От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии - Генри Мортон

Лучера — город и замок — были одним из удивительнейших достижений Фридриха, причем в век крестовых походов почти невероятным. Это вызвало громкий протест в христианском мире и дало козыри врагам императора в Латеранском дворце. Обнаружив, что остров Сицилию терроризируют банды сарацин, спустившихся с гор для разграбления городов, деревень и путешественников, Фридрих решил проблему оригинальным способом. Вместо того чтобы затеять изнурительную войну, Фридрих окружил сарацин, словно те были редкими разновидностями дичи, которую необходимо было развести в другом месте, и перевез их в северную долину Апулии.

Старинный римский город Лучера, некогда центр Апулии, пришел в упадок. Император решил удалить оттуда немногих христиан и построил мусульманский город. Преобразовал старый собор в мечеть, шокировав тем самым своих современников. За короткое время перевез двадцать тысяч сарацин, и те зажили свободно, исповедуя свою религию, под предводительством эмира и шейхов. С минаретов, построенных самым христианским императором, муэдзины призывали прихожан на молитву. Фридрих все просчитал: он хорошо знал арабов, потому как его детство прошло рядом с ними в Сицилии. Жители Лучеры проявляли фанатичную преданность по отношению к своему защитнику и служили ему везде, даже принимали участие в крестовых походах. Мы шли по пустырю, настоятель то и дело постукивал по земле своим посохом, указывая, что внизу пустота.

— Здесь туннель, по которому можно было пройти в город, — объяснил он, — но сейчас он замурован. Старики помнят, как мальчишками далеко по нему проползали.

Мы пришли к месту, где под травой видны были плоские камни.

— Здесь похоронено много сарацин, — сказал он.

Я усомнился в этом. Зачем понадобилось устраивать кладбище внутри стен замка? Раньше здесь имелись церковь, мастерские, оружейные склады, барак, возможно, и императорская сокровищница, а также пресловутый гарем Фридриха. По этому поводу устроили много шума, хотя, выбирая женщин, Фридрих всего лишь следовал примеру норманнских предков в Сицилии, да и многих норманнских рыцарей того времени, живших в Испании: те радостно переняли некоторые обычаи своих врагов.

Переход Фридриха от замка к замку, из Палермо через Калабрианские горы в Апулию, должно быть, напоминал продвижение цирка «Барнум и Бейли». Императорского слона научили носить штандарт Гогенштауфенов; императорские сокровища перевозились на спинах верблюдов; крытые носилки с женщинами гарема охранялись лучниками-сарацинами, ехавшими верхом. Императорские соколы и гончие путешествовали, как принцы. Охотничьи леопарды ехали на лошадях позади хозяев. Похожую картину на стенах гробницы Медичи во Флоренции изобразил Беноццо Гоццоли, но процессия Фридриха происходила за два с половиной столетия до эпохи Ренессанса и отражала полувосточную жизнь самого роскошного и цивилизованного двора в Европе.

Были уже сумерки, когда я доехал до Фоджи. Оказалось, что это на удивление большой и оживленный город, с многочисленными кафе и ресторанами и великим множеством бумажных фабрик. Некоторые из них находились под юрисдикцией государства, что казалось нормальным в век бюрократии. Я выбрал лучший ресторан и заказал отличный ужин. Апулия на всю Италию славится съедобными моллюсками и ракообразными. Салат из мидий был выше всяких похвал, телячьи эскалопы таяли во рту. За эскалопами последовали местные сыры из козьего и овечьего молока. Впервые я попробовал «Кастель-дель-Монте», вино, выращенное рядом с любимым охотничьим домиком Фридриха II, возле Барлетты. Я решил, что оно — самое лучшее вино Апулии.

После ужина пошел прогуляться, но не нашел, чем восхититься. Город пострадал от землетрясения, случившегося в XVIII веке, а также от бомбежек во время Второй мировой войны, потому что здесь находились железнодорожный узел и авиабаза. Город перестроили, и сейчас он демонстрирует все черты современного итальянского архитектурного стиля. Я обратил внимание на то, что подчеркнутая веселость и оживленность улиц закончилась сразу после девяти вечера, словно по звонку. Кафе опустели, автомобили исчезли, и вскоре Фоджа стала почти пустынной. В свете фонарей я увидел странную, призрачную сцену. Это был небольшой парк или сад с цветочными клумбами и скамейками, рядом с которыми возвышалось около двадцати бронзовых статуй высотою чуть больше нормального человеческого роста. Скульптуры представляли собой мужчин и женщин, смахивавших на колдунов. Некоторые из них были в современных платьях, другие — в старинных одеждах. Я подумал, что вряд ли захочется, сидя на скамейке, читать газету — в наши дни само это занятие вселяет страх, — когда над тобой нависает подобный монстр. Полицейский сказал мне, что сад является мемориалом самому знаменитому жителю Фоджи — музыканту Умберто Джордано, родившемуся в 1867 году и умершему в 1948-м. Бронзовые статуи изображают персонажей его опер. Я сделал себе заметку: заглянуть в «Оксфордский музыкальный справочник». Там я прочел, что «Федора», возможно, единственная опера, при постановке которой на сцену вынесли велосипеды.

От Фоджи я взял курс на северо-восток и по пути в Манфредонию мало что встретил, за исключением деревенского автобуса да фермерских повозок с типичными для Апулии невероятно высокими колесами. Полуостров Гаргано, который я видел на расстоянии, часто называют шпорой итальянского сапожка, хотя большинство всадников скажут, что шпора слишком высока. Гора, врезающаяся в Адриатическое море, выглядит впечатляюще. Она поднимается на три тысячи футов над плоской поверхностью Капитанаты.

Встречая неприязненный прием у спиритов на каждом сеансе, я тем не менее чувствителен к жуткой атмосфере некоторых домов и многих местностей. Морская гладь Апулии и высокий мыс, к которому я сейчас направлялся, вызвали у меня впечатление страны, населенной духами греческих охотников за приключениями и купцов, которые за несколько столетий до христианской эры поселились возле защищенных бухт и основали колонию — Великую Грецию. Сюда явились также римляне, византийцы, ломбардцы, сарацины и норманны, эти северные бандиты и пираты, приехавшие с пустыми карманами и облачившиеся в конце концов в шелковые одеяния монархов.

Отъехав несколько миль от побережья, увидел покореженную землю, которая, как я решил, пострадала от древнего землетрясения, однако, взглянув в карту, узнал, что это — бывший греческий город Сип, впоследствии захваченный римлянами и получивший название Римский Сипонт. До Рождества Христова это место славилось пшеницей, скотом и лошадьми. Как и многие другие города древнего мира, он пережил всех врагов, за исключением малярийного комара. К средним векам город превратился в малярийное болото, и Манфред, красивый, но несчастливый незаконнорожденный сын и преемник Фридриха II, переселил жителей в свой новый порт — Манфредонию. Говорят, Сипонт полностью уничтожили, чтобы заставить людей переехать, а ландшафт — что характерно для юга Италии — оставался все в том же положении целых семьсот лет. Единственным зданием, устоявшим в большом городе, оказалась церковь. Она находится немного в стороне от дороги в небольшой роще раскидистых сосен. Старик, работавший на дороге, сказал мне, что церковь — место упокоения знаменитой святой Марии-ди-Сипонто и раз в год под деревьями устраивают ярмарку. Пилигримы съезжаются со всех сторон, чтобы почтить Мадонну.