Златоуст и Златоустка - Николай Гайдук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Произошло это в прошлом году, когда парень ещё не занимался дурацкими писульками на бересте. Он целыми днями бродил по тайге, собирал грибы да ягоды, копал коренья. Шишковал по осени – кедровые шишки деревянным колотом, как пудовым молотом, околачивал, по-детски удивляясь, какие могучие кедры вырастают в родной тайге – метров пятьдесят и даже больше. А какие древние деревья – лет, наверно, по двести растут, в облаках купаются. Подкидыш любил это «хлебное» дерево – рядом с ним не пропадёшь, прокормишься. И жалко было – даже зло брало! – когда он видел кем-то заваленный, до смерти загубленный кедр. «От начала своей жизни, – с горечью думал таёжник, – кедра должна расти лет двадцать, тридцать, прежде чем шишка на ней зацветёт!»
Бессовестно угробленные кедры он встречал в тайге за перевалами, куда никто из местных жителей не ходил – зачем тащиться в такую даль, когда кедрачи за околицей. Глядя на поваленные мощные деревья, таёжник не мог понять: кто с ними так лихо разделался? Буря сломала? Или другая какая-то страшная сила?
И вдруг будто молния жогнула – сердце опалилось, когда заметил большой обломок, похожий на коготь, застрявший в сердцевине белой кедровой кости. Внимательно рассматривая коготь двухпудовой тяжести, Подкидыш обомлел. Он побожиться мог бы и чем угодно поклясться – это его поковка, его удар с потягом, его умение так закруглять, так заострять железную деталь.
И в то же время он точно знал: никогда и никакого когтя не выковывал. И тогда осенило: «Отец! Я по его приказу сделал заготовку, а он потом уже доделывал? – От этой мысли парню стало не по себе. – Значит, где-то есть изба на курьих лапах?..»
Из тайги он прямо в кузню пришёл. Посмотрел в глаза отцу.
– С нечистою силой якшаешься? На сатану работаешь?
– Все кузнецы якшаются, – не сразу ответил батя. – Не я один.
– Я за всех не знаю, а то, что ты… Я не пойму, да как ты мог?
– Подрастёшь, поймёшь! Ступай! – оборвал Великогроз и, поднявши молот, так шандарахнул по наковальне – пыльное стекло в окне тонко пискнуло, кружевною паутиной распуская трещины, серебрецом искрящиеся на изломах.
Вот такой разговор состоялся. И после этого случая отношения между ними неуловимо изменились. Подкидыш теперь уже смотрел насторожённо, а порою дерзко. И Великогроз терялся, не зная, что придумать по поводу оболтуса, отбившегося от рук. И посоветоваться не с кем. Хрусталина, жена, баба всё-таки. А с кем-то другим поговорить по душам не получалось – гордость не давала. Гордыня. А поговорить-то можно было, к нему на кузню кто только не приезжал – коня подковать, новый обруч тележный сварганить, задвижки на ворота, решетку на амбарное окно. Хвостатая очередь, бывало, с самой ночи вытягивалась – кузнец выходил рано утром, а перед воротами народ.
– А вы зачем сюда? Я на дому не кую.
– Да мы к тебе на кузню, Великогроз Горнилыч. Это очередь такая, кишкой по всей деревне растянулась.
Да, бывали и такие столпотворения. И там, на кузне, во время перекуров, когда мастер выходил на вольный воздух поостыть, там разговоров было – не переговорить, не переслушать. И многие – по простоте своей или болтливости – говорили не только о погоде или о видах на урожай.
Разговоры бывали самые разнообразные. И слухов там было немало, и сплетен, как это нередко случается в местах скопления говорунов, деревенских краснобаев. И постепенно из этой говорильни – как зерно из шелухи – выкатилась правда про Ивашку, куда он ходит и что он ищет. Старообрядцы, живущие в районе Золотого Устья, вот кто его приворожил. А точнее – девка, дочка староверов. Больше всего почему-то Великогроза обидело и даже оскорбило то, что это были староверы, кержаки несчастные, как он их обзывал.
«Я и раньше их не переваривал! – брезгливо гримасничая, думал кузнец. – Это они, видать, нарочно паренька сбивают с панталыку. Раскольники чёртовы. А может, даже не раскольники, а хуже – скопцы. Ещё при царе Косаре в эту глушь-тайгу сослали чёртову уйму скопцов, они тут земли покупали, расселялись. У них тут были, говорят, богатые скопческие общины. Вот и здесь окопались чёртовы скопцы!.. Это они мой род извести хотят! Искоренить! – думал кузнец, забывая, что Ивашка не родной, или напротив, зная, что он родная кровь. – Эти скопцы допрежь Ивана оскопят, опосля возьмутся за Апору – и хана всей нашей родословной. Что делать? Как его отвадить от Золотого Устья? Мало того, что могут оскопить, так он же, паразит, свой божий дар загубит. Городской человек говорил, что такого дара ни у кого не встречал. Ванька, он же, окаянный, может осенний листик отковать, червонным золотом покрыть – от настоящего не отличишь. Он, паразит, паутинку сковал, – тоньше волоса, кружева смастерил и паука в серёдку посадил. Из него кузнецарь получится – днём с огнём такого не найдёшь на Руси! А он что вытворяет! В Стольноград с какими-то бумажками улетел! Ждут его там, не дождутся. Много там таких Иванов-дураков – улицы будут мести, желудями трясти. Или простым грабарём, землекопом…»
Думал, думал кузнец, как отвадить парня от Золотого Устья – ничего толкового придумать не сумел. И вдруг среди жаркого лета – как снег на голову! – свалился помощник, способный разрешить эту проблему. Да только помощник такой, что Великогроз даже не знал – то ли радоваться, то ли печалиться.
