Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Карен Хорни

Приняв во внимание всю ту энергию, которая вкладывается в предъявление и оправдание требований, мы вынуждены предположить мощную реакцию на их фрустрацию. В этой реакции присутствует подспудный страх, но преобладает гнев и даже ярость. Гнев этот особого рода. Поскольку требования субъективно ощущаются честными и справедливыми, то их фрустрация воспринимается как нечестность и несправедливость. Поэтому следующий за ней гнев носит характер праведного негодования. Иными словами, человек чувствует не просто гнев, но право гневаться – которое энергично защищается при анализе.

Прежде чем углубляться в разные выражения этого негодования, я хочу кратко изложить теорию вопроса – в особенности теорию, предложенную Джоном Доллардом и другими. Ее суть в том, что мы реагируем враждебностью на любую фрустрацию; что враждебность по своей сути является реакцией на фрустрацию.* На самом деле, очень несложные наблюдения показывают, что эта связь не обоснована. Напротив, поразительно, какой силы фрустрацию может перенести человек без враждебности. Враждебность возникает, только если фрустрация несправедлива или ощущается как несправедливая, на базе невротических требований. Тогда у нее есть специфическая черта: человек негодует, чувствует себя оскорбленным. Неудача, неприятность преувеличиваются, порой до смешного. Обидчик неожиданно становится подлым, противным, жестоким, низким, то есть, обида решающим образом влияет на суждение обиженного о другом. Перед нами – один из источников невротической подозрительности. Это, кроме того, причина, и очень важная, по которой столь многие невротизированные люди так нетверды в своих оценках других людей и с такой легкостью бросаются от положительного дружеского отношения к полному осуждению.

* Постулат выдвинут на основе теории инстинктов Фрейда, и из него следует, что любая враждебность является реакцией на фрустрацию инстинктивных побуждений или их производных. Для аналитиков, принимающих теорию Фрейда о инстинкте смерти, враждебность, кроме того, получает энергию из инстинктивной потребности в разрушении.

Я позволю себе предельное упрощение: острая реакция гнева или даже ярости может пойти в одном из трех направлений. Во-первых, она может быть подавлена по каким-то причинам, и тогда, как и любая подавленная враждебность, может проявиться в психосоматических симптомах: усталости, мигрени, желудочных расстройствах и т.д. Во-вторых, она может быть свободно выражена или, по крайней мере, полностью прочувствована. В этом случае, чем менее гнев фактически оправдан, тем более человек будет вынужден преувеличивать произошедшее с ним; он будет при этом с невольной небрежностью к фактам выстраивать обвинительное заключение против оскорбителя, которое выглядит строго логичным. Чем более откровенно «кровожаден» разгневанный (по каким угодно причинам), тем больше он будет склонен к мести. Чем откровеннее его высокомерие, тем увереннее он будет в том, что его месть находится в строгих рамках справедливости. Третье направление реакции – погрузиться в страдание и жалость к себе. При этом человек чувствует себя убитым или до крайности униженным и может впасть в полное уныние. «Как они могли сделать со мной такое!» – переживает он. Мучения в таких случаях становятся средством выражения упреков.

Эти реакции легче наблюдать у других, чем у себя, по той самой причине, что убежденность в своей правоте затрудняет исследование в глубинах собственной души. Однако это в наших интересах – исследовать свою реакцию, когда нас обуревает чувство, что с нами скверно поступили, или когда мы начинаем размышлять о чьих-то ненавистных нам качествах, или когда мы рвемся отплатить другим. Мы должны тогда подумать над вопросом: находится ли наша реакция в сколько-нибудь разумном соответствии с причиненным нам злом. И если при честном размышлении мы найдем такое несоответствие, нужно искать скрытые требования. Полагая, что мы хотим и способны отказываться от некоторых своих потребностей в особых привилегиях, и полагая, что мы знакомы со специфическими формами, которые может принять наша подавленная враждебность, нам нетрудно будет увидеть острую индивидуальную реакцию на фрустрацию и понять, какие именно требования скрываются за ней. Но даже увидев в одном-двух случаях эти требования, мы все-таки от них еще не избавимся. Обычно мы преодолеваем лишь особенно бросающиеся в глаза и абсурдные требования. Этот процесс можно сравнить с лечением от солитера, при которым червь удалялся бы по частям. Он будет регенерировать и продолжать высасывать наши силы, пока не удастся удалить его голову. Это значит, что мы можем отказаться от наших требований только в той степени, в которой мы преодолели погоню за славой в целом и все, что из нее вытекает. Однако в противоположность процессу лечения от солитера в процессе возвращения к себе ценен каждый шаг.

