Черная Пустошь - Андрей Ливадный

Вязкая, покрытая коростой растрескавшихся шлаков магма в некоторых местах доползла до края расселины, изливаясь вниз, вызывая взрывы в глубинах земных недр. Почва вдруг начала ощутимо сотрясаться — путь назад теперь был окончательно отрезан, а впереди вновь взъярились отзвуки боя.

Аскет, оценив обстановку, указал на фрагмент зарослей автонов, образующих подобие ажурного моста, перекинутого через огнедышащий разлом. Постройки техноса, ранее располагавшиеся по обе стороны трещины земной коры, валялись поодаль, превращенные в бесформенные, оплывшие груды размягченного металла, метрах в ста пятидесяти за ними, на гребне небольшой возвышенности, уже появилась цепь из полутора десятков фигур, облаченных в бронекостюмы. Группу зачистки, успевшую высадиться незадолго до крушения военно-транспортного вертолета, сопровождали шесть небольших, похожих на квадроциклы роботов.

— У нас с тобой только один шанс, — негромко произнес Аскет. — По мостику на ту сторону.

— Он же ни на чем не держится! — запротестовал Дитрих, вжимаясь в землю.

— Без вариантов. — Аскет привстал. — Через пару минут и этот путь отрежут. Давай, ты первый, я прикрою!

Дитрих хотел возразить, снова начать бессмысленный спор, но горло как будто сжала невидимая рука.

Он панически обернулся, встретил тяжелый, недобрый взгляд сталкера, с ужасом осознав, что именно Аскет является источником силы, стиснувшей горло, — давление ощущалось как раз в тех местах, где у егеря располагались два штатных (по стандарту Ковчега) метаболических импланта, проступающих сквозь кожу округлыми серебристыми пятнами размером с крупную монету.

В первый миг он подумал, что сталкер просто решил его задушить, но все оказалось намного сложнее и хуже. Митрофан ни словом не обмолвился о мнемотехнических способностях Аскета, а они у него были, причем неслабые. Удушающий спазм, стиснувший горло Дитриха, являлся лишь побочным эффектом от внезапного воздействия на его метаболические импланты, принимавшие непосредственное участие в обмене веществ, позволявшие егерю дышать отравленным воздухом, подолгу обходиться без воды, переносить некоторые дозы радиации, выдерживать физические нагрузки, непосильные для обычного человека.

Последней из перечисленных возможностей и воспользовался Аскет.

Он воздействовал на скоргов, чьи колонии являлись основой любого импланта, работающего в Пятизонье.

Егерь, пару секунд назад вжимавшийся в землю, неожиданно привстал, вскидывая «ИПК». Его мышцы дрожали, но разум оставался чист. Вперед, к шаткому мостику, нависшему над огнедышащей бездной, Дитриха толкнула не злонамеренная воля, управляющая рассудком, и не слабое давление на горло, а всплеск активности скоргов, ускоривших обмен веществ. Когда тело внезапно переполнилось жизненной энергией, лежать на земле, проклиная судьбу, созерцая, как к тебе приближается смерть, стало невозможно, — мышцы напряглись, требуя действия, и он поддался рефлекторному порыву, побежал, удерживая тяжелый импульсный пулемет на уровне груди, готовый в любую секунду открыть огонь.

— Не останавливайся! — хлестнул вдогонку приказ Аскета. — Прикроешь меня с той стороны!

Дитрих ничего не ответил.

Стиснув зубы, он несся вперед, с ходу преодолевая невысокие препятствия, попадающиеся на пути, словно легкоатлет, выкладывающийся на дистанции под воздействием сильнейшего допинга. Если в мире спорта это повлекло бы дисквалификацию, то тут мерилом целесообразности каждого действия являлись жизнь и смерть — судьи куда более строгие и беспощадные, но щедрые на призы.

Аскет, оставшийся на позиции, за забегом Дитриха не следил. Он прекрасно знал, какие шокирующие ощущения испытывает сейчас егерь. Сам вкушал их в полной мере практически каждый день. Однажды с его главным метаболическим имплантом проделали то же самое, вот только обстоятельства сложились трагическим образом — мнемотехник, проводивший вмешательство, погиб, а он выжил и был вынужден скитаться по отчужденным пространствам, без сна и покоя, испытывая постоянный голод, пока методом мучительных проб и ошибок не научился подавлять в себе излишнюю активность колонии скоргов.

