Крылатые люди - Игорь Шелест

Все же ему удалось освободиться от веревки.

А шнур, с таким риском и трудом перекинутый, оказался в воде. Лодка, конечно, прошла мимо, и нужно было ей снова зайти на круг, чтобы повторить всю эквилибристику с переброской шнура.

Отплевывая воду, отряхивая с глаз брызги, они сквозь воспаленные веки жадно всматривались в череду одурманивающих волн, боясь хоть на секунду потерять свою надежду.

Рассчитал ли так искусно летчик, или повезло на этот раз, но лодка так близко подошла к ним, что двум находившимся в ее носу удалось буквально за волосы вытащитъ и Веню и Максима из шатких «гнезд». Их перетащили по корпусу и уложили на моторные чехлы. Борттехник сказал, чтоб спали. Пояснил, что лодка теперь подняться не может, что при посадке произошли повреждения и они будут пробираться к базе рулением по бурному морю.

Рулить на "дорнье валь" — солидной летающей лодке — оказалось возможным. Но рулить потребовалось около 150 километров: так отнесло их за трое суток на северо-запад.

Летчик летающей лодки Слаботченков вопреки своей фамилии был вовсе не слабак. Садясь к ним в нарушение инструкции при значительном волнении, он рассудил так: "Если полечу на базу, они могут погибнуть. Да и сам не найду их, вернувшись через пару часов обратно". Решившись на риск ради спасения двух парней, будущих летчиков, он пошел на посадку.

Выяснилось, как ему удалось их обнаружить. Оказывается, он почувствовал на лице какой-то блик света, зайчик. Ему показалось, что под ним иностранная подводная лодка, — своих подлодок в данном квадрате в это время не было, Слаботченков это знал точно. Он стал кружить над странным перекатом волн, но, только снизившись, понял, что это те, кого безрезультатно искали моряки.

Руление летающей лодки продолжалось с 3 часов дня до 11 вечера. Сияние севастопольских огней, опрокинутых в гладкую чернь бухты, взволновало их души. От радости у Вени на глазах навернулись слезы. Когда приблизился буксирный бот, Зенков подумал: "Это море мне мстило за то, что изменил ему, согласившись летать!"

Несколько дней Зенков отлеживался на койке, набираясь сил. Было время поразмыслить. Море звало его, считая его своим, а он позволил себе нарушить его волю. Теперь море не пощадит его, если он полетит снова. Пораскинув мозгами, Веня решил добиваться возвращения на флот. Но как? Надумал пока канителить, не проявлять никакого рвения, сочинить похитрей рапорт…

И только лишь это придумал, как на прогулке встретил своего инструктора. Хотел увильнуть от встречи, а тот окликнул:

— Эге, Зенков, ты ведь еще не выполнил зачетный полет. Как себя чувствуешь? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Знаю, хорошо, я так и думал — моряк! Словом, собирайся, браток, и айда в воздух. Сейчас и полетим с тобой. Маршрут тот же.

У Зенкова не хватило духу сказать инструктору, что больше летать не хочет, что мечтает стать настоящим моряком, а не морским летчиком-наблюдателем. Что ему это на роду написано, что он обожает море и прочее. Вместо этого Зенков, удивляясь себе, ответил:

— Есть собираться! — и пошел за планшетом и кожанкой, чтоб одеться в полет.

Почему он не сказал инструктору того, что собирался сказать? В силу привычной дисциплины? Или не хотелось, чтоб подумали, будто он струсил?..

Веня собрался и, больше не говоря ни слова, полетел. И выполнил на этот раз задание без малейших замечаний и происшествий. Через несколько дней Вениамину Дмитриевичу Зенкову было присвоено звание летчика-наблюдателя.

Форма, накапливаемый опыт приспособили его к новому состоянию. Форма у морских летчиков — морская, только на рукаве тогда нашивались крылышки авиатора…

Некоторое время он летал летчиком-наблюдателем в морской авиационной части. Но, учитывая штурманские способности, Веню решили направить в Ленинград на курсы авиационных инженеров. Это было уж слишком!

В отчаянии он написал начальнику ВВС Якову Ивановичу Алкснису письмо, где объяснил, что просился переучиться на летчика, а командование части возымело намерение сделать из него инженера, не считаясь с его, Зенкова, желанием. На пакете Веня сделал сверхсмелую пометку: «Лично». С мрачным чувством, не надеясь ни на что, отправился он с предписанием в Ленинград. Когда же обратился в окошко за пропуском, услышал удивившее его обращение:

— Зенков? Вениамин Дмитриевич? — Так точно.

— Получено предписание начальника Военно-Воздушных Сил направить вас в Борисоглебск в летную школу для переучивания.