Влияние, которое всеобъемлющие требования оказывают на личность и жизнь человека, весьма многосложно. Они создают в нем диффузное ощущение фрустрации и неудовлетворенности столь всестороннее, что его спокойно можно назвать характерной чертой. Существуют и другие факторы, вносящие вклад в подобную хроническую неудовлетворенность. Но выдающееся место среди ее источников занимают все же всеобъемлющие требования. Неудовлетворенность сказывается в тенденции фокусироваться в любой жизненной ситуации на недостатках, на трудностях, и тем самым чувствовать недовольство ситуацией в целом. Например, у человека замечательная работа и вполне конструктивные семейные отношения, но не хватает времени поиграть на пианино, что много для него значит; или одна из дочерей чем-то его огорчает; и эти обстоятельства так разбухают у него в сознании, что он не может оценить все то хорошее, что у него есть. Или возьмем человека, чей прекрасный в остальном день может испортить только то, что заказанные им товары прибыли с опозданием, или того, кто во время прекрасного путешествия воспринимает одни неудобства. Эти установки так обычны, что почти каждый из нас встречался с ними. Люди с такими установками иногда удивляются: почему же они всегда видят во всем мрачную сторону? Или же они гонят от себя такие размышления, называя себя «пессимистами». Не говоря уж о том, что это слово ничего не объясняет, оно подводит псевдофилософскую основу под общую неспособность человека выносить неприятности.

Этой установкой люди сами сильно осложняют себе жизнь. Любая трудность становится в десять раз труднее, если относиться к ней, как к несправедливости. Вспомним мою поездку в сидячем вагоне. Пока она была для меня как бы навязанной обманом, мне казалось, что это больше, чем я могу вынести. Но после того как для меня прояснилось мое требование, она стала доставлять мне удовольствие, хотя сидения не стали мягче, а время в пути короче. То же относится и к работе. Любая работа, к которой мы приступаем с разрушительным чувством свершающейся несправедливости или с тайным требованием, чтобы она была легкой, неизбежно станет напряженной и изматывающей. Другими словами, через невротические требования мы теряем часть искусства жить, состоящую в том, чтобы легко переносить естественный порядок вещей. Конечно, есть события столь тяжкие, что способны раздавить человека. Но они редки. А для невротика и незначительное происшествие превращается в катастрофу, и жизнь оборачивается одними разочарованиями. Вдобавок, невротик порой фокусируется на светлых сторонах чужой жизни: у этого полный успех, у того – дети, у другого – больше свободного времени и он лучше им пользуется, у соседа и дом больше, и лужайка зеленее.

Хотя это достаточно просто описать, но трудно распознать, особенно в себе самом. Эта чрезвычайной важности вещь, которой нет у нас, но есть у другого, кажется настолько реальной, настолько фактической. Таким образом, происходит двойная подделка счетов по отношению к себе и по отношению к другим. Большинство людей не раз слышало, что нельзя сравнивать свою жизнь и счастливые моменты чужой, можно сравнивать разве что одну жизнь с другой в целом. Но, несмотря на то, что этот совет представляется им вполне верным, они не могут ему последовать: искаженная картина мира складывается у них не по недосмотру и не вследствие интеллектуального невежества. Это, скорее, эмоциональная слепота, то есть слепота в силу внутренней бессознательной необходимости.

Ее последствия – это зависть и безразличие к людям. Зависть носит характер, названный Ницше Lebensneid (зависть к жизни), которая относится не к той или иной детали, а к жизни вообще. Она идет об руку с чувством, что ты единственный отовсюду изгнан, приговорен к мучениям, одиночеству, панике, тоске. Безразличие не обязательно предполагает полное бессердечие. Оно вытекает из всеобъемлющих требований и затем приобретает собственную функцию оправдание эгоцентризма личности. Почему другие, которым лучше, чем ему, должны чего-то ждать от него? Почему он, находящийся в худшем положении, чем кто-либо вокруг, он, на которого не обращают внимания или плюют, не имеет права ни на что лично для себя? Так требования укореняются еще прочнее.