Чикатило. Зверь в клетке - Сергей Юрьевич Волков

Брагин стоял у окна и смотрел вдаль с видом заправского рулевого. Вот только дело не выруливалось.

– У мальчика выколоты глаза, множественные ножевые ранения груди и брюшной полости, отрезан член, также имеются следы сексуального насилия, – бубнил за спиной Горюнов. – По характеру повреждений можно уверенно говорить о том, что это наш убийца. Жертва пока не опознана.

Майор замолчал, посмотрел на начальство. Сидящие за столом Липягин, Витвицкий и устроившийся в стороне от них Ковалев тоже глядели на Брагина. Тот все стоял у окна, словно бронзовая статуя.

Горюнов прокашлялся, пытаясь привлечь внимание. Ковалев, глядя на это, криво ухмыльнулся.

– Плохо, товарищи офицеры, – снизошел до ответа Брагин, так и не удосужившись повернуться.

– Да уж чего хорошего, – усмехнулся Липягин.

Почуяв насмешку, полковник обернулся и испепеляюще поглядел на майора.

– Я не давал вам слова, товарищ майор, – процедил он сквозь зубы. – Если есть что сказать по существу дела, обращайтесь по форме, как положено. В обратном случае молчите. Предупреждаю последний раз. В следующий – получите взыскание.

Брагин отлепился наконец от окна, прошел к столу, уселся в кресло и обвел сотрудников тяжелым взглядом.

– У вас количество убийств растет как снежный ком, а вы ничего не делаете. Баклуши бьете! В то время как в стране объявлена перестройка.

Тяжелый взгляд Брагина снова прошел по лицам сотрудников, будто полковник выбирал жертву, и остановился на недовольно поджавшем губы Витвицком:

– Вот вы, товарищ капитан, знаете, что такое перестройка? – пророкотал полковник, определившись, на ком сорвать зло.

Витвицкий молча глядел в стол.

– А Михаил Сергеевич четко сказал: каждый на своем месте должен делать свое дело добросовестно и честно, вот и вся перестройка, – оседлал свой конек Брагин. – Свое дело делать честно – главная перестройка! А вы даже труп опознать не можете!

В кабинете стояла звенящая тишина.

– Меня назначили руководителем группы. От нас ждут результат. А чтобы был результат, нужно «новое мышление»! – рокотал в тишине Брагин. – Учитесь работать по-новому, товарищи. Я жду от вас предложений.

– Виктор Петрович, у капитана Витвицкого есть соображения, – подал голос Ковалев.

– Я слушаю. – Полковник снова повернулся к капитану, и взгляд, которым он одарил Виталия Иннокентьевича, не предвещал ничего хорошего.

Капитан угрозы, видимо, не ощутил, послушно открыл блокнот:

– Мне кажется, мы совершаем ошибку, товарищ полковник. Убийства в Батайске необходимо выделить в отдельное производство. Я подготовил тезисы, которые неопровержимо доказывают, что убийства в Батайске…

– Вы опять? – грубо прервал Брагин. – Я для кого сейчас распинался, товарищ капитан? Если у вас много времени, то у меня нет лишнего, чтобы тратить его на ваши фантазии.

Витвицкий в раздражении стиснув зубы, нервно постукивал ручкой по странице блокнота.

– Начинайте уже работать, а не болтать!

Капитан оторвал взгляд от блокнота и прямо посмотрел в глаза Брагину.

– Простите, товарищ полковник, но это не я трачу время на болтовню, – звенящим от злости голосом проговорил Витвицкий.

Полковник побагровел от такой наглости.

– Тормози, капитан, – негромко осадил Горюнов, видя приближение непоправимого.

Но Витвицкий уже ничего не слышал; его долго копившееся раздражение достигло точки кипения:

– Мало говорить о новом мышлении. Чтобы оно появилось, надо хотя бы попытаться мыслить иначе. А кое-кто этого боится.

Брагин зло оглядел коллег, краем глаза заметив ухмылку Липягина.

– Покиньте кабинет, товарищ капитан, – процедил полковник сквозь зубы. – Вопрос о вашей профпригодности я оставляю открытым.

– А это сколько угодно, – выпалил Витвицкий, поднялся из-за стола, взял блокнот и вышел, хлопнув дверью.

Брагин снова пробежал взглядом по лицам офицеров.

– Что у вас здесь происходит, Александр Семенович? – Зло накинулся он на Ковалева.

– Почему у нас? – Спокойно пожал плечами тот. – Виталий Иннокентьевич ваш – московский, мне не подчиняется. Не я его сюда вызвал, не я привлек к делу. Это сделал ваш предшественник, Виктор Петрович.

– Кесаев его сюда притащил, а я его отсюда вышвырну, – пригрозил Брагин.

– Не стану вам в этом препятствовать, – с издевательским спокойствием отозвался Ковалев.

Гаражи, где-то кустарно крашенные в неряшливый зеленый цвет, где-то рыжие от ржавчины, тянулись железными рядами до самого пустыря. Члены гаражного кооператива на пустырь не ходили. Да что автолюбители – здешний сторож сюда не захаживал. Поэтому, если бы кто-то увидел за гаражами бежевый жигуленок, наверняка удивился бы.

Костя Черемушкин потому и выбрал это место: знал, что никто не потревожит. Он сидел на водительском месте и страстно целовался с девушкой, устроившейся рядом на пассажирском сиденье, покрытом, как и водительское, модным чехлом из овечьей шкуры.

Девушка была совсем юная, почти девочка, чем и взбудоражила его. Как ее звали, Костя уже не помнил, да это и не было важно. Несмотря на юный возраст, целовалась она по-взрослому. Ловкий язычок девчонки выделывал такое, чему позавидовала бы взрослая шалава.

Между тем дыхание девушки сделалось тяжелым. Распалившийся Черемушкин принял это за призыв переходить к действию. Рука его ловко нырнула девчонке под юбку, туда, где уже должно было стать жарко и влажно.

Девушка вдруг плотно сдвинула ноги и резко отстранилась. Черемушкин по инерции продолжал целовать ее, вместе с тем пытаясь протиснуть руку между ног. Но страсть уже улетучилась. Девушка, чуть было снова не поддавшись напору, оттолкнула возбудившегося мужчину.

– Не надо.

Все это было похоже на игру, и Черемушкин решил поддержать ее.

– Почему, красивая? Ты же хочешь, я вижу.

– Не надо, – повторила она, на этот раз настолько твердо, что стало понятно – она не играет.

На Черемушкина это «не надо» обрушилось ледяным душем.

– У меня никогда еще не было… ну это… – Девушка смущенно опустила взгляд, будто только что не целовалась с ним со страстью актрисы из французского кино.

– Все когда-то бывает в первый раз, – обронил Костя и снова притянул ее к себе, целуя губы, шею.

Девушка снова попыталась противиться, но это было уже невозможно. Осыпая ее влажными поцелуями, Черемушкин прикусил мочку уха с маленькой