Вожак - Генри Олди

Названия блюд были Марку в большинстве своём незнакомы. Он выбирал то, в чём не сомневался, основываясь на прочном фундаменте — маминой кухне. Заказ, подтверждение, и меню растаяло в воздухе. Спустя минуту из стола, как пара гейзеров в хрустальной оболочке, восстали два бокала с пенящимся фрешем.

Изэль вздрогнула от неожиданности:

— Я ждала, что ты позовёшь официанта…

Марк мысленно обругал себя за тупость: в ресторане имелась VIP-зона с живой обслугой, а он недавно получил наградные. Система самоочистки, ресторанная автоматика — так прослывёшь столичным фанфароном, которому только дай распустить хвост перед барышней из провинции…

— У вас есть линия пневмодоставки, — он старался говорить как можно беззаботнее. — Считай, это её младшая сестра.

Изэль взяла бокал. Медля сделать глоток, она с неприятной настороженностью уставилась на круглое блюдце. По краю блюдца шла тонкая золотисто-голубая каёмка.

— Нет, — повторила она.

И резко сменила тему:

— Вы не уходите в солнце.

— С чего бы такие выводы?

Она не меняла темы, вдруг понял Марк. Еще ничего в своей жизни он не понимал так ясно, так обречённо и беспощадно. Она ведет одну-единственную тему, будто сошедший с ума музыкант. Всё остальное — мокрая тряпка, спаржевая фасоль, платье из шелка — не имеет для астланки ровным счётом никакого значения. Пустяки, цепочка случайностей, способ убить время. Ища, что сказать, и не находя слов, Марк следил, как Изэль осторожно, едва ли не с благоговением, касается тонкого края блюдца. Простой фаянс под её пальцами облагораживался до уровня священной реликвии.

— Круг — символ Солнца. Его нельзя использовать где попало. Только для солярной связи, и ещё кое-где, где без него не обойтись.

— Колесо?

— В первую очередь, колесо. Основа, фундамент прогресса. У вас круг — везде. Он как мусор, он для вас ничего не значит. Геометрическая фигура… Я даже представить не могла, что люди способны жить так! Не дикари, погрязшие в каменном веке, а цивилизация, обогнавшая нас на века!

— Ну, знаешь ли…

«Не обижайся!» — беззвучно шепнули губы Изэли. Лишь сейчас — щенок, которого ткнули носом в собственную лужу — Марк осознал, что обиделся. Это была странная, чуть-чуть клоунская обида: напоказ, почти как настоящая, больше, чем настоящая. Клоунада выписывала обиде особый, двойной сертификат подлинности.

— Мне тоже, — он справился с голосом, как с десантным ботом, вышедшим из повиновения, — трудно было представить, что люди могут с радостью идти под нож! И впадать в кому, если их лишить этой радости.

— Ты умница, Марчкх, — с опаской, словно прикасаясь к лапе дикого зверя, Изэль дотронулась до его ладони. Марк с трудом заставил себя не убрать руку. Больше доверия — больше откровенности. — Ты решился на очень рискованный эксперимент. Освободить честных пленников! Такого еще никто не делал.

— Так уж и никто?

— По крайней мере, я о таком не слышала. Когда я поняла, что ты предложил доктору Лепиду… Матерь Омесиуатль! Я места себе не находила! С пленными могло произойти что угодно! Если честно, я просто сгорала от страха…

— С пленными? А с тобой?

— Я? — усмешка Изэли явственно горчила. — Ты зря беспокоишься за меня, Марчкх. Я не была в честном плену. Я отслеживаю своё состояние. Со мной всё в порядке.

— Стоп!

Резким движением Марк прервал астланку. Перед вылетом на Тишри ему позволили изучить отчёты эмиссаров Лиги с орбиты Острова Цапель. Логические проколы в объяснениях Изэли заметил бы и ребёнок.

— На Астлантиде идут войны; случаются пограничные конфликты. В них никого не берут в плен? Всех пленных отправляют в солнце? Никого не отпускают? Не обменивают на своих?

— Отпускают и обменивают. Твой аналог некорректен. Во-первых, воюют только кастовые астлане: равные с равными. Во-вторых, у нас действует Конвенция Коатликуэ. На войне солдата берут в «малый плен». Плен не для солнца, для людей. Военнопленные тоже испытывают эйфорию, но в ослабленной, некритической форме. Как показывают замеры уровня нейромедиаторов в крови — не более десяти процентов от эйфории честного плена. Согласно гипотезе академика Тесосомока, это связано с мотивацией поведения. В армии все, от солдата до офицера, выполняют приказы вышестоящих, связанные присягой и уставом, а для честного плена нужна самостоятельная инициатива сопротивления…

Десять процентов? «Малый плен»? Марк не сдержался, хмыкнул: «Оказывается, у астлан есть свои „десятинщики“! Мы похожи больше, чем я думал!» Изэль подняла на него удивлённый взгляд: «Что забавного я сказала?» — и Марк сбился с мысли. Что-то крылось в этом дурацком сходстве; кажется, что-то важное. Но мысль ускользнула, и выудить её из глубин рассудка не сумел бы самый ловкий рыбак.

