Евреи в войнах XX века. Взгляд не со стороны - Владимилен Наумов

И тоска меня минует:

Сколько рук прекрасных — сразу —

За одну найти, больную.

Июль-август 1941 г. Полевой госпиталь.

Из письма

…Мне жаль не друга, не жены,Мне жаль не самого героя.

Н. А. Некрасов

Когда я вижу, как убитыйСосед мой падает в бою,Я помню не его обиды,Я помню про его семью.Мне представляется невольноЕго обманчивый уют.…Он мертв уже.Ему не больно,А их еще… письмом убьют!

Июль-август 1942 г. Брянский фронт. Я видел сам

Я видел сам…Но нет, не верю,Не верю собственным глазам,Чтоб то, что я увидел сам,Свершили люди, а не звери!Не верю, нет!Но тише, тише…Я видел сам…Я видел их —Невинных, мертвых и нагих,Штыками проткнутых детишек!И, как слепой, руками шаря,Не веря собственным глазам, —Их матерей в костре пожара,Товарищи, я видел сам!Тяжелый сон?Ну нет, едва лиПриснятся нам такие сны!…Пилотки сняв, потрясены,Безмолвно мы вокруг стояли.Стояли мы, застыв на месте…И как взлетали к небесамСлова о беспощадной мести,Товарищи, я

1942 г. Всеволод Багрицкий (1922–1942) Одесса, город мой!

Я помню,Мы вставали на рассвете:Холодный ветерБыл солоноват и горек,Как на ладони,Ясное лежало море,ШаландамиНачало дня отметив,А под большимиЧерными камнями,Под мягкой маслянистою травойБычки крутили львиной головойИ шевелили узкими хвостами.Был пароход приклеен к горизонту,Сверкало солнце, млея и рябя,Пустынных берегов был неразборчив контур… Одесса, город мой! Мы не сдадим тебя!Пусть рушатся дома, хрипя в огне пожарищ,Пусть смерть бредет по улицам твоим,Пусть жжет глаза горячий черный дым,Пусть пахнет хлеб теплом пороховым,Одесса, город мой,Мой спутник и товарищ,Одесса, город мой,Тебя мы не сдадим.

1941 г. Ожидание

Мы двое суток лежали в снегу.Никто не сказал: «Замерз, не могу».Видели мы — и вскипала кровь —Немцы сидели у жарких костров.Но, побеждая, надо уметьЖдать, негодуя, ждать и терпеть.По черным деревьям всходил рассвет,По черным деревьям спускалась мглаНо тихо лежи, раз приказа нет,Минута боя еще не пришла.Слушали (таял снег в кулаке)Чужие слова на чужом языке.Я знаю, что каждый в эти часыВспомнил все песни, которые знал,Вспомнил о сыне, коль дома сын,Звезды февральские пересчитал.Ракета всплывает и сумрак рвет.Теперь не жди, товарищ!Вперед! Мы окружили их блиндажи,Мы половину взяли живьем…А ты, ефрейтор, куда бежишь?!Пуля догонит сердце твое.Кончился бой.Теперь отдохнуть,Ответить на письма…И снова в путь!

1942 г. Елена Ширман  (1908–1942)

Путь сквозь сосныЯ думать о тебе люблю,Когда роса на листьях рдеет,Закат сквозь сосны холодеетИ невесомый, как идея,Туман над речкою седеет.Я думать о тебе люблю,Когда пьяней, чем запах винный,То вдруг отрывистый, то длинный, И сладострастный, и невинный,Раздастся посвист соловьиный.Я думать о тебе люблю.Ручей, ропща, во мрак струится.И мост. И ночь. И голос птицы.И я иду. И путь мой мнитсяПисьмом на двадцати страницах.Я думать о тебе люблю.

Май 1939 г. Переделкино Письмо девушки-донора

Прости, не знаю, как тебя зовут,Мой друг далекий, раненый боец.Пишу тебе от множества сердец,Что в лад с тобою бьются и живут.Ты видишь?Вся огромная странаСклонилась, как заботливая мать,Чтобы тебя от смерти отстоять,Ни днем, ни ночью не уснет она.Ты слышишь?Весь бесчисленный народЕдиной грудью за тебя встает,Чтоб сделать наши нивы и лугаМогилой для проклятого врага…Мой друг далекий, ты меня прости,Коль нужных слов я не смогла найти, —Ты кровь пролил за Родину в бою…Мой кровный брат,Прими же кровь мою!

1941 г. Захар Городисский(1922–1943)

Если мне смерть повстречается близкоИ уложит с собою спать,Ты скажешь друзьям,Что захар ГородисскийВ бою не привык отступать.Что он, нахлебавшись смертельного ветра,Упал не назад, а вперед,Чтоб лишних сто семьдесят два сантиметраВошли в завоеванный счет.

1943 г. Михаил Кульчицкий (1919–1943)

Война ж совсем не фейерверк,А просто — трудная работа,Когда — черна от пота — вверхСкользит по пахоте пехота.Марш!И глина в чавкающем топотеДо мозга костей промерзших ногНаворачивается на чоботыВесом хлеба в месячный паек.На бойцах и пуговицы вродеЧешуи тяжелых орденов.Не до ордена.Была бы РодинаС ежедневными Бородино.

