День за три - Николай Иванов

– Сеня, Сень, – потрепал свернувшегося калачиком на сиденье солдата Верховодов. Водитель дрыгнул ногой, больно задел сапогом по руке, и старший лей shy;тенант прижал его ноги: – Сеня, проснись.

Семен не хотел просыпаться, а скорее всего, просто не мог. Он лежал на сиденье, даже не сняв перчаток, даже не подсунув под голову пуховичок, сшитый для этих целей, а сейчас торчащий из-за спинки сиденья. До какой же тогда степени устали его солдаты…

Верховодов зашел с другой стороны кабины, начал поднимать водителя, усаживать его на сиденье. Уцепившись за руль, Семен, не открывая глаз, невнятно спросил:

– Ехать?

– Перейди в бронетранспортер. Давай помогу, – старший лейтенант набросил руку солдата себе на плечо, стал вытаскивать его из кабины.

Наверное, если бы он сказал, что нужно, ехать, Се shy;мен бы проснулся. Но мозг солдата не отметил, видимо, для себя команды, а значит, остальное – просьбы, советы, пожелания – ерунда на постном масле по сравнению с желанием спать.

– Давай… осторожнее… – Костя вытащил Семена из кабины, передохнул. – Пойдем в “бэтр”, здесь рядом.

Сонный – хуже раненого: он не понимает, чрго от него хотят. Горовойх, постанывая, обмяк на плече старшего лейтенанта, и Верховодов практически на себе перенес водителя к бронетранспортеру. Хорошо, Соколов еще не укладывался: он без лишних расспросов подхватил сверху солдата, втянул его на броню и опустил в люк.

– Я до батальона, к утру буду, – махнул лейтенанту Костя и побежал к машине.

Веревка на выезде уже была опущена, флажки лежали в пыли, и Костя проехал прямо по ним.

– Только быстрее, товарищ старший лейтенант! – крякнул из темноты дневальный.

Верховодов выставил в открытое окно руку: слышу, понял, сделаю.

Юрку нагнал через несколько минут. С шапкой и ремнем в руках, расстегнутый, он бежал по дороге, и у Верховодова подкатил ком к горлу. Он замигал фарами, Юрка сошел с дороги. Прикрывая глаза от света, стал поджидать машину. Увидев командира, похоже, ни удивился, ни обрадовался: молча залез в кабину, откинулся на сиденье.

– Дорогу помнишь? – спросил через несколько минут Верховодов.

– Перед поворотом справа валялась пустая бочка из-под солярка, – у водителей зрительная память особая, и Костя сейчас мог рассчитывать только на это. Заплутать же в степи с десятками, сотнями новых дорог и объездов, проложенных выходящими войсками, было проще пареной репы.

– К утру надо вернуться.

Юрка промолчал, и Верховодову стало немного обидно: он уговаривал охрану, давал свое честное слово, вместо сна гонит по степи – и хотя бы кивок благодарности.

Он скосил глаза. Ефрейтор сидел какой-то опустошенный, безразличный ко всему, и старшему лейтенанту показалось: поверни он сейчас машину назад – Юрка не скажет ни слова, не возмутится и не удавится. Что с ним? Только что бежал человек, спешил, торопился – и в один миг обмяк. Может, это защита организма? Может, если бы не это безразличие – не выдержало бы Юркино сердце, ведь он не просто к матери бежал, он бежал от радости, что остался жив, что для него кончилась война. Да-да, кончилась, Верховодов почувствовал, что если, не дай бог, придет утром новая команда идти в Афган, Юрка уже не сделает шага вперед, силы его иссякли. И у силы этой одно название – нервы…

Старший лейтенант хлопнул Юрку по колену: если выжили, то и оживем. И было бы просто здорово, если бы мать в самом деле ждала его у шлагбаума…

– Поворот, – вдруг встрепенулся Юрка, подался вперед.

У развилки мелькнула полузасыпанная песком бочка, и волнение вновь охватило Карина. Он заерзал на сиденье, недовольно поглядывая на спидометр. Верховодов вспомнил, как точно так же нетерпеливо глядел на спидометр и он, когда ехали к детскому дому, но тогда он считал оставшиеся метры, а Юрка мается малой, по его мнению, скоростью. Потерпи, Юрок, осталась малость. Уже пошли знакомые бугорки и рытвины, теперь надо ждать появления в свете фар лагеря…

Первым высветился шлагбаум – мачта списанной радиостанции с привязанным траком на одном конце. Но то, что он был открыт, и шнур, за который поднимали и опускали мачту, бесхозно болтался на ветру в вышине, насторожило, вселило в сердце тревогу. Потом показалась палатка – и больше, как ни всматривались Верховодов и Юрка, на месте их “отстойника” ничего не было. Неужели батальон снялся?

