Периферийная империя: циклы русской истории - Борис Кагарлицкий

Сочетание эпидемий, голода, социальных конфликтов и войн не могло не привести на Западе к затяжному экономическому кризису. Исключением была лишь Чехия, практически не затронутая чумой и оставшаяся в стороне от основных войн XIV столетия. Это обернулось невероятным расцветом чешских земель и последующим подъемом там реформаторских движений.

В большой части стран Запада чума привела к структурным сдвигам в экономике, имевшим далеко идущие последствия. «Для тех, кто избежал ужасной смерти, жизнь в конце XIV и в XV веке уже не была такой тяжелой, как в прежние времена. Для многих крестьян наступило время новых возможностей и процветания…» [115] К концу столетия упадок сменился бурным экономическим ростом. Нехватка рабочей силы привела к новому соотношению сил в обществе, возник спрос на свободных работников, наемный труд получил распространение не только в городе, но и в деревне. С другой стороны, нехватка работников подталкивала к техническим усовершенствованиям, которые уже к середине XV века сказались на общем состоянии экономики. Экономика стала гораздо более товарной, «натуральное хозяйство» в условиях хронического дефицита рабочей силы и падающего производства зерна становится просто невозможно.

Россия не стояла в стороне от этого процесса, хотя для нее чума оказалась меньшим потрясением, нежели для Запада. Опустошение Пскова весной и летом 1352 года было таким же ужасающим, как и в западных городах. Новгород тоже пострадал. Москва, судя по дошедшим до нас источникам, пострадала меньше, что, возможно, сказалось и на ее дальнейшем развитии. Однако можно сказать, что «кризис XIV века» затронул Русь меньше других стран Европы, и уж никак невозможно утверждать, что в ту эпоху она развивалась медленнее соседних стран. Точно так же нет причин утверждать, будто какой-то иной, особой, была траектория развития. К тому же период 40-х годов XIV века – это время внутреннего конфликта в Орде: татарское иго естественным образом ослабевает, страх перед набегами постепенно уходит в прошлое, а хозяйственная жизнь начинает оживать даже в наиболее «уязвимых» регионах России.

Ложным является не только представление Карамзина о процветании Западной Европы в XIV столетии. Точно так же непонятно, откуда взялось его убеждение, будто Россия была изолирована татарами от остальной Европы. Есть все основания утверждать, что намерение монголов оставить Русь под своей властью и собирать здесь дань спасло страну от еще более страшного разгрома, какому, например, подверглась Венгрия. Основав в 1242 году Золотую Орду, татары существовали обособленно от России, не пытаясь навязать ей ни свою культуру, ни свои порядки. Не вмешивались они ни в судебные, ни в религиозные вопросы. В XIII веке при дворе ханов были представлены все господствующие религии – от христианства до буддизма. Однако татарское государство, в отличие от Руси, складывается на границе Европы во времена, когда Византия уже находится в упадке, потому правители Золотой Орды, отказавшись от язычества, принимают не православие, а ислам (хотя отдельные представители татарской знати в Крыму принимали христианство). В любом случае, говорить о враждебности ханов по отношению к христианству не приходится. Татарские ханы не только отличались веротерпимостью (точнее, индифферентностью к вопросам религии), но и прямо сотрудничали с православной церковью.

«Одним из достопамятных следствий татарского господства над Россиею было еще возвышение нашего духовенства, размножение монахов и церковных имений, – констатирует Карамзин. – Политика ханов, утесняя народ и князей, покровительствовала церковь и ее служителей; изъявляла особенное к ним благоволение; ласкала митрополитов и епископов; снисходительно внимала к их смиренным молениям и часто, из уважения к пастырям, прелагала гнев на милость к пастве» [116].

Сотрудничество церковной верхушки с захватчиками осталось одним из наиболее позорных эпизодов в истории русского православия, а воспоминания о нем неизбежно подрывали претензии церкви на особую «национальную роль» в России. Задним числом идеологи официального православия оправдывались, объясняя, что никаких общих интересов у ханов и церковных иерархов не было, а татары поддерживали православие исключительно потому, что испытывали «суеверный страх перед неведомым Богом христиан» [117]. На самом деле, разумеется, ханы прекрасно представляли себе, что такое христианство – священники и миссионеры появились при их дворе уже в 50-е годы XIII века. Ханские грамоты предоставляли иммунитет церкви. В свою очередь, православные иерархи призывали свою паству молиться за ханов. «Союз православной церкви и татарского хана на первых порах был одинаково выгоден для обеих сторон, – пишет Покровский, – а что впоследствии он окажется выгоднее первой, чем последнему, этого татары не умели предусмотреть именно потому, что были слишком практическими политиками» [118].