1942 г. Иосиф Ливертовский (1918–1943) Папиросы

Я сижу с извечной папиросой,Над бумагой голову склоня,А отец вздохнет, посмотрит косо —Мой отец боится за меня.Седенький и невысокий ростом,Он ко мне любовью был таков,Что убрал бы, спрятал папиросыМагазинов всех и всех ларьков.Тут же рядом, прямо во дворе,Он бы сжег их на большом костре.Но меня обидеть не желая,Он не прятал их, не убирал…Ворвалась война, война большая.Я на фронт, на запад уезжал.Мне отец пожал впервые руку.Он не плакал в длинный миг разлуки.Может быть отцовскую тревогуЗаглушил свистками паровоз.Этого не знаю.Он в дорогуПодарил мне пачку папирос.

1942 г. Самуил Росин (1892–1941) Человек (Перевод с еврейского В. Гордиенко)

Вижу:Из пепла возникЧудовищный зверь,Грозный властительВсех сил беспощадных и злобных,Шаг его равен длине океана,Дышит он ядомИ пламенем брызжет холодным,Темный воитель.Вон за той тучейХочет украстьЧеловечье солнце.Но навстречу емуМолодая странаВ миллионном упоре,Как один богатырь.Поднялась,Чтобы с горем и смертью поспорить.Трудный час…Черный час.Но и сердцемИ разумом верю:Человек победит зверя.

1941 г. Леонид Розенберг (1924–1944)

Я вернусь.С добытой победой,Сквозь невзгоды и смерти промчась,Я к тебе невредимый приедуВ долгожданный заветный час.Я возьму тебя в свои рукиТак как могут лишь обниматьСыновья после долгой разлукиНаконец обретенную мать.И счастливая и молодая,Все печали оставя в былом,Ты сядешь со мною родная,За праздничным нашим столом.Так будет — я верю и, веря,Все пройду и перетерплю.Уж скоро на горле зверяМы смертельную стянем петлю.А пока пусть и темен твой вечер.Бродит ветер, огни затая…До свиданья, родная, до встречи,Единственная моя.

8 марта 1943 г. Артподготовка

Часы в руке у генерала.Ждут у орудий номера.За стрелками следя устало,Он тихо говорит: «Пора».Качнулось небо в редких звездах,И ветви елей шевеля,Разорванный метнулся воздух,И тяжко дрогнула земля.За муки Родины любимой,За слезы русских матерейРванулся в ночь неумолимыйОгонь тяжелых батарей.Он темноту ночную выжег,Но снова залп и вновь другой…Зарницы орудийных вспышекДым заволок пороховой.У раскалившихся орудийГорячая работа шла.Оглохшие от гула людиРазделись чуть не догола.Во имя праведного мщеньяВ расположении врагаБушует смерч уничтоженья,Огня и стали ураган.В залог успешного походаОгонь преграды все прорвет.На штурм поднимется пехота,И ринутся полки вперед.

1944 г.

На отвоеванном вчера лишь полустанке,Решив отметить дело наших рук,В накуренной, натопленной землянкеМы у огня уселись в тесный круг.Трофейного вина достали мы к обеду (Поскольку утром выпили свое)И выпили по стопке за победуИ за друзей погибших за нее.Потом решили: каждый пусть из насПоднимет тост заветный самый свой,А пить всем вместе каждый раз.Так порешили мы между собой.В землянке не подняться в полный рост,Но все ж, когда, за друга пригубя,Я в свой черед сказать был должен тост, Я встал и поднял чарку за тебя.

1944 г. Леонид Шершер (1916–1942) Ветер от винта

Как давно нам уже довелось фронтовые петлицыНеумелой рукой к гимнастерке своей пришивать.Золотые, привыкшие к синему птицыПо защитному небу легко научились летать.Хоть клянусь не забыть — может, все позабуду на свете,Когда час вспоминать мне о прожитых днях подойдет,Не смогу лишь забыть я крутой и взволнованный ветерОт винта самолета, готового в дальний полет.Не сумею забыть этот ветер тревожной дороги,Как летит он, взрываясь над самой моей головой,Как в испуге ложится трава молодая под ногиИ деревья со злостью качают зеленой листвой.Фронтовая судьба! Что есть чище и выше на свете.Ты живешь, ощущая всегда, как тебя обдаетБескорыстный, прямой, удивительной ясности ветерОт винта самолета, готового в дальний полет.Тот, кто раз ощущал его сердцем своим и душою,Тот бескрылым не сможет ходить никогда по земле,Тот весь век называет своей счастливой звездоюПятикрылые звезды на синем, как небо, крыле.И куда б ни пошел ты — он всюду проникнет и встретит,Он могучей рукою тебя до конца поведет,Беспощадный, упрямый в своем наступлении ветерОт винта самолета, готового в дальний полет.Ты поверь мне, что это не просто красивая фраза,Ты поверь, что я жить бы, пожалуй, на свете не мог,Если б знал, что сумею забыть до последнего часаВетер юности нашей, тревожных и дальних дорог. А когда я умру, и меня повезут на лафете,Как при жизни, мне волосы грубой рукой шевельнетНенавидящий слезы и смерть презирающий ветерОт винта самолета, идущего в дальний полет.

1942 г.

Аве Берты