На склоне лет - Буало-Нарсежак

Далекий звонок. Я услышал бы, как ходит муха, — так напряжены мои нервы. Возможно, председатель вызывает Клеманс. Если, не доведи бог, он заболеет, я лишусь Люсиль и моя жизнь, абсурдная уже сейчас, станет нестерпимой. Вот до чего я докатился. В сущности, сколько бы я ни хорохорился, возможно, я безотчетно так боюсь смерти, что уцепился за первый доступный мне спасательный круг. Это любовь? Вот и хорошо. Почему бы и нет? Я дотянул до того момента ночи, когда каждая мысль ранит. И чувствую себя таким вымотанным, что уже не могу оторваться от писанины. Что сулит мне будущее? Страшно даже загадывать.

9 часов 30 минут

Клеманс:

— Утречком вы у меня как огурчик, господин Эрбуаз. Чего не скажешь про этого беднягу — господина Вильбера. Его замучила язва. Зря я ему твержу: «Господин Вильбер, поменьше глотали бы этой дряни, может, и чувствовали бы себя лучше». Но вы же знаете, он упрям как осел и продолжает травить себя лекарствами; что ж, тем хуже для него. Надо сказать, он совсем не в ладах с сыном, если только можно назвать сыном человека, который только и делает, что клянчит у него деньги… Заметьте себе, господин Эрбуаз, в прежние времена старики — не про вас будет сказано, но это сущая правда — были счастливее; тогда не пытались продлить им жизнь всеми правдами и неправдами. Теперь же на этих доходяг и смотреть-то невмоготу.

Когда Клеманс в ударе, лучше ее не прерывать. Но сегодня, признаюсь, ее болтовня надоедает. Я тороплюсь остаться один, чтобы встретиться лицом к лицу с мертвой бесконечностью времени, отделяющей меня от полудня. Состояние безнадежности, в каком я пребывал так долго, было, если взвесить все, не таким уж и тягостным в сравнении с лихорадочным ожиданием, которое меня теперь снедает. Я стараюсь восстановить в памяти: а что я испытывал перед моими свиданиями с Арлеттой? Мне кажется, это несопоставимо. Прежде всего, между нею и мной никто не стоял. Она не была запретным плодом. И потом, я наслаждался чудесным ощущением прочности моего положения. Моя любовь была безмятежной, удобной — полной уверенности в завтрашнем дне. Тогда как с Люсиль…

Я не говорю, что смерть гонится за мной по пятам, но мое время ограниченно. Теперь в моем распоряжении лишь скромный капитал часов, а я их глупо транжирю, впустую болтаюсь в ожидании момента, когда опять сожму ее в объятиях. Едва встретившись, мы вынуждены расстаться, и так повторится завтра, послезавтра… Час оазиса приходится на двадцать три часа пустыни в сутки.

Мой бунт изменил направление, как ветер: он уже вызван не скукой, а нетерпением. Но это все тот же бунт. Я никогда не смирюсь со старостью!

22 часа

Она пришла. К делу мы даже не приступали, а сидели рядышком и, держась за руки, в основном разговаривали. Первый подарок, какой мы могли преподнести друг другу, — это прошлое. Возможно, мы его чуточку приукрашали, желая поднять цену на такой дар. Один вручал другому свои разочарования и страдания, не без известного, я полагаю, самолюбования, как будто изворотливая судьба не скупилась на испытания, чтобы подольше держать нас в разлуке до наступления конечного триумфа. Любовь — это всегда немного завоевание чаши Грааля, даже когда доблестный рыцарь опирается не на копье, а на инвалидную трость!

Какая радость открывать для себя любимую женщину, слушать, как она говорит, угадывать черты ее характера. Она не утруждает себя, как я, анализами, бесконечными возвратами к себе. Она — натура прямая, энергичная, простая и необузданная. Я — третий мужчина в ее жизни и наилучший! Она уже подумывает о том, как организовать нашу жизнь. Двери этого маленького помещения вскоре придется открыть для посетителей. Мы не сможем особенно долго затягивать регистрацию книг и обустройство библиотеки. Где же найти нам приют для свиданий? Конечно, не в стенах пансиона! Но может быть, в городе? А не смог бы я поискать, скажем, кафе или чайный салон, посещаемый главным образом туристами? «Все, чего я прошу, — говорит она, — это возможности видеться каждый божий день». Она устроит так, чтобы высвободить время. В случае необходимости даст своему церберу снотворное — пусть себе спит.

Я возражаю:

— Он уже и без того принимает таблетки.

— Я удвою дозу, — не задумывается она.

Разумеется, доказывая свою любовь, она перебарщивает. И я пользуюсь моментом внести ясность: нам вовсе ни к чему настораживать ее мужа. Пообещаем друг другу вести себя благоразумно. Пусть он ни о чем даже и не догадывается.

