«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - Валерий Киселев

– Да, досталось вам… Доложите о состоянии полка в данный момент.

– Активных штыков – сто пятьдесят, ручных и станковых пулеметов – пятьдесят, орудий – два, – доложил Шапошников. – Очень плохо со средним комсоставом. Нет ни одного командира батальона. Но штаб полка в хорошем состоянии, сколочен, люди все на своих местах, с боевым опытом.

– Я хочу познакомиться с каждым, Александр Васильевич.

– Хорошо, я сейчас распоряжусь, чтобы подготовились к представлению.

Шапошников с удовольствием рассказывал о каждом своем помощнике, приходившем представляться, и Гогичайшвили заметил:

– Ну что ж, вижу – в полку подобрались замечательные люди, вам можно только позавидовать. Я думаю – сработаемся, – улыбнулся Гогичайшвили. – Давайте подумаем, кого можно поставить комбатами.

– Товарищ майор, может быть, не будем дробить те силы, что у нас есть, и сведем их все в один батальон, а дадут пополнение – развернемся, – предложил Шапошников. – Так и управлять будет легче. А комбатом предлагаю старшего лейтенанта Свинаренко, он кадровый, до войны командовал ротой. Наиболее опытный. В полку, правда, только с сентября, но в окружении показал себя отлично.

– Хорошо, готовьте приказ на утверждение. Но как же мы растянем все, что у нас есть, на семь километров…

– Давайте завтра на местности и решим, вплоть до пулемета. Бойцы в полку надежные, не побегут, ручаюсь за каждого, поэтому пулеметчиков можно ставить и на самостоятельные участки, – предложил Шапошников. – Будем считать каждого за взвод, что же поделать. Иного выхода не вижу.

– Да, надеяться на пополнение сейчас бессмысленно. Все, что есть, идет под Москву, там самое главное, – сказал Гогичайшвили.

– У нас кадровые бойцы, хотя их немного и осталось, но как корешки, если зацепятся, то ничем их не выдернуть, – сказал Наумов.

– Да, кадр есть кадр, – с гордостью добавил Шапошников.

– В полку сейчас ненадежных и нестойких нет, такие в окружении остались, – сказал Бородин, уполномоченный особого отдела полка. – Настроение у людей – драться до победы или до смерти.

– Ну, что ж, товарищи, – заключил майор Гогичайшвили, – теперь воевать будем вместе.

Весь день 6 ноября бойцы дивизии полковника Гришина вгрызались в начавшую подмерзать заснеженную землю у неприметных деревенек Ереминка, Верхний Изрог, Яблоново, Закопы, раскинувшихся на многие километры вдоль Красивой Мечи. Не только комбаты, но и командиры полков лично обошли все участки обороны, осмотрели буквально каждый окоп и огневую позицию каждого пулемета и орудия.

Лейтенант Вольхин, получив на свою роту в сорок пять человек участок почти в полтора километра, даже не удивился. Настолько он привык за эти четыре месяца войны к вынужденным нарушениям боевого устава, к бесконечным трудностям и условностям, что, казалось, удивляться больше нечему.

Небо на западе было затянуто низкими серыми облаками, незаметно смыкалось с землей, и от самого горизонта до их позиций было огромное, чуть холмистое поле, изредка перерезанное оврагами, лишь кое-где стояли голые кусты, да очень редко одинокие голые березки.

Часа два расставлял Вольхин своих людей. Особенно повозиться пришлось с пулеметами. Хотя имелось их всего три, но поставить их надо было так, чтобы в бою не передвигать. Дорога с запада проходила метрах в пятистах севернее его позиций, Вольхин оценил это и успел порадоваться, что если немцы пойдут, то сначала на соседа, у него будет время осмотреться.

Продрогнув на ветру, Вольхин пошел к своему будущему КП. Трое бойцов, скинув ватники, копали яму под блиндаж. Еще двое пилили бревна от разобранного гумна.

Вольхин присел у костра, протянул к огню ладони. Быстро стало темно, потянуло в сон. Последние несколько дней он спал довольно много, но, видимо, из-за прежнего недосыпа и напряжения спать все равно хотелось все время. С питанием стало нормально. Пшенной каши с подсолнечным маслом давали в неограниченном количестве, и Вольхина после еды всегда клонило в сон.

Заметив, что с правого фланга, от дороги, к нему идут двое, Вольхин встал.

Один из них был сержант Фролов, его командир взвода.

– Новый политрук у нас, командир, – сказал Фролов.

Старого политрука, Белькова, назначили комиссаром формировавшегося минометного батальона, и несколько дней Вольхин жил без политрука.

– Назначен к вам в роту, младший политрук Очерванюк, Анатолий.

