Случайные имена - Андрей Матвеев

— Что тебя интересует конкретно? — улыбаясь, спрашивает Сюзанна, вновь поднимая свою легкомысленную кружку, на этот раз уже безо всякого тоста.

К. мнется, она боится спросить конкретно, ибо как спросишь о том, что есть полный, абсолютный бред, и действительно: не бред ли, если законная жена предлагает тебе стать любовницей ее законного (замечательный оборот, не так ли?) мужа, но при том ведет все таким образом, что это смахивает на розыгрыш, хотя кто кого разыгрывает — одному Богу известно, впрочем, скорее всего, не Богу, а тому, имя чье столь часто произносится среди их милой компании (судя по всему, К. не исключает себя из нашего треугольника, то есть мы для нее уже как бы стали единым целым, точно так же, как в свое время единым целым был наш треугольник с Пашей, хотя стоит ли об этом вспоминать?), да и вообще, говорит К., я что–то перестала понимать общий смысл происходящего, такое ощущение, будто то ли автор, то ли вы сами, любезные друзья, позабыли о моем существовании, хотя и вытащили на свет, уж лучше бы, Сюзанна, я действительно переспала с твоим мужем, даже с тобой в его присутствии, с вами обоими сразу — тогда я хоть немного поняла бы суть моего появления на этих страницах. Но вот так… Да и все эти постоянные разговоры о том, что кто–то уже продал душу, а кто–то только собирается, ну не синдром ли Кандинского — Клерамбо все это? — спрашивает К., выказывая недюжинные познания в области психиатрии и одновременно прокладывая еще одну возможную тропинку в развитии лабиринта сюжета, но оставим ее на будущее, сказав лишь…

— А чего тут непонятного? — удивляется Сюзанна. Она допила очередную порцию шампанского и приятно раскраснелась, глаза ее увлажнились, и одновременно в них возник — так и хочется написать «инфернальный» — блеск. — Если ты чего–то не понимаешь, дорогая, то это еще не значит, что ничего не происходит. Есть определенная цепь событий, пусть она и кажется кому–то (тебе, милая К., только тебе) странной, но в ней заключена своя логика, не так ли? — внезапно обращается она ко мне.

— Не знаю, — говорю я, — по крайней мере, я не вижу тут никакой логики, а главное, мне самому не всегда ясно, кто же вовлекает нас во все эти развлечения…

— Хотите еще шампанского? — растерянно спрашивает К.

Мы киваем, и К. отправляется к холодильнику, дав нам с Сюзанной незапланированную возможность обменяться краткими репликами по ходу действия.

— Чего ты добиваешься? — тихо спрашиваю я у Сюзанны.

— Справедливости, — так же тихо отвечает она и радостно приветствует еще одну бутылку охлажденного шампанского.

— Так значит, — продолжает моя жена прерванный К. разговор, — вам бы хотелось узнать не только смысл происходящего, но и то, кто стоит за всем этим? Сие несложно, вопрос в ином — а нужно ли? Скажу лишь одно: даже в том, что ты, моя милая К., именуешь бредом, есть совершенно жесткая причинно–следственная связь, что же касается дьявола… — Да, — продолжает она, помолчав минуту, — что же касается дьявола, то ты можешь спросить о нем моего мужа, дорогой (вот и моя очередь, кассир уже готов выписать билет, пришла пора залезть в карман и достать толстую пачку замусоленных купюр), довелось ли тебе с ним встретиться?

Что я могу ответить? Что обещанная встреча не состоялась? Что я долго ползал по непонятным штольням, дырам, тоннелям, плутал в лабиринте, в самом центре которого должен был находиться обсидиановый трон? Что я слышал смех, сопровождавший меня, хотя, может, это был всего–навсего смех Сюзанны? Что я должен говорить? Что я сошел с ума и место мое — среди моих собственных героев, ведь если они являются твоими созданиями, так это не значит, что они не воздействуют на тебя точно так же, как и ты на них, иллюзия есть реальность, а реальность есть иллюзия, это уже не гипотеза и. не теорема, это аксиома, а дьявол… Видел ли я его?

