Скоморошины - Сборник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его приветствие заметно понравилось; солдат подошел поближе, мальчишка сделал гримасу, один из мастеровых почесал затылок и сказал: «Ишь ты!» – тогда как другой, его товарищ, схватившись за бока, заливался уже во все горло. Но вот хохот утихает; Пучинелла спрашивает музыканта; взоры всех обращаются на его флегматического товарища.
– А что тебе угодно, г. Пучинелла? – отвечает шарманщик.
Пучинелла просит его сыграть «По улице мостовой»; музыкант торгуется. «Да что с тебя, мусью? Двадцать пять рублей ассигнациями!» Пучинелла. Да я и отроду не видал двадцать пять рублей, а по-моему – полтора рубля шесть гривен. Музыкант. Ну хорошо, мусью Пучинелла, мы с тобой рассчитаемся. – Сказав это, он принимается вертеть ручку органа.
Звуки, «По улице мостовой» находят теплое сочувствие в сердцах зрителей: дюжий парень шевелит плечами, раздаются прищелкивание, притоптывание.
Но вот над ширмами является новое лицо: капитан-исправник; ему нужен человек в услужение; музыкант рекомендует мусью Пучинелла.
– Что вам угодно, ваше высокоблагородие? – спрашивает Пучинелла.
– Что ты, очень хороший человек, не желаешь ли идти ко мне в услужение?
Пучинелла торгуется; он неизвестно почему не доверяет ласкам капитана-исправника; публика живо входит в его интересы.
Капитан-исправник. Экой, братец, ты со мной торгуешься! Много ли, мало ли, ты станешь обижаться.
Пучинелла. Не то чтобы обижаться, а всеми силами стану стараться!
Капитан-исправник. У меня, братец, жалованье очень хорошее, кушанье отличное: пуд мякины да полчетверика гнилой рябины, а если хочешь сходишь к мамзель Катерине и отнесешь ей записку, то получишь двадцать пять рублей награждения.
Пучинелла. Очень хорошо, ваше благородие, я не только записку снесу, но и ее приведу сюда.
Публика смеется доверчивому Пучинелла, который побежал за мамзель Катериною. Вот является и она сама на сцену, танцует с капитаном-исправником и уходит. Толпа слушает, разиня рот, у некоторых уже потекли слюнки.
Новые затеи: Пучинелла хочет жениться; музыкант предлагает ему невесту; в зрителях совершенный восторг от девяностодевятилетней Матрены Ивановны, которая живет «в Семеновском полку, на уголку, в пятой роте, на Козьем Болоте». Хотя Пучинелла и отказывается от такой невесты, но все-таки по свойственному ему любопытству стучит у ширм и зовет нареченную. Вместо Матрены Ивановны выскакивает собака, хватает его за нос и теребит что есть мочи.
Публика приходит в неистовый восторг: «Тащи его, тащи… так, так, тащи его, тащи, тащи!..» – раздается со всех сторон. Пучинелла валится на край ширм и самым жалобным голосом призывает доктора, не забывая, однако, спросить, сколько будет стоить визит. Является Доктор, исцеляет Пучинелла и в благодарность получает от него оплеуху.
За такое нарушение порядка и общественного спокойствия исполненный справедливого негодования капитан-исправник отдает Пучинелла в солдаты.
– Ну-ка, становись, мусью, – говорит капрал, вооружая его палкою, – слушай! На кра-ул!
По исполнительной команде Пучинелла начинает душить своего наставника вправо и влево, к величайшему изумлению зрителей. Ясно, что такого рода буян, сумасброд, безбожник, не может более существовать на свете; меры нет его наказанию: человеческая власть не в состоянии унять его, и потому сам ад изрыгает черта, чтобы уничтожить преступника.
Комедия кончается. Петрушка, лицо неразгаданное, мифическое, неуместным появлением своим не спасает Пучинелла от роковой развязки, и только возбуждает в зрителях недоумение. Неунывающий Пучинелла садится верхом на черта (необыкновенно похожего на козла), но черт не слушается; всадник зовет Петрушку на помощь, но уже поздно: приговор изречен, и Пучинелла погибает образом, весьма достойным сожаления, то есть исчезает за ширмами.
Раздается финальная ария, представление кончилось.
Вертепные представления
Вертеп в Иркутске. H. А. Полевой
В Иркутске, где я родился и жил до 1811 года, не было тогда театра, не заводили и благородных домашних спектаклей. <…> Театр заменяли для нас вертепы. Знаете ли, что это такое?
<…> Вертеп – кукольная комедия, род духовной мистерии. Устраивается род подвижного шкафа, разделенного нa два этажа, куклы водятся невидимо руками представителей, грубый хор поет псальмы, нарочно для того сочиненные, иногда присовокупляется к ним скрыпка; иногда импровизируются разговоры.