6Ранним летним утром Великогроз Горнилыч на кузницу шагал по тропке среди берёз, утюгами-сапогами разглаживал траву, изредка давил цветы, похожие на угли, выпавшие из горна. И в эту минуту кто-то сзади вкрадчиво, картаво сказал:
– Здорово, батя! Как ночевал?
Хлопая глазами, кузнец растерянно посмотрел по сторонам. Никого не видно. Только ворон сидит на берёзе. Крупный варначина, жирный, как поросёнок.
Передёрнув плечами – не столько от зябкого утра, сколько от предчувствия чего-то недоброго – Великогроз дальше направился. И опять окликнул кто-то – словно прокаркал. Кузнец оглянулся и обалдел.
Жирный ворон с дерева упал на землю, но не разбился, а превратился в доброго молодца в чёрных плисовых шароварах, в чёрной шёлковой рубахе. Одна рука у молодца похожа на птичью лапу.
– В чём дело? – Великогроз нахмурился. – Кто такой? Что надо?
– А ни черта не надо, у меня всё есть! – Незнакомец нагловато ухмыльнулся, поправляя тёмные очки в золотой оправе. – Хотел привет от мамки передать.
– От какой такой мамки?
Продолжая стоять в тени, молодой нахал к чему-то прислушивался. Утро было тихое-претихое, только пичуги в берёзах изредка роняли перезвон.
– Ты на кузницу, батя? Ну, пошли, я там тебе сказку расскажу. Великогроз Горнилыч, не оглядываясь, пошёл привычной тропкой, а сам – непривычно для себя – стал лихорадочно соображать: что за тип такой? Наглючий, дерзкий. А рожа такая, как будто уже где-то видел… «Привет от мамки? Что это значит?» В голове кузнеца зазвенели молотки с молоточками. Он смутно припомнил прошедшие годы, когда вино и водка рекой лились; помнится, летал куда-то за тридевять земель; помнится, была дряхлая избушка на курьих ножках, а внутри такой блистательный дворец, что просто диво-дивное.
– У вас там что, беда? – тихо спросил он, оглядываясь. – Что-то опять сломалось? Коготь надо отковать? Или что?
– Счастье, батя! Счастье надо отковать! – Молодец опять нахально лыбился, поправляя тёмные очки. – Не поможешь?
Великогроз Горнилыч руку приподнял для крестного знамения:
– Ступай отсюда! Ухорез!
Варнак побледнел, с потаённым ужасом глядя на сильную длань кузнеца. А затем опять заухмылялся.
– Не перекрестишься! Нет! Потому что гром ещё не грянул!
Хо-хо-хо.
Ещё не понимая, в чём тут дело, кузнец на руку посмотрел и ужаснулся; рука показалась многопудовой, неподъёмной, как бревно. И опять этот незваный чёрт расхохотался и поторопил.
Они пришли на кузню и молодой нахал стал осматриваться так, точно купить собирался всё это хозяйство – с потрохами. Трёхпалой рукою похлопав по бревнам, варначина сказал:
– Батя, а ты здорово придумал: дом у тебя, говорят, железом оббит, а сверху – для отвода глаз – деревянные доски. Ловко замастырил, батя. Только мамка-то придумала куда ловчей. Мамка, знаешь, как сказала? Что не сгорит, то потонет. Смекай. Мы, говорит, если что, с корнем хату выдернем и забросим в море-океан.
– Что надо? – оборвал кузнец. – Говори.
– Вот. Другое дело. – Нечаянный гость снова к чему-то прислушался. – Скажешь Ваньке своему, Подкидышу несчастному, чтобы перестал ходить на Золотое Устье.
Кузнец ошалел – настолько это совпадало с его собственным желанием.
– Скажу, – обрадовался, – обязательно скажу.
Но в следующий миг радость померкла в глазах кузнеца, потому что варначина пригрозил:
– Ежли он туда не перестанет ходить, я один раз подкину его и не поймаю ни разу. Не посмотрю, что он мой брат. Так и передай.
– Чего? – Кузнец сердито сплюнул – словно картечиной стукнул в жестянку, лежащую под ногами. – Ты – Ванькин брат? Не смеши…