— Какое счастье, — говорит она, — что вашей рассудительности хватает на нас обоих. Пожалуйста, Мишель, поцелуйте меня.

Она заждалась мужских ласк как женщина, которой долгое время пренебрегали. А я?.. Ко мне возвращаются былые эмоции, но за вычетом пыла. Люсиль сохранила гибкое и упругое тело, тонкую талию, за которую я, скромничая, ее обнимаю. Я еще не осмеливаюсь считать Люсиль своей. Мне кажется, обстоятельства диктуют нам соблюдение последовательности. Я еще играю в древнейшую игру и счел бы некоторые безумства неуместными, если бы, дав себе волю, пошел на них не сопротивляясь. Я люблю ее поцелуи, и не только за то, что они меня волнуют, но и за то, что они немного наивны и вверяют ее мне целиком с самозабвением молодости. Мне почти хочется ей сказать: «Не торопись! Мне за тобой не угнаться!» И вот уже целого часа как не бывало! Пора расставаться. Пять минут мы посвящаем работе над каталогом, последний поцелуй, и мы придаем лицам такое выражение, какое уже ничего не выдаст людям.

— Порядок?

— Порядок!

Можно выходить на публику. Вильбер на ужин не явился. Нашей радости нет предела. Ну что за прелесть сидеть за столом тет-а-тет. Простейшие слова, самые ничего не значащие выражения наполняются потаенным смыслом. В разговоре на самые избитые темы проскальзывает нежность. Мы ведем беседу о даме, которая заняла квартиру покойного Жонкьера. Некая миссис Алистер, обладательница трех чучел кошек, с которыми она, по слухам, целыми днями разговаривает.

— Господи, — произносит Люсиль. — До чего же мне жаль всех этих бедняг. Подумать только, ведь мы могли бы влачить такое же существование, как они, если бы не…

Рука Люсиль ищет мою, и она бормочет: «Спасибо, Мишель!» — и переходит к рассказу про свою сестру, которая живет в Лионе, и брата — почтового инспектора в Бордо. Постепенно, мало-помалу мне удается окружить ее родственниками. Она «проявляется», как на семейной фотографии. Проявитель еще не высветил некоторые места. Так, она не рассказала мне о своем раннем детстве. Мне надо знать о ней все, чтобы дать пищу своему воображению в часы одиночества. Перенесенные ею скарлатина, свинка интересуют меня не меньше, чем ее ссоры с Рувром. Ее мысли и воспоминания — вот чем я завладею в первую очередь. Я говорю ей об этом, на что она отвечает:

— Берите все, Мишель.

Смысл такого намека от меня не ускользает. Я глажу ее запястье в знак того, что понял ее и растроган, что является сущей правдой. От волнующих впечатлений этих дней я чувствую себя разбитым и запиваю своей неизменной настойкой таблетку нимбутала, обеспечивая себе крепкий сон. Любовь как большая докучливая собака — время от времени надо выпроваживать ее за дверь.

Глава 6

Я не раскрывал эту тетрадь четыре дня! Чем же я был занят все это время? Искал кафе или маленький бар — укромное и тайное местечко для наших встреч. Не слишком далеко от «Гибискусов», чтобы Люсиль не теряла времени попусту. Но и не слишком близко, чтобы нам не грозило разоблачение — встреча с жильцами пансиона. Не без труда обнаружил я маленькое старомодное бистро с кустиками бересклета у двери, с четырьмя столиками внутри. Зал темный и тихий. Ни тебе игрального автомата, ни радио. Немолодая особа вяжет за стойкой. Мы отправились туда. Ужас! Мы казались себе приезжими в ожидании поезда и просто не знали, о чем говорить. Когда перед дверью мелькал силуэт, мы вскакивали. Страх, что нас опознают, леденил душу. Пришлось искать другой выход из положения. Я должен был непременно что-то придумать, а это задача не из легких.

Библиотека? Ее открытие намечено на послезавтра, с пятнадцати до шестнадцати часов. Мы собрали средства. Я уже приобрел несколько книжных новинок. Значит, о том, чтобы превратить ее в место свиданий, уже не может быть и речи. Я не решаюсь предложить Люсиль приходить ко мне. Слишком большой риск. Но тогда где же нам встречаться? Разумеется, не в отеле. Все приемлемые отели расположены на берегу, в самой людной части города. И потом, есть условности, с которыми необходимо считаться. Не поведу же я Люсиль в отель на час как женщину, которую ни во что не ставлю. У меня просто не хватит духу. Сложить чемодан и снять номер, чтобы благопристойно принять там Люсиль, всего лишь на краткий миг? И потом, тот, кто говорит «снять номер в отеле», подразумевает переспать. Тут мне следует задаться вопросом. Я употребил это вульгарное слово, не подыскав лучшего, но суть не меняется!