Дань, наложенная на русские княжества татарами, стала прообразом современной налоговой системы. В этом отношении монгольские ханы, знакомые с методами китайской бюрократии, стояли далеко впереди многих западноевропейских правителей. Именно благодаря татарам была создана единая и более или менее упорядоченная система сбора налогов в масштабах всей России. Ханский сборщик податей – баскак – стал прообразом российского чиновника. «Татарский способ раскладки податей (по сохам, т.н. «сошное письмо»), – отмечает Покровский, – удержался до середины XVII столетия» [119].

В первую очередь, как признает Карамзин, татарские дани обогатили Москву, выступавшую фискальным посредником между Ордой и другими русскими княжествами: «Иго татар обогатило казну великокняжескую исчислением людей, установлением поголовной дани и разными налогами, дотоле неизвестными, собираемыми будто бы для хана, но хитростью князей обращенными в собственный доход: баскаки, сперва тираны, а после мздоимные друзья наших владетелей, легко могли быть обманываемы в затруднительных счетах. Народ жаловался, однако ж платил…» [120]

Финансовые услуги, предоставлявшиеся московским князем Иваном Калитой ордынскому хану, позволили ему не только накопить изрядное состояние, но фактически скупить земли более бедных правителей. Понятно, что в глазах историков Иван Калита предстает коллаборационистом и фактически предателем, тем более что его донос погубил князя Александра Тверского, пытавшегося поднять народ на борьбу с татарами. Некоторые авторы, впрочем, склонны были видеть в Иване Калите хитрого тактика, сознававшего, в отличие от наивного соседа, что время для открытой борьбы еще не пришло. Между тем, Москву и Орду объединяли общие деловые интересы, отнюдь не сводившиеся только к сбору податей.

Татарское иго вовсе не привело к полной изоляции России от Европы. Как раз наоборот: через земли хана лежал путь из Москвы к Крыму и Средиземному морю.

Со второй половины XIII века Монгольская империя не только не находилась в конфликте с Западом, но, напротив, выступала в роли важного торгового посредника между Европой и Азией. Как пишет американский историк Гленн Эймс, существовал «прямой путь в Китай, которым западные путешественники и миссионеры могли пользоваться в течение целого столетия (с 1260-х годов до 1368), и это стало возможно благодаря «монгольскому порядку», Pax Mongolica» [121]. Империя Чингисхана и его наследников создала единую систему коммуникаций, охватывавшую огромное пространство от Восточной Европы до Дальнего Востока. «Когда монголы от завоеваний перешли к строительству империи, они наладили по всей Евразии караванные пути. Эти пути хорошо охранялись и позволяли Западу поддерживать непосредственную связь с Китаем. Эта система позволила целому ряду европейских купцов и миссионеров отправиться на Восток в поисках новых рынков и душ для обращения в истинную веру. Монгольские ханы демонстрировали религиозную терпимость и интерес к христианству» [122]. Этот период закончился во второй половине XIV века, когда восстание в Китае положило конец правлению монгольской династии, чума разорила Средиземноморье, а возникший в Малой Азии Османский султанат развернул наступление на Балканы. Пропорционально тому, как слабеет монгольский порядок, на Руси усиливается стремление к политической независимости.

Нет никаких свидетельств, указывающих на то, что татары препятствовали контактам русских княжеств с Западом или Византией. Источники доказывают, что связи эти продолжались с прежней интенсивностью. В 1253 году при дворе Батыя находился посол французского короля Людовика IX, францисканский монах и миссионер Гильом де Робрук (William de Rubruck), который обнаружил в Крыму процветающую торговлю. Немалую роль в этой торговле играли русские купцы. Вскоре после разгрома Киева Батыем папский посол Плано Карпини застает там генуэзских и венецианских купцов, приезжающих в Киев из Константинополя и Акры через земли татар; Робрук сообщает и о купцах из Руси, приезжающих в Сурож (Солдаия) [В первой главе своего повествования Робрук сообщает про Сурож (он же Судак, он же Солдаия): «Туда пристают все купцы, как едущие из Турции и желающие направиться в северные страны, так и едущие обратно из Руссии и северных стран и желающие переправиться в Турцию. Одни привозят горностаев, белок и другие драгоценные меха; другие привозят ткани из хлопчатой бумаги, бумазею (gamba-sio), шелковые материи и душистые коренья» [123]]. Русская летопись тоже упоминает о «царьградских гостях» в Курской земле и сурожанах на Волыни во второй половине XIII века [124]. В это же время мы встречаем многочисленные упоминания о торговле «латинских» купцов в русских землях. Немцы скупают во Владимире и Суздале товары, приходящие по Волге из мусульманских стран. Арабский путешественник сообщает в 1263 году, что на Нижней Волге «постоянно видны русские суда» [125].