Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город - Джордж Манро

К концу столетия при Медико-хирургической школе был открыт небольшой клинический госпиталь, в котором могли стажироваться 80 студентов-хирургов. Они практиковались в своём искусстве на неимущих пациентах, свыше сотни которых ежегодно проходило через госпитальные двери. Примерно тогда же лютеране Петербурга учредили благотворительную медицинскую службу для бедных. В совместной программе участвовало около двадцати врачей, оказывавших бесплатные врачебные услуги. Похоже, что они лечили лучше, чем в городской больнице, так как у них умирало меньше 10 % больных[169]. Наконец, нехватка обученных акушерок (отмеченная в городском Наказе 1767 г.) частично восполнилась открытием двух родильных приютов. Один находился при Медико-хирургической школе, а другой – при Воспитательном доме. В последнем учреждении хранили строжайшую конфиденциальность в отношении женщин, приходивших рожать; это значит, что родильный приют, по-видимому, помогал скрывать незаконные рождения в высшем свете. Если младенцев, рождённых в этом заведении, не забирали матери, то их отдавали в сиротский приют Воспитательного дома[170].

Медицинская коллегия надзирала за городскими аптеками и содержала Аптекарский огород. К концу правления Екатерины в Петербурге существовали две главные казённые аптеки и пять их отделений поменьше, а также неизвестное число частных аптек, каждую из которых несколько раз в год инспектировал профессиональный «штад-физик»[171].

Несмотря на многие недостатки, эти медицинские учреждения и службы представляли собой первые попытки организации государственного здравоохранения, в ходе которых город брал на себя определенную ответственность за своих наименее благополучных обитателей. Финансируемые как сбором средств по подписке, так и налоговыми поступлениями, эти больницы оказывали медицинские услуги и богатым, и бедным горожанам.

Культурная жизнь и развлечения

Рост города сопровождался не только развитием здравоохранения. Он вызвал к жизни множество новых способов провести свободное время, особенно для избранного меньшинства, тяготевшего к новым формам культурного досуга, присущим России в той же мере, сколь и Европе. Театральная жизнь процветала ещё в конце царствования Елизаветы Петровны, когда всё более и более искушенные зрители смотрели и слушали комедии, драмы, комические оперы, балеты[172]. На протяжении екатерининской эпохи популярность театра непрерывно росла, как и склонность его завсегдатаев сплетничать и болтать во время представления, а то и выкрикивать из передних рядов оскорбления в адрес актёров и авторов. Но даже с учётом этих, не таких уж безобидных, нарушений порядка, к концу века, по сообщениям осведомленных иностранцев, петербургские зрители выслушивали актеров, проявляя не меньше вежливости и вкуса, чем английские театралы[173].

Характер постановок также изменился за этот период. Если поначалу в театрах представляли в основном переводные сочинения силами иностранных артистов, то постепенно их репертуар становился всё более русским, по мере того как произведения иностранных авторов дополняли пьесы А.П. Сумарокова, Д.И. Фонвизина и самой Екатерины, а место итальянцев, французов и немцев занимали русские актёры, такие как Пётр Плавильщиков или Михаил Щепкин.

С самого начала царствования Екатерина финансировала постановку спектаклей в своих дворцах для развлечения светской и экономической элиты, продолжая традицию, заложенную Елизаветой. С 1760-х гг. в Зимнем дворце действовали придворный театр и опера, опередив на два десятилетия сооружение Эрмитажного театра. Рост популярности театральных зрелищ был отмечен постройкой громадного Большого каменного театра, который открылся в 1783 г. и вмещал свыше тысячи зрителей. Новым доказательством растущих возможностей и интереса к театральным постановкам стал в 1776–1777 гг. переход Деревянного театра, где с 1757 г. выступала опера-буфф под руководством композитора Локателли, в руки богатого ревельского купца Карла Книпера, намеренного ставить пьесы и оперы на немецком языке. В 1783 г. этот театр перешёл под управление императорского двора. Помимо этих публичных театров в домах многих петербургских вельмож ставились спектакли для частного развлечения[174].

Другую форму развлечения культурных петербуржцев представляли собой клубы и светские собрания. Пример подавали масонские ложи, которые сначала следовали английским и шотландским образцам, а впоследствии приняли германскую и шведскую модель. Они привлекали не только членов иностранного происхождения, но и многих русских людей, так что Н.И. Новиков был лишь самым знаменитым из русских масонов[175]. Масоны, по идее, стремились к поиску истины и глубинного смысла нравственного долга, но эти занятия неизбежно приобретали черты приятного времяпрепровождения. С основанием в 1770 г. Английского клуба начали возникать и другие клубы. В Английском клубе, несмотря на его название, состояло больше русских членов, чем англичан[176]. Некоторые объединения такого рода просто придавали определённую форму обычным светским контактам, другие объединялись ради какой-нибудь специальной задачи или цели.

Клубы и масонские ложи охватывали лишь малую долю горожан – дворянство, богатых купцов (особенно иностранных), лиц свободных профессий. Ведь подобные затеи выходили за