Сожженные дотла. Смерть приходит с небес - Герт Ледиг

— Достаточно!

Когда она снова открыла глаза, санитар возился уже со следующей повязкой.

Она хотела попросить, чтобы ее отпустили, но голос отказал ей. Помещение начало вращаться. Она поставила ноги пошире, чтобы не упасть.

— Следующий!

У следующего не было рук.

— Подержите ему голову, — приказал врач.

На этот раз она закрыла глаза сразу. Она попыталась представить себе Зощенко. Позванивал металлический фонарь, фыркала лошадь.

— Всё! — сказал он.

Она испуганно открыла глаза.

— Всё! — Врач нетерпеливо обращался к санитарам. Раненый уже не дышал.

— Следующий!

— Ты ранен? — спросил врач.

— Я болен.

— Болен?

— У него даже температуры нет! — сказал санитар.

— Сестра, у него есть температура?

Она положила руку ему на лоб и подумала: «У него температура, у меня температура, у всех температура». Солдат был еще молод, она посмотрела ему в глаза.

— Тебе надо обратно в роту. Тебе надо к капитану Зощенко. — И добавила в заключение:

— У него на счету каждый человек.

— Да, сестра!

Солдат поднялся, он шатался, как пьяный.

— Следующий, — сказал врач устало.

Она хотела сменить место. С другой стороны стола она могла бы смотреть в окно. Но не получилось. На полу было полно раненых. Только с ее стороны было немного места. Она стала смотреть на клеенку. У солдата на столе были маленькие дерзкие усики, и он был пьян.

— Я ничего не чувствую, — сказал он смело.

Санитар стянул с него залитые кровью брюки. Испуганно глянул на врача, а потом — на нее.

— Быстро перевязать! — приказал врач.

— Что там? — спросил раненый.

Не успела она ему помешать, как он приподнялся. Из его рта вырвался животный крик, когда он увидел рану. Его ноги забарабанили по столу. Он задергался, закричал, заплакал. Изо рта брызгала слюна. Потом он вдруг обмяк. Расслабился. Моментально постарел на несколько лет. Усы казались приклеенными. Больше никогда ему не придется соблазнять женщин. Он безвольно дал себя перебинтовать и унести.

— Следующий!

Они положили его на стол, как колоду. Он был завернут в брезент.

Под накидкой угадывалось, что его тело заканчивалось коленями. Туда, где должны были быть голени и ступни, санитар поставил ведро с инструментами.

Когда она поняла, что это было за ранение, отвела глаза. Снова ее мысли обратились к Зощенко. Маленькая чердачная комната в Ленинграде, он сидит напротив нее, гладит ее руку. Она всем телом ощущала его нежность. Вдруг у нее возникло нехорошее предчувствие. Ей представился безутешный жизненный путь, заканчивающийся кучкой пепла…

На лугу разорвался снаряд. В ведре звякнули инструменты. Шуршала пила.

— Другую тоже, — сказал врач.

Снова разорвался снаряд. Пол вздрогнул. Потолочные балки затрещали. В открытое окно дунуло дымом. А пила продолжала пилить, как будто в мире не было ничего, кроме этого дома и людей, у которых было слишком много костей.

После следующего разрыва она стала прислушиваться к обстрелу. Два, три, четыре мощных удара сотрясали дом. Дверь сорвало с петель. Внутрь потянуло дымом. Солдаты снаружи, в поисках укрытия, как животные, рванулись в дом.

— Тихо! — приказал врач, не отрываясь от своей работы.

Снаружи кошка вспрыгнула на подоконник. Хвост ее дрожал. Она искала человеческой близости.

— Сестра, у него еще есть пульс?

Она ничего не чувствовала. Лишь холодные костлявые руки. На тонкий палец было надето скромное кольцо. Все больше солдат набивалось в помещение. Они толкались, напирали на стол и наступали на раненых, лежащих на полу. Каждый стремился найти под крышей укрытие, которого она не давала.

Санитар прикрикнул:

— Оставайтесь снаружи, дурачье!

Раздирающий уши грохот. Яркая вспышка осветила комнату. Санитар покачнулся. Пила замолкла.

— Сестра!

Она заметила только, что все пригнулись. Кошка поверх всех прыгнула на стол. В воздухе висела пыль, садилась на фартук, на губы, на инструменты в ведре.

— Сестра, помогите сержанту!

Она бросила ледяные руки, наклонилась над ведром. Снова грохот. Стол опрокинулся. Послышались крики. Ее руки стали хвататься за пустоту. Ноги наступали на тела и на лица. Она рванулась прочь. Трава под ногами была, как вата. Луг был необыкновенно зеленым. Под первыми деревьями она упала. Она плакала. Может быть, из-за Зощенко. Она чувствовала, что он ее покинул. Она плакала из-за самой себя, потому что она его любила.