Крепко пожали руки. Вольхин быстро и внимательно оглядел своего нового товарища: небольшого роста, но внушительный, подтянутый, вид сосредоточенный, серьезный.

– Воевали? – спросил его Вольхин.

– Немного. Выходил из окружения под Трубчевском.

– Ну, так и мы тоже оттуда.

– Я в другой дивизии тогда служил. Секретарем в политотделе. Работа бумажная, одна канцелярия. А здесь попросился на роту, – начал рассказывать Очерванюк, – с начальником политотдела мы еще в той дивизии служили. Я газеты свежие привез. Думаю сразу познакомиться с людьми.

– Давай, знакомься, – ответил Вольхин. – Позиции – от той березы до бугорка – все наши.

Очерванюк сразу же ушел, и Фролов сказал Вольхину:

– Вот человек, даже не погрелся.

– Хорошо, значит – парень дельный, – ответил Вольхин.

Полковник Кузьмин, весь день вместе с командиром артполка майором Новицким расставлявший батареи на позиции, в штаб дивизии приехал поздно вечером.

– А Новицкий где? – спросил его полковник Гришин.

– Остался со штабом в первом дивизионе. Ну и командир нам достался, Иван Тихонович, золото-человек.

– Да уж, от самого Бреста вывел полк и сохранил в стольких боях, это редкость большая, – ответил Гришин.

Оба артиллерийских полка – 497-й гаубичный и 278-й легкоартиллерийский – были расформированы и исключены из штатов дивизии, люди частично переданы в 17-й артполк, частично выбыли в распоряжение командующего артиллерией фронта.

– У него в полку большинство бойцов еще с финской служат, а сам он и в Гражданскую воевал. Чапаевского склада командир, в полку его все, как отца, любят, – сказал Кузьмин.

– Давай поешь быстрее, и над картой надо поработать. Яманову скоро оперсводку делать, – ответил Гришин.

Политрук Николай Мазурин, получивший назначение в дивизию Гришина, не ожидал здесь встретить кого-нибудь из знакомых. Из-под Трубчевска он выходил с группой из Ивановской дивизии, в которой воевал весь сентябрь и октябрь. Дивизия была на переформировке, и в отделе кадров армии его, как политработника, решили сразу направить в боевую часть. Найдя политотдел дивизии, он неожиданно узнал в батальонном комиссаре их бывшего комиссара полка Кутузова.

– Мазурин? Вот так встреча!

Не виделись они с августа, оба обрадовались, так как хорошо знали друг друга и раньше.

– Назначен секретарем в дивизионную газету, – сказал Мазурин.

– А я здесь начальник политотдела. Но какая газета? – удивился Кутузов. – Заявку на газетчиков, правда, подавали, но никакой материальной базы для издания газеты еще нет.

В избу вошел мрачноватый военный с четырьмя шпалами в петлицах старой шинели.

– Товарищ полковой комиссар, это политрук Мазурин, наш будущий газетчик, – представил его Кутузов.

Комиссар дивизии Канцедал подозрительно посмотрел на Мазурина. Весь его вид, типичного окруженца, не внушал доверия.

– А партбилет у вас с собой?

Мазурин заметил, как побледнел начальник политотдела. «Эх, не догадался спросить…» – было написано на его лице.

– Все в порядке, товарищ полковой комиссар. – И Мазурин откуда-то из-за шеи достал партбилет.

Канцедал посмотрел документ. Кутузов ожил, чуть заметно облегченно вздохнул.

– Хорошо… А почему вы так одеты? – спросил Канцедал. – Снимите это немедленно, – и потянул Мазурина за грязное полотенце, заменявшее шарф. – Назначен секретарем редакции газеты… Какой еще редакции? У нас сейчас главная задача – сплотить людей в частях. Пошли его агитатором к Фроленкову, в Яблоново. Там бой ожидается.

Канцедал вышел, и Кутузов с Мазуриным остались одни.

– Ты не думай, это он только внешне такой сердитый, а так очень доброжелательный человек, работать с ним легко, – сказал Кутузов. – Старый большевик, орден Красного Знамени за финскую кампанию.

– А что, вы один в политотделе?

– Сейчас да. Все ушли в части. Штат укомплектован, но все равно людей не хватает. Здесь много наших из той дивизии. Очерванюка помнишь? Упросил меня послать его политруком роты. Надоело, говорит, бумагами заниматься. А народ в политотделе подобрался хороший, многие кадровые, фронтовой опыт у всех, и дело знают. Постепенно познакомишься со всеми. А с газетой пока подожди. Редактора пришлют, тогда и будешь заниматься. Но материалы собирай, знакомься с людьми, вникай в дела. Переночуешь у меня – и с утра в полк. Есть хочешь, конечно? У меня картошка где-то была, вот только без хлеба.