, но многих. А ты… сомневаешься?

– Не знаю…

Положив обрез на колени, Шивцов обхватил голову.

Боль, казалось, уже оставившая его, вновь вернулась, крепко обожгла мозги, накатила с новой силой. Калинин искоса поглядывал на карабин. Шивцов за него и не держится. Вот он в двух шагах. Дотянуться, выхватить? А потом? Прощай мечта? Может, расстрелять Витьку?

Калинин колебался.

Тоже красиво. Ложится в концепцию.

Но мелко, мелко. Он скосил взгляд на заложников.

Перемазанный кровавой краской охранник смотрел на него так, что даже губы у него тряслись. «Давай, сука, – тряслись губы охранника. – Ты же не в наручниках. Хватай карабин, не медли!»

Можно, пожалуй.

Но никто не запечатлеет исторический момент.

А тоже недурственное полотно. «Расстрел террориста». Вспышка, грохот, визг. Крупно – окровавленные лица на фоне бассейна…

Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза.

А, открыв их, встретил мутный взгляд Шивцова.

– Заснул, что ли?

– Нога…

– Может, отстрелить ее совсем?

– Ага, – обрадовался Калинин, – начинаешь схватывать суть.

– Ты опять о Новой эстетике? – Шивцов медленно растирал виски

– Разумеется, Витя. Ты гений. Ты схватываешь на лету. Концептуально уже то, что ты захватил заложников не где-нибудь, не в ресторане «Максим», скажем, и не в отеле «Президентский», и не на борту самолета, а в художественной галерее, на выставке современного искусства! – Калинин поднял указательный палец. – Не зря ты много раз посещал эту выставку!

– Да я случайно сюда зашел.

– Не будь дураком. Ты уже бывал здесь!

– Говорю же, и не собирался. Такая хрень…

– Нет, ты бывал здесь! Запомни! И не раз! Эта выставка тебе снилась! Доходит? – с особым нажимом повторил Калинин. – Работы фон Хагенса произвели на тебя такое впечатление, что ты буквально заболел ими. Бессонница. Вегетативный невроз. Не от слабости, а от силы духа. От того, что, осознав ценность работ немца, ты одновременно почувствовал все их ужасное несовершенство. И, как истинный художник, не захотел с этим смириться…

– И что дальше?

– Слушай внимательно.

– Ну давай, давай, трепло.

– Молчи. Сосредоточься. На улице считают, что ты террорист. Но это временно. Скоро все поймут, что на самом деле ты – интуитивный гений. Ты творишь новое искусство. «Во имя нашего Завтра – сожжем Рафаэля, разрушим музеи, растопчем искусства цветы». Красиво, но устарело. Это все давно устарело. Ты не разрушитель, Витя, ты строитель. Тебе ничего не надо уничтожать. Чем тебе мешает Джоконда? Или Шагал с Пикассо? Да ничем. Они сами по себе. Они не греют. Девочку на шаре нельзя трахнуть, а мужики в улете и без Шагала достали. Ты первый, кто творит искусство, являющееся самой жизнью и накрепко при этом связанное со смертью. Подлинное новое искусство по Виктору Шивцову! Ущербность работ фон Хагенса в том, что его жуткие мумии не чувствуют боли! Они не радуются и не плачут! Они не умоляют о пощаде! Они не рвут друг друга на клочья. Если всадить в них пулю, из тел их не выступит ни капли настоящей крови.

– Думаешь, придется еще кого-то?

Шивцов спросил это очень спокойно.

Но именно от холодного его спокойствия по спинам заложников, даже тех, кто не расслышал слов Шивцова, пробежал смертный холодок.

– Сколько сейчас времени?

– Начало четвертого, – ответил Калинин.

Шивцов кивнул. Начало четвертого, черт бы всех побрал. Уже два часа, как я должен быть в охранной конторе. Интересно, там уже хватились меня? Наверное, звонят домой. Или думают, что застрял в пробке. Трафик. Эта мысль показалась Шивцову такой нелепой, что он опять почему-то вспомнил сцену возле забегаловки. «Что есть таракан, фроляйн?» – спросил какой-то немец. «Да все он есть! – шумно обрадовалась фроляйн. – И хлеб есть! И мясо!»

24

ВЕДАКОВ

15,07. Пятница

– Пошла трансляция!

Главред торжествовал.

– Интернет-канал вещает!

Главред довольно потирал ладони.

– Началось! Закапали наши веб-манюшки! Потекли наши денежки! Минута – двадцать центов. Малость, на первый взгляд, да? Но ты посмотри на счетчик, Андрей, уже более трехсот тысяч зрителей! Это же не абонентская плата: вноси и глазей, сколько влезет! По TV мы только короткие фрагменты станем пускать.

– А не пора положить этому конец?

– Чему конец? – испугался главред. – Мы только начали!

– Да вы что, не понимаете, что там творится сейчас в галерее?

– Я-то понимаю…

Главред почесал щеку.

Экран то вспыхивал, то гас. Бледные лица заложников… Окровавленные рожи мумий… Гнилостные обрывками плоти, отсвечивающий бассейном… чья-то рука вскинута в отчаянии… Но опять самозабвенный (иначе не скажешь) лик Александра Федоровича Калинина…

– А вот и он…

На экране впервые возникли красные, показавшиеся Ведакову больными, сильно воспаленные глаза террориста.