Верховодов подогнал “Урал” к самой палатке, а из нее, прикрываясь от света локтем, вышел офицер в наброшенном на плечи бушлате. Костя убрал дальний свет, выпрыгнул из кабины.

– Костя? – окликнули его, и Верховодов узнал в вышедшем командира второго взвода лейтенанта Голубцова. – Наконец-то. А я слышу, мотор, и думаю – наверняка ты.

– А где все? Где батальон?

– Кто где, расформировала четыре дня назад. А мне комбат приказал тебя ждать. Погоди, главное же не сказал. Сколько времени?

Костя глянул на новые светящиеся “Командирские”:

– Четыре двадцать.

– Вот черт, опоздал ты маленько. Тут к тебе девушка приезжала, глазастая такая…

– Юля? – у Кости перехватило дыхание, он дернул, отрывая пуговицу, ворот бушлата. – Когда? Где она?

– Сегодня вечером… тьфу, черт, вчера вечером… короче, этой ночью должна была улететь в Ташкент. Тут еще одна женщина все эти дни жила, твоего Юрки Карина…

– Мама? – вышел из темноты Карин, и Голубцов, вглядевшись в солдата, радостно закивал:

– Да-да, твоя мать. Вот в этой палатке они вдвоем и жили, комбат выделил. А вчера передали, что вас из Кабула перебросили самолетами в Ташкент.

– Кто передал? Что за чушь? Мы шли своим ходом! – взорвался старший лейтенант, словно Голубцов был виноват в ложной информации. – Это пленного отправили самолетом, у него ранение позвоночника, а мы сами… на своих колесах…

– А где мама? – тихо перебил Карин.

– Ну так она и Юля как раз и улетели в Ташкент. Туда, в штаб округа, переправляли журналистов, и я упросил, чтобы и их взяли… Я же не знал… Ах ты, черт, как же нелепо получилось!.. Слушайте, давайте в палатку, здесь колотун, – лейтенант хотел юркнуть под брезентовый полог, но Верховодов остановил:

– Погоди, дай прийти в себя… Значит, Юля и Юркина мать поехали на аэродром?

– Да.

Старший лейтенант посмотрел на Карина, тот на него, и они одновременно запрыгнули в кабину, и словно одна, хлопнули дверцы.

– Костя, погоди, – теперь уже останавливал Го shy;лубцов. – Мне майор приказал дождаться вас, а потом могу быть свободным.

– Ты свободен. – Костя включил скорость.

– Да подожди, – лейтенант запрыгнул на подножку. – У меня ваши документы и чистые наградные листы с печатями. Комбат сказал, чтобы ты сам заполнил их на каждого.

– Давай бумаги. – Костя выключил скорость.

Лейтенант, уронив с плеч бушлат, исчез в палатке и тут же вернулся с папкой.

– Держи, – он сунул папку в окно. – Там все написано и расписано, разберешься.

– Спасибо тебе. Прощай. – Костя дал сигнал, развернул круто машину и погнал ее обратно.

Юлька, приезжала Юлька… Все-таки приехала. Нет, она могла запросто это сделать. Только бы не улетели журналисты, что им делать в том Ташкенте, мало им материала здесь? Только бы задержались…

– Может, задержатся? – спросил и Юрка. Видимо, они думали об одном, только ефрейтор – о матери, а Верховодов – о Юле. О Юле, беде своей и радости. О гордой и насмешливой москвичке, гордой и насмешливой от всеобщего внимания к своей красоте и обаянию. Успеть бы, успеть…

Показалась развилка, и тут Верховодов вспомнил свое обещание дневальному. Скосил глаза на часы: до Термеза крюк километра на четыре, пока на аэродроме туда-сюда – времени впритык, если по-хорошему, то пора возвращаться без всяких заездов.

– Давайте я сяду за руль, – попросил Юрка, склонив раздумья командира на поездку к аэродрому. Эх, было бы только ради чего.

Верховодов притормозил, Юрка обежал кабину, старший лейтенант передвинулся по сиденью, и они вновь помчались в пустой, холодной степи к редким огонькам города.

Начальнику ВАИ гарнизона

Рапорт

Сегодня около 6 часов утра на трассе “Термез-мост Дружбы” наш подвижной наряд обнаружил перевернутый “Урал” с номером 17-36 ОЮ. Водитель и старший машины (ефрейтор и старший лейтенант, фамилии уточняются) доставлены в местный госпиталь в тяжелом состоянии. В кабине обнаружено около двух десятков чистых наградных листов с печатями и подписью майора Князева. Все они сильно измяты, залиты маслом и пришли в негодность. Есть основание предположить, что водитель превысил скорость и не справился с управлением автомобиля. Опись остального имущества – разбитые часы, перочинный нож и т.д. – прилагается.

Старший подвижного патруля на маршруте № 6

прапорщик Овчинников

5 февраля 1989 г.”

1

“Бурбухайки” – афганские частные машины.