Приемное отделение - Андрей Шляхов

— Хотите, я сама спрошу у Александра Гелиевича?

Александр Гелиевич Аксаментов был профессором и реальным руководителем кафедры внутренних болезней Российского медицинского университета. Заведующий кафедрой Кокорев, в прошлом году отметивший восьмидесятилетний юбилей, ввиду преклонного возраста и слабого здоровья, выполнял сугубо представительские функции — дремал в президиумах на конференциях, семинарах, конгрессах и прочих симпозиумах или «работал» на дому. Ему даже документы на подпись возили домой.

— Нет-нет! — отказался Алексей Иванович. — Спасибо за предложение, Надежда Тимофеевна, но не надо. В приемном отделении все равно ничего не напишешь…

Алексей Иванович набрался смелости, позвонил в редакцию «Времени» и поинтересовался насчет опровержения. Ему ответили, что по таким пустякам опровержений не печатают. «Вот если бы вас родственником Гитлера назвали, тогда еще бы вы имели право возмущаться!» — строго сказала незнакомая дама, то ли помощник, то ли заместитель главного редактора. Алексей Иванович попытался объяснить, что подобная информация вводит читателей в заблуждение, с Боткина перескочил на несуществующий мышкинский роддом номер один, а с роддома на то, что приехал в Москву совсем не за женой… но его даже не дослушали до конца, буркнули «извините, я занята» и положили трубку.

Главный врач, прочитав статью, смеялся до слез.

— Это же надо подумать — кандидат медицинских наук! Крутая у нас больница, ничего не скажешь, если кандидаты в приемном отделении работают!

Александр Брониславович был доволен. Как же — такой резонанс! Совсем недавно в департаменте разбирался противоположный случай. У ворот второй городской больницы умер сорокапятилетний мужчина. Он ехал в такси и вдруг почувствовал себя плохо. Побледнел, застонал, схватился за грудь… Таксист, оценив ситуацию и хорошо зная Москву, привез пассажира в ближайшую больницу — вторую клиническую имени Мечникова. Охранники не хотели пропускать такси на территорию больницы без пропуска, но позвонили в приемное отделение и сообщили, что к воротам привезли больного. Врач приемного отделения ответил, что улицу он не обслуживает, и посоветовал пропустить машину, если в ней действительно находится кто-то нуждающийся в помощи. Охранник ответил, что только сегодня получил от старшего смены нагоняй с последним предупреждением за допуск на территорию больницы машин, не имеющих пропуска… Пассажир не стал дожидаться, пока охрана и медицина выяснят отношения, и умер. Охранники поняли, что дело приняло серьезный оборот, и подняли шлагбаум. Трясущийся от возмущения таксист ворвался в приемное отделение и начал орать бессвязное нецензурное. Дежурный врач вышел с ним вместе к машине, убедился, что пассажир мертв, и послал таксиста вместе с его пассажиром (или, правильнее сказать, бывшим пассажиром, а ныне уже грузом) куда подальше, потому что покойники госпитализации не подлежат. Таксист полез на дежурного врача с кулаками. Дело закончилось приездом полиции, которая успокоила таксиста и отправила труп в судебно-медицинский морг. В тот же вечер подробная информация о случившемся появилась в Интернете… «Крайними» сделали двоих охранников, потому что врач приемного отделения стоял на том, что никто ему не звонил и о приезде машины с умирающим не сообщал. Охранники срочно уволились, главному врачу второй больницы департамент объявил выговор, но шум в средствах массовой информации долго не утихал.

От администрации доктор Боткин получил премию в размере двух окладов и благодарность, объявленную в приказе. Заодно и познакомился с Александром Брониславовичем, который по такому случаю почтил своим присутствием утреннюю конференцию. Главный врач крепко пожал Алексею Ивановичу руку, похлопал его по плечу и сказал, что такими сотрудниками можно гордиться. Алексей Иванович покраснел и ответил, что так на его месте поступил бы каждый из присутствующих.

— Не каждый! — возразил главный врач.

Он высмотрел в зале заведующего общей реанимацией Белявского и обратился к нему:

— Георгий Лаврентьевич, нет ли у вас желания провести с коллективом парочку занятий по оказанию экстренной помощи?

Желания у Белявского не было никакого, но не признаешься же в этом главному врачу. Пришлось ответить, что желание есть, и пообещать к пятнице дать график занятий в отделениях.

— Доктора Боткина я от этих занятий освобождаю! — не без некоторого пафоса сказал главный врач.