X

В окопе у лисьей норы, блиндажа окруженной группы Шнитцера, вот уже полчаса рвались винтовочные гранаты. Они вылетали из хода сообщения, занятого красноармейцами, от ротного командно-наблюдательного пункта, летели по воздуху, словно стальные пивные бутылки, и с невероятной точностью рвались прямо перед входом. Мертвого угла больше не было. Глубина окопа больше не спасала: все теперь сидели в ловушке. То, что русские выяснили, где находится блиндаж, казалось невозможным. Окопы не просматривались. Убитых на бруствере не было. Гранаты направлялись чертовским совпадением. Майору Шнитцеру казалось, что он знает, как зовут это совпадение: капитан Вальдмюллер. Фактически же во всем была виновата русская ручная граната, разорвавшаяся не в блиндаже капитана, а за краем окопа. В любом случае в совпадении было нечто методическое. Ефрейтор Шуте угас, будто порыв ветра задул пламя свечи.

Посыльный оставил ефрейтора лежать там, где он упал, и забаррикадировал вход в блиндаж. Оставил открытой только узкую щель, чтобы видеть часть окопа. Он скользнул в проход, который вел в лисью нору, и стал оттуда наблюдать за происходящим.

Лисья нора была свидетельницей того, что опорный пункт видел лучшие времена. Когда саперы однажды ночью сменили подразделение, сидевшее в этом окопе, они нашли этому знак: табличку с надписью «Вилла Лисья нора». Если бы она прежде находилась в каком-то месте, из которого ее перенесли, то стала бы, может быть, знаком спокойствия и защищенности. Однако то, как ее нашли, свидетельствовало об обратном. Саперы заметили, что глубина траншеи слишком мала. Принялись сразу же окапываться и увидели, что лабиринт окопов опорного пункта одновременно представлял собой братскую могилу. Под слоем земли высотой в ладонь они наткнулись на трупы. Лопаты врезались в тухлое мясо, лязгали по костям. В свете осветительной ракеты они откопали череп, к которому приклеилась русская каска. Здесь же был скелет, стянутый заплесневевшим. ремнем. По окопу летали мириады мелких мошек. Тем, на ком не был надет противогаз, ядовитый рой залетал в глаза и рот. Опорный пункт превратился в чумную яму. Призрачные тени выкапывали и вышвыривали падаль за бруствер как одержимые. Они были похожи на ныряльщиков, спустившихся на затонувший корабль и глядевших друг на друга сквозь маски. В братской могиле было три слоя. Если не удавалось действовать лопатой, саперы работали руками, одетыми в перчатки. И между этими слоями была найдена трухлявая доска с надписью «Вилла Лисья нора». Написанная одной из тех костлявых рук, что были выброшены за бруствер. Значит, бывали когда-то дни, когда, прислонившись голым торсом к стенке окопа, солдаты курили здесь сигареты, болтали про отпуск, жгли костер, чтобы отогнать комаров. Но это было уже давно.

Проход, в котором теперь лежал посыльный, был норой, косо уходившей в землю, узкой, как канализационная труба, сырой и темной. В конце его — деревянная дверь. Большая крышка от ящика с надписью: «Войсковое имущество! Не бросать!», поставленная на кожаные петли. А за дверью — прихожая. Необъяснимая роскошь. Может быть, это был газовый шлюз. Для того чтобы в нем жить, он был очень тесным. Но стены его были обиты досками из-под ящиков, а поверх них оклеены газетами. Кому было скучно, мог здесь почитать, что немецкие армии продолжают наступать на восток. Что господин Майер снова спокойно спал, что в понедельник снова будут выдавать яйца. На самом деле, все это прошло сто лет назад. За прихожей помещалось жилое помещение. В нем места хватало на целое отделение. Но для того, чтобы в нем стоять, оно было слишком низким. На полу лежало что-то, что прежде было соломой. Заляпанные глиной сапоги и спертый воздух превратили ее в гнилую дрянь. На этой дряни сейчас лежали четверо раненых. Среди них — и капитан Зощенко. Ранним утром их было одиннадцать. Двоих посыльный вытащил и перекатил за бруствер. Они истекли кровью. От жилого помещения брезентом было отгорожено спальное помещение. Оно было уничтожено прямым попаданием. Снарядом тогда завалило во сне двенадцать русских солдат. Их тела и обломки вытащить так и не удалось, иначе бы лисья нора рухнула. Нет, с самого начала они не питали никаких иллюзий по поводу позиций. И капитан, сидевший сейчас на ротном командно-наблюдательном пункте, будучи пленником русских. И фельдфебель, дезертировавший в Эмгу. И унтер-офицер, сидевший за пулеметом. И он, посыльный, тоже не питал. Блиндаж был похож на темную могильную яму, наполненную животной вонью.