— Извини. Продолжай, я слушаю.

«Не верю своим ушам! — рявкнул обер-центурион Кнут, прямой, как гриф от штанги, и злой, как свора псов. — Ты перед ней извинился?!» Ну да, ответил Марк. Почему бы офицеру не извиниться перед женщиной? Должен я расположить её к себе? Втереться в доверие? «В постель к ней вотрись! — подмигнул Кнут. — Раз-два, аты-баты…» И вотрусь, согласился Марк. Если надо будет для дела…

Не найдя, чем возразить, альтер-эго посрамленно заткнулось.

— По окончании конфликта военнопленных отпускают или обменивают. Последствия «малого плена» минимальны: неделя реабилитации, и солдат опять в строю. Но чтобы кого-то освобождали из честного плена… Знаешь, Марчкх, — Изэль наклонилась к нему, понизив голос, — мне очень стыдно!

— Стыдно?

«Заказ готов!» — мелодичным перезвоном возвестила линия доставки. Из недр стола выехало блюдо с кисло-сладкой свининой, оформленной в банкетном варианте, и корзинка с ломтями свежего хлеба.

— Во мне проснулся учёный, — Изэль без аппетита смотрела на еду. — Мне было интересно. Я хотела знать… И ничего не могла с собой поделать!

— Знать, что произойдёт с освобождёнными?

Кивнув, Изэль опустила голову, словно маленькая девочка. Сейчас она была старше Марка; она была младше Марка. Это соединение противоречило всей биохимии Ойкумены, а может, обер-центурион Кнут плохо разбирался в биохимии — и в природе женщин. Он поймал себя на возбуждении, которое не назвал бы сексуальным. Словно запах, источник и характер которого остался тайной — в воздухе прибавилась горстка молекул, и ноздри трепещут, пульс учащается, а ты стараешься понять, что происходит.

— Ты всё равно не могла ничего изменить, — пожал плечами Марк. Ему было трудно сосредоточиться. «Феномен припоминания запахов, — сказал из дальнего далека легат Квинт, специалист по психологии ботвы, глава Особого отдела училища, — уникален. Он похож на то, как некоторые люди вспоминают пережитый ими опыт. Какой? Ну, к примеру, такой, как война…» — Так почему бы не удовлетворить свой интерес? Для учёного это нормально.

— Это недостойно моей касты!

— Отставить истерику! Ты — научный работник, я — солдат. Я любого профессора отправлю сортиры драить. Ешь мясо, тебе понравится. Успокоишься, тогда и продолжим.

За столом воцарилась тишина.

«Солдат? — мясо показалось жестковатым, волокнистым. В подливе раздражал избыток специй. — Тут хочешь — не хочешь, психологом станешь. Или психопатом. Это она от голода такая нервная? Пообедает — угомонится?»

— Вкусно, — Изэль отставила тарелку с аккуратностью первой ученицы. — Спасибо.

И продолжила с прерванного места, как если бы выполнила домашнее задание и теперь имела право вернуться к конфетнице, полной ирисок:

— Интерес учёного — это нормально. Но он не должен вытеснять всё остальное. В первую очередь я — человек. Астланка. И лишь потом — учёная. А ты в первую очередь солдат?

Марк чуть не подавился.

— Во мне учёный победил человека, — Изэль говорила сухо, с демонстративной отстраненностью. Похоже, это был её способ бороться с эмоциями. — На время? Да, но мне от этого не легче…

— Конфликт устремлений? — наобум спросил Марк, и через секунду выяснил, что попал в яблочко.

— Я знала! — просияла Изэль. — Знала, что ты поймёшь!

«Как у вас с интуицией? — ехидно осведомился призрак доктора Лепида, дыша пивным перегаром. — Чудес не творите?»

— Конфликт устремлений — он во всём. Не только в желании уйти в солнце и в необходимости продолжать жизнь в материальном теле. Конфликт устремлений — двигатель развития личности! Если одна из сторон конфликта начинает побеждать, нарушается баланс. А значит, человек испытывает страдания.

— У освобождённых астлан нарушился баланс?

— Они потеряли надежду уйти в солнце. Эйфорию сменила тяжелейшая депрессия. Я боялась, что они покончат с собой. Особенно Манойя. Я боялась, наблюдала и анализировала! Ведь теперь я могу навещать их, когда захочу…