Я смотрю на Сюзанну, смотрю долго и пристально и понимаю, насколько все же мне дорога эта женщина, пусть даже жизнь моя с ее появлением стала еще безумнее, чем всегда. Мы разные, мы абсолютно разные, я — человек плоти, человек крайностей, любитель рискованных затей и всяческих экспериментов. А она… И кто, кроме меня, виноват в том, что ее душа давно продана, дана в залог, ведь ради моего спасения сделала она это, Сюзанна, милая, хочется воскликнуть мне, прости за все, прости за иезуитскую пытку, которой я подвергаю тебя все эти долгие, мучительные годы, прости за то, что я пытался избить тебя в этом дурацком сарае, хотя, надо сказать, ты прекрасно отомстила мне, унизив и надругавшись так, как это только можно сделать с мужчиной — взяв его слабого и беспомощного, покрытого собственной блевотой, а тот, кто стоит за тобой — я все же хочу этой встречи, я готов к ней, но вот когда, хочется спросить мне Сюзанну, но она не отвечает, я вдруг замечаю, что лицо ее начинает белеть, грудь учащенно вздымается, руки дрожат, зрачки неестественно расширяются, она начинает хрипеть и хвататься руками за горло, вот ее корежит, она складывается пополам, голова начинает трястись как у эпилептички, хотя ничего подобного за ней никогда не наблюдалось, мне становится страшно, милая К. вообще приходит в ужас и вскакивает с места, стремясь, по всей видимости, броситься за помощью к кому–нибудь, кто поблизости, но ведь поблизости никого, будем считать, что «Приют охотников» пуст, только наша троица, наш треугольник, да еще тот, кто за — за мной, за Сюзанной, да даже милейшая К. не избежала этой силы за своей гибкой, мальчишеской (и это несмотря на неполные тридцать лет) спиной, трое плюс один, где ты, хочется воскликнуть мне, ну покажись, выйди из тьмы, яви свой лик свету!

Молчание, все так же изгибается в безумном болевом приступе Сюзанна, все так же готова броситься за помощью К., но я‑то прекрасно понимаю, что все бесполезно, игра проиграна, герои вышли из подчинения, даже я уже не принадлежу сам себе, это долгое мотание там, в красном, желеобразном тумане, сменившемся туманом цвета лунного камня, здорово изменило меня, пусть так и остался не найденным трон из черного обсидиана и острое лезвие кинжала все еще не коснулось моего левого запястья, хотя кто знает, иллюзия есть реальность и наоборот, Сюзанна продолжает хрипеть, не хватало еще, чтобы ее начало рвать, и тогда все поменялось бы местами — вчера стало сегодня, а сегодня превратилось во вчера, что с тобой, хочется спросить жену, но нет голоса, горло перехватил неведомый ужас, наверное, такой же, какой написан сейчас на лице у К., которая хочет тронуться с места, но не может и только и способна, что смотреть, как Сюзанне становится все хуже и хуже, конвульсии делаются сильнее, вот она уже бьется головой об стол, и тут я нахожу в себе силы прекратить не мной навязанное течение сюжета, встаю с места и крепко сжимаю Сюзанну в объятиях.

Она успокаивается, конвульсии замедляются, а потом исчезают, как исчезают хрипение и дрожь. Она обмякает в моих руках, глаза ее закрываются, она теряет сознание. К. находит в себе силы помочь мне довести Сюзанну до дверей, а потом, когда я уже веду жену по коридору, внезапно спрашивает:

— Ты вернешься?

— Не знаю, — честно отвечаю я, почувствовав вдруг оглушительную усталость и только одно желание — чтобы все это поскорее кончилось, наступило утро, мы сели в катер, который доставил бы нас (донес, довез, домчал) до противоположного берега, где бы уже поджидал автобус, чертово озеро, проклятый пансионат, ударение на первом, а не на втором слоге, а потом домой, как можно скорее домой, но пока еще ночь только начинается, я довожу Сюзанну до номера, открываю дверь, помогаю дойти до постели, раздеваю сам, как маленькую, заснувшую на ходу девочку, закутываю одеялом и сажусь рядом, держа ее руку в своей.

— Ты на меня не сердишься? — вдруг спрашивает Сюзанна (глаза у нее опять закрыты, так что я не вижу той бесконечной, пугающей пустоты, что столь потрясла меня в момент ее припадка, но голос, но ставшее теплым дыхание дают понять, что жена приходит в себя).

— За что?

— Мне там так одиноко, — продолжает, все так же не открывая глаз, Сюзанна, — разве ты не можешь составить компанию, ведь мы уже столько лет вместе…

И тут я начинаю кое–что понимать, но понимание пока еще не оформилось во что–то конкретное, так, ощущение, не больше. Я глажу Сюзанну по руке и жду, чтобы она заснула, но она никак не может уснуть и все продолжает и продолжает куда–то звать с собой, в какую–то неведомую землю с невнятным названием, называя меня отчего–то при этом Александром, Сашей, Александром Сергеевичем, Алехандро, и фамилию называет — Лепшин, странная такая, смешная фамилия, Александр Сергеевич Лепшин, кто такой и куда она зовет меня в этот ночной час, такая родная сейчас (час — сейчас, естественно, что непреднамеренная игра окончаний) и несчастная, что чувствую себя виноватым, но опять же — отчего, Александр Сергеевич, милый вы мой Алехандро, спрашиваю сам себя и чувствую, что жена заснула, а значит, надо встать и пойти к К., ибо еще не утро и разговор не то что закончен, он еще и не начат, сюжет развивается так, как и должен: поступательно, неумолимо преодолевая все препятствия, заставляя меня оставить спящую жену в номере, быстро и тихо добраться до комнатушки К. и отрывистым, резким стуком поднять ее с постели.