Через два года Вениамин Дмитриевич Зенков стал военным летчиком бомбардировочной авиации. Сперва летал на универсальном в то время Р-5, а с 1938 года на нльюшинском дальнем бомбардировщике ДБ-За.

Но воевать в Великую Отечественную войну он начал на бронированном штурмовике Ил-2. И уже тогда, на одноместном самолете без пулевой защиты хвоста молодой летчик-штурмовик Вениамин Дмитриевич Зенков умудрился сделать пятнадцать боевых вылетов на штурмовку врага, каждый раз возвращаясь на свой аэродром без существенных повреждений.

Нетрудно догадаться, что уже первые удачные полеты этого парня не прошли незамеченными, и друзья стали поговаривать о Вене как о везучем человеке. Когда же и после восьмого, так сказать, «заветного» боевого вылета самолет Зенкова подрулил к стоянке и техник не обнаружил на нем опасных осколочных пробоин, тут уж к нашему штурмовику стали присматриваться куда внимательней в полете.

И что же заметили летчики? Оказывается, перед выходом на цель для атаки Зенков как-то особенно готовится. Почему-то снимает с рук одну за другой краги-перчатки. Ерзая на сиденье, подсовывает их под себя. И кое-кому из друзей почудилось, что он неспроста это, что он священнодействует.

И вот, когда после боевого вылета они гурьбой шли в штаб, один из летчиков с усмешкой взглянул на Веню:

— Вень, а Вень… А ты опять колдовал в полете?

— Как это? — удивился Зенков. — Что ты хочешь этим сказать?

— Будто не знаешь… Ерзал по кабине перед атакой, все прятал под себя краги.

— А, ты вот о чем! — рассмеялся Веня. — Какая чепуха! Да ведь удобней без перчаток пальцами на гашетки пушек нажимать. Нет, правда. Какого черта вы на меня уставились?

Друзья с веселым любопытством разглядывали Веню, а тот, кто затеял этот разговор, и вовсе решил подначить:

— Все же колдун ты, Веня, не хитри!..

Так, потехи ради, Веню и стали в полку называть колдуном. Обладая прекрасным чувством юмора, он посмеивался на это, но решил в очередном полете не снимать перчаток, зная, что друзья опять будут следить за малейшими его действиями.

Но в силу укоренившейся уже привычки, сосредоточившись на задании, он к моменту выхода на штурмовку совершенно позабыл о каких-то там перчатках. И вот после полета, оказавшись в столовой, он услышал:

— А ты опять, Веня, в полете колдовал.

— Как? Не может быть! — изумился летчик. — Точь-в-точь, как прошлые разы…

— Тьфу ты! Да шут с ним! Забыл, должно быть…

Если уж говорить всерьез, то «колдовство» Вени было вовсе не в том, что он снимал краги перед атакой. Приобретя уже кое-какой боевой опыт, он выработал свой метод каждый раз безошибочно и точно выходить на заданную цель, и хитрость эта была будто бы малоприметная, а существенная.

Еще готовясь к полету, прокладывая свой путь на карте, он против заданной цели сбоку намечал какой-то хорошо заметный ориентир: озерцо, изгиб речки, холм, лесок или что-то еще, и уже в полете, поравнявшись с видимым ориентиром, безошибочно начинал разворот на цель, пусть она была сперва неразличима, тщательно замаскирована, и без проскока и лишних маневрирований, с первого захода оказывался перед целью, зная наверняка, что она здесь.

Таким образом, обычно маршрут строился с выходом на цель сбоку, сзади, но не в лоб. Это, естественно, создавало больше возможностей для внезапности атаки и снижало в какой-то мере вероятность больших потерь.

Но не всегда это удавалось. Были случаи, когда боевая обстановка заставляла незамедлительно штурмовать, скажем, вражеские батареи прямо в лоб. Так было и в шестнадцатом боевом полете Вени Зенкова.

Враг был на противоположном берегу Волхова, и штурмовики вышли на атаку прямо с ходу, на бреющем перемахнули реку, стали бить по огневым точкам, хоть и замаскированным, но выдававшим себя своим же огнем. По огням-то они и целились, разойдясь для атаки вширь. И вот тут Веня вдруг получил сильнейший удар в свой самолет, такой удар, что самолет словно бы остановился в воздухе на мгновение. Ослепило, как шаровой молнией, и тут же в кабину пахнуло горячим маслом. Не медля ни секунды, Веня хватил ручку руля высоты на себя, вместе с тем сильно креня машину, и она, как летела на максимальной скорости, взвилась в боевом развороте метров на четыреста и оказалась над Волховом в направлении своих позиций.