Остальные освободили себя от занятий сами. Белявский подал Виктории Васильевне график, согласно которому врачи отделений ежедневно в четырнадцать часов должны были приходить к нему в кабинет и под его чутким руководством совершенствовать свои навыки в течение часа. Анестезиологи и реаниматологи, естественно, от этих занятий освобождались — им и так чуть ли не каждый день приходится кого-то реанимировать. Из остальных отделений Белявскому звонили где-то после полудня, сетовали на великую загруженность и просили «поставить галочку» без явки. Белявский не возражал — ему так было проще.

Маховик славы доктора Боткина, раскрутившись, набирал все большие обороты. Московская телекомпания «Тринадцатый канал» захотела снять пятнадцатиминутный сюжет о героическом докторе и замечательной больнице, в которой он работает. Именно так сказала Нонне Антоновне редактор:

— Мы хотим приехать в вашу замечательную больницу и познакомиться с вашим героическим доктором!

Кто возразит против подобного желания?

— Приезжайте, всегда рады, — ответила Нонна Антоновна и быстро оговорила детали.

Сюжет планировался в передачу «Ночной город» и потому должен был сниматься ночью.

— Это подчеркнет, что медики работают, когда все отдыхают или спят…

«А то зрители не знают…» — подумала Нонна Антоновна.

— К тому же в ночное время у вас должно быть меньше работы и, соответственно, больше времени для общения с нами…

— Я буду присутствовать при этом и подменю доктора Боткина на приеме, чтобы вы могли спокойно пообщаться, — пообещала Нонна Антоновна.

Можно было договориться с телевидением о съемках в выходной день Алексея Ивановича, все равно он в отделении ночует, но факт проживания сотрудников на территории больницы был секретом из секретов, и журналистов к нему и близко подпускать было нельзя. «Им же только палец протяни, всю руку откусят, — думала Нонна Антоновна. — Одно слово — акулы пера, или, как выражались Ильф и Петров, „шакалы ротационных машин“». Поэтому съемку назначили в дежурство Алексея Ивановича.

Наивный доктор Боткин обрадовался предстоящей съемке как возможности рассказать о себе чистую, незамутненную и не извращенную правду. Он и не подозревал, сколь виртуозно владеют работники телевидения искусством «нарезки». Кто-то из посвященных и сопричастных когда-то сказал, что из невинного рассказа об отдыхе на море умелые руки могут «скроить» признание в зверском убийстве родной бабушки. Умелые руки могут и не такое.

Нонна Антоновна посоветовала Алексею Ивановичу подготовиться, написать что-то вроде конспекта своего выступления, чтобы говорить на камеру гладко, без запинок. Боткин с конспектом заморачиваться не стал, решил, что, будучи человеком опытным (два интервью как-никак в анамнезе), прекрасно обойдется и без шпаргалки. Подровнял бороду, повесил в смотровой чистый запасной халат, чтобы можно было мгновенно переодеться, если понадобится, вот и вся подготовка. Медсестрам Надежда Тимофеевна, по совету Ноны Антоновны, переставила в графике дежурства так, чтобы вместо снулой, рыхлой и совсем не киногеничной Корочковой в день приезда телевидения работала симпатичная и бойкая на язык и руку Алина. Корочкову это весьма обидело, но против заместителя главного врача медсестре идти не след, поэтому Оксана ограничилась чем-то вроде проклятия, сказав:

— Да чтоб ей боком вышли эти съемки!

И ведь накаркала, накаркала ворона, да еще как! Впрочем, чтобы все было ясно, надо на время оставить в покое доктора Боткина с приемным отделением и рассказать о пациенте Чемчерском из блока кардиореанимации.

Когда-то Чемчерский был сантехником, и, как считалось, неплохим. Можно сказать — был мастером своего дела, волшебником, который может все. Невозможного для него не существовало, как выражался он сам: «Все определяется полнотой налитого стакана». Щедро наливаемые стаканы его в конечном счете и погубили. Как мастера.

У пациентов пожилого возраста с атеросклерозом сосудов головного мозга инфаркт миокарда может вызывать расстройства сознания. Как правило, эти расстройства надолго не затягиваются, длятся два-три, максимум пять дней. Если к атеросклерозу мозговых сосудов добавляется хронический алкоголизм, со всей присущей ему мозговой симптоматикой, то расстройства сознания возникают с большей вероятностью и длятся дольше. На больную, так сказать, голову.