Содержание вертепной комедии всегда бывало одинаково: представляли мистерию рождества; в верхнем этаже устраивали для того вертеп и ясли, в нижнем трон Ирода. Куклы одеты бывали царями, барынями, генералами, и вертепы важивали и нашивали семинаристы и приказные по улицам в святочные вечера, ибо только о святках позволялось такое увеселение. Боже мой! С каким, бывало, нетерпением ждем мы святок и вертепа! С наступлением вечера, когда решено «пустить вертеп», мы, бывало, сидим у окошка и кричим от восторга, чуть только в ставень застучат, и на вопрос наш: «Кто там?»– нам отвечают: «Пустите с вертепом!» Начинаются переговоры: «Сколько у вас кукол? Что возьмете?» Представители отвечают, что кукол пятьдесят, шестьдесят, одних чертей четыре, и что у них есть скрыпка, а после вертепа будет комедия. Мы трепещем, что переговоры кончатся несогласием, покажется дорого. Но нет! Все слажено… И вот несут вертеп, ставят полукругом стулья, на скамейках утверждается самый вертеп; раскрываются двери его – мишура, фольга, краски блестят, пестреют; является первая кукла – Пономарь, он зажигает маленькие восковые свечки, выбегает Трапeзник, с кузовом, и просит на свечку. Один из нас, c трепетом, подходит и кладет в кузов копейку. Пономарь требует дележа, сыплются шутки, начинается драка, и мы предвкушаем всю прелесть ожидающего нас наслаждения И вот – заскрипела скрыпка; раздались голоса – являются Ангелы и преклоняются перед яслями при пении:
Народился наш спаситель,Всего мира искупитель.Пойте, воспойтеЛики, во векиТоржествуйте, ликуйте,Воспевайте, играйте!Отец будущего векаПришел спасти человека!
Нет, ни Каталани, ни Зоннтаг, ни Реквием, ни Дон-Жуан не производили потом на меня таких впечатлений, какое производило вертепное пение! Думаю, что и теперь я наполовину еще припомню все вертепные псальмы. И каких потрясений тут мы не испытывали: плачем, бывало, когда Ирод велит казнить младенцев; задумываемся, когда смерть идет наконец к нему при пении: «Кто же может убежати в смертный час?» – и ужасаемся, когда открывается ад; черные, красные черти выбегают, пляшут над Иродом под песню «О, коль наше на сем свете житие плачевно!»– и хохочем, когда Вдова Ирода, после горьких слез над покойником, тотчас утешается с молодым генералом и пляшет при громком хоре: «По мосту, мосту, по калинову мосту!»
Комедия после вертепа составлялась обыкновенно из пантомимы самих вертепщиков: тут являлся род Скапена-слуги, род Оргона-барина, Немец да Подьячий; разговор состоял из грубых шуток, импровизировался, и обыкновенно Слуга, бывало, всех обманывает, бьет Немца и дурачит Подьячего…
Кукольное представление в Торопце. М. И. Семевский
I<…> Из избы слышны звуки визгливой скрипки – то Клиш зачинает комедь да зазывает публику. Публика платит по копейке и занимает места. Изба разделена занавеской на две половины, на одной стоят скамейки для зрителей, за занавеской два скрипача и особый столик с прорезанными скважинами: из-за занавеса высовывается рука Клиша и на столе являются куклы. Комедь спущена. Смех, остроты и разные применения к живым лицам со стороны публики встречают каждую куклу. Куклы на проволоках скачут, дерутся, кланяются, дергают руками и ногами. Все это грубо, аляповато, но Клиш балясничает, поет, скрипка визжит и зрители в восхищении.
«Начинается комедь, чтоб народу не шуметь: русский народ будем сверху пороть!
Едет Царь и кричит: «Воины мои, воины, солдаты вооруженные, престаньте пред своим победителем!»
Являются Солдаты: «О, царь наш, царь! Почто воинов призываешь, каким делом повелеваешь?»
Царь. Сходите, убейте до четырнадцати тысяч младенцев.
Является Баба.
Солдат (говорит). Что за баба, что за пьяна, пришла пред царем, расплакалась. Взять ее и заколоть. О, прободи твою утробу!
Является Черт к Царю.
<Черт>. Возьмем твою душу и потащим в тот рай, где горшки обжигают, туда вас и все черти тягают.
Мужчина и Баба.
Баба (поет).
Ты поляк, ты поляк, а я католичка:Купи вина, люби меня, а я невеличка!
Мужчина (поет).
Здравствуй, милая, хорошая моя!Чернобровая похожа на меня.Вот жги, говори,Рукавички барановые,А другие не помаранные!
Казак (поет).