О том времени и о событиях, предшествовавших варварскому вмешательству, он старался не вспоминать. Быть бы ему сталтехом, законной добычей взбесившихся скоргов, если б не очнувшаяся вместе с ускорившимся метаболизмом воля к жизни, жгучая боль самопознания, сводящая с ума, но заставившая сопротивляться, двигаться, избегать опасностей, с каждым новым шагом, с каждой стычкой, болезненно постигая новые возможности, дарованные, но не раскрытые после множественных единовременных имплантаций…

Затаившись под прикрытием груды камней, он поудобнее пристроил ствол крупнокалиберного импульсного пулемета между двумя валунами.

Аскет не носил брони. Несколько месяцев он выживал в Пустоши, словно зверь, подчиняясь инстинктам, и за это время познал собственные возможности глубже и болезненнее большинства сталкеров. Если аномальные пространства отметили тебя, сделав частью окружающего мира, дав возможность выжить среди ядовитых испарений металлокустарников, в таких чащобах, куда не забредали и сталтехи, если энергия таинственного, непостижимого для разума Узла переполняет организм, пульсирует в жилах, напитывая импланты, к чему обременять себя центнерами металла?

Зрительный имплант взял увеличение. Цепь солдат приближалась, чуть впереди, навострив сенсоры, двигались шесть боевых кибернетических механизмов на колесных шасси. Небольших размеров, они, тем не менее, несли внушительную огневую мощь, являясь грозными противниками.

«Одна беда — скоро станут механоидами на службе у техноса», — подумал Аскет. На увеличении он прекрасно видел, что боевые механизмы подготовлены наспех. Их легкобронированные корпуса покрывал тонкий слой нанесенного специально для данной операции пластика, призванного предохранить машины от воздействия скоргов. Защита слабая и сомнительная. Для работы в условиях Пятизонья существовали специально разработанные виды техники. Их окунали в жидкий пластик целиком, и не один раз, а несколько, по мере сборки основных узлов и агрегатов, затем прогоняли через дефектоскопы, давали нагрузки на испытательных стендах и снова проверяли, отбраковывая до пятидесяти процентов продукции, а эти, так, одна пародия на защиту…

…Дитрих пробежал три четверти расстояния и уже находился подле шаткого, потерявшего надежные опоры мостика, сплетенного из металлорастений, когда цепь солдат остановилась. Они заметили бегущего сталкера, но не попытались остановить его окриком, а сразу открыли огонь на поражение, будто в тире.

Аскет повел стволом «ИПК». Злоба и горечь всколыхнулись в душе — он еще помнил, что значит быть на «той стороне», глядя через прицел на «имплантированных нелюдей», но чувство чиркнуло, как пуля на излете, уже бессильное, несущественное, раздавленное прессом новой реальности.

Сместив прицел, он дал короткую очередь.

Цилиндрические пули крупнокалиберного импульсного пулемета, способные на расстоянии полукилометра выжечь десятисантиметровые дыры в бетонном блоке, отшвырнули одного из роботов, разорвав легкую машину на несколько уродливых фрагментов.

Десяток бойцов отреагировали мгновенно, рассыпавшись по склону, занимая любые доступные укрытия. Расстрел бегущего сталкера тут же прекратился, даруя Дитриху драгоценные секунды на преодоление шаткого мостика.

Аскет дал еще одну, длинную очередь с расчетом, чтобы султаны разрывов хорошенько вспахали склон, не давая противнику огрызнуться огнем, затем перекатом сместился вбок, меняя позицию, выхватил из потрепанной разгрузки магазин для «карташа», который всегда носил при себе, вставил его в «ИПК», переведя оружие в снайперский режим огня.

В Пятизонье нельзя уповать на удачу. Мир аномальных пространств настолько чужд человеку, что любое действие здесь проходит на грани жизни и смерти. Из десяти попавших в гибельные пространства сталкеров выживает от силы один. Спора нет, у границ Барьеров в тонкой прослойке между зонами повышенной гравитации и по-настоящему опасными территориями обретается множество народа. Торговцы, мастера бионики и мнемотехники, вербовщики различных группировок, военные, ремесленники, освоившие некоторые приемы манипуляций с колониями скоргов, — все они именуют себя сталкерами, но лишь единицы отваживаются проникать в глубь отчужденных пространств, встречаться один на один с превратностями Пятизонья, вступать в схватки с техносом, добывая артефакты, н-капсулы, исследуя руины, подвергаясь ежесекундному риску.

Психология настоящих сталкеров-одиночек необратимо меняется. Им не на кого уповать, кроме как на самих себя, любой полученный опыт неизбежно оплачивается кровью, невыносимыми муками спорадических изменений, они учатся у техноса, а технос, в свою очередь, начинает копировать некоторые приемы, используемые людьми.