Друг по переписке (ЛП) - Джей Ти Джессинжер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Случайно или нет, но, кажется, что в его прошлом может быть такая история.
Я осторожно спрашиваю:
— Ты причинял кому-нибудь боль раньше?
— Да, — мгновенно отвечает он. Затем закрывает глаза и сглатывает. — Но не во время секса. И не случайно.
Я начинаю чувствовать тревогу, но сохраняю спокойствие в голосе.
— Тогда как?
Эйдан открывает глаза. Мускул на его челюсти дергается. Он делает медленный вдох.
— Мой отец часто бил мою мать. Сильно. Он был запойным пьяницей и очень жестоким. Мать не раз попадала в больницу по его вине. Это продолжалось годами. Я ничего не мог с этим поделать, когда был маленьким, но когда я вырос…
Я осознаю, что задерживаю дыхание. Мое сердцебиение ускоряется. Шепчу:
— Продолжай.
Эйдан отводит взгляд. Мускул на его челюсти снова дергается. Когда он говорит, его голос звучит очень тихо.
— Я боюсь, что если скажу тебе, то больше никогда тебя не увижу.
Это выбивает меня из колеи по нескольким причинам.
Во-первых, потому что, что бы он ни делал, это было явно плохо. И под плохим я подразумеваю жестокое. И второе: он готов рассказать мне, но боится последствий. Он боится, что я не приму это и выбегу за дверь.
Из чего следует в-третьих: он так же увлечен этой неожиданной ситуацией между нами, как и я.
Я не знаю, есть ли слово для эмоции, которую я испытываю. Может быть, нет, потому что это нагромождение стольких разных чувств одновременно. Но я точно знаю, что, что бы он ни сделал со своим отцом, он сделал это, чтобы защитить свою мать.
Потом я вспоминаю, что он сказал мне в баре.
«Мне не нравился мой отец».
В прошедшем времени. Что наводит на мысль, что его отца больше нет в живых.
И именно тогда я открываю в себе нечто такое, чего никогда раньше не знала.
— Эй.
Эйдан смотрит на меня, его взгляд настороженный, а челюсти сжаты.
Глядя прямо ему в глаза, я говорю:
— Прошлое умерло. Так что, что бы ни случилось, что бы ты ни сделал, просто знай, что я никогда не попрошу тебя объясняться передо мной. И никогда не буду осуждать тебя за то, что ты сделал, чтобы уберечь кого-то другого от боли. Неважно, насколько плохо это что-то было. Жизнь — это хаос, и у всех нас есть свои причины делать то, что мы делаем. Меня не волнует, что ты делал до того, как мы встретились.
Его губы приоткрываются. Он смотрит на меня с недоверием и чем-то еще, что я не могу определить.
Это может быть надежда.
— Но с этого момента мне не все равно. Если мы продолжим встречаться, я ожидаю полной честности. Понял?
С ошеломленным взглядом он кивает.
— Хорошо. А теперь вытирайся, Бойцовский клуб, потому что я умираю с голоду, — я обвиваю руками плечи Эйдана, приподнимаюсь на цыпочки и нежно целую его. Прижавшись к нему губами, я шепчу: — У твоей маленькой зайки разыгрался аппетит от того, что ее так хорошо трахнул ее большой плохой лев.
Он хватает меня и обнимает так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Я чувствую, как его тело дрожит рядом с моим, легкая дрожь в мышцах в такт с его прерывистым дыханием.
По какой-то странной причине в этот момент мне приходит на ум стих, который Данте прислал в своем последнем письме.
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход —
Любовь, что движет солнце и светила.
Слова эхом отдаются в моей голове, прежде чем исчезнуть, когда Эйдан целует меня.
14
Мы завтракаем у него, потом Эйдан едет к моему дому на своем грузовике прямо за мной.
Когда мы добираемся до дома, он настаивает на том, чтобы зайти внутрь и все проверить, прежде чем впустить меня.
— Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть, — говорит Эйдан, наклоняясь к открытому окну моей машины со стороны водителя. — Ключи?
Я протягиваю их ему.
— Хотя не знаю, заперла ли я дверь. Я чертовски быстро выбегала из дома.
Он кивает, затем выпрямляется и идет по дорожке к входной двери.
Пока я наблюдаю, как он стоит там, отпирая дверь, я испытываю момент когнитивного диссонанса.
Только в прошлом месяце на его месте стоял бы Майкл. Мой очаровательный, обаятельный муж в накрахмаленной белой рубашке, начищенных черных оксфордах5 и брюках с пронзительно-прямыми стрелками. Он тщательно ухаживал за собой, никогда не выходил из дома с растрепанной прической или малейшей тенью щетины на подбородке.
И можно было забыть о татуировках. Вид игл вызывал у Майкла тошноту. Каждый божий год, когда он шел делать прививку от гриппа, он чуть не падал в обморок в кабинете врача.
Эйдан — почти его полная противоположность. Я сомневаюсь, что смогла бы выбрать кого-то более непохожего на Майкла, если бы попыталась.
Эйдан поворачивается и смотрит на меня, пока я с тревогой ожидаю в машине. Он вздергивает подбородок и исчезает за входной дверью, оставляя ее открытой.
Десять минут спустя он появляется в дверях и жестом приглашает меня войти.
Я все еще охвачена тревогой, когда спешу по тропинке босиком. По крайней мере, сегодня не льет дождь, но это не мешает мне дрожать от холода.
Небо над головой такое же тускло-серое, как гроб Майкла.
— Есть что-то странное? — спрашиваю я, когда добираюсь до Эйдана.
— Все чисто. Заходи внутрь.
Я вхожу в фойе, обхватив себя руками. На мне большая черная толстовка Эйдана, рукава закатаны наполовину, так что они на одном уровне с моими запястьями. Пара моих ботинок лежит под консольным столиком. Я засовываю в них ноги, не утруждая себя завязыванием шнурков.
Эйдан говорит:
— Все было заперто. Никаких признаков взлома. Я проверил все и наверху тоже.
Я испытываю облегчение, но в то же время чувствую себя глупо, когда осознаю, что я выбежала из дома, как будто за мной гнались демоны. Мое воспаленное воображение явно постаралось на славу.
— Отлично. Спасибо тебе.
— Нет проблем.
— Почему ты так улыбаешься?
— О, просто так. Я просто думаю, что ты действительно хорошо рисуешь, вот и все.
Какое-то мгновение я не понимаю, что он имеет в виду. Когда до меня доходит, я закатываю глаза.
— Ты был в моем кабинете.
— Пришлось проверить окна.
— Я полагаю, ты проверил и несколько других вещей.
Эйдан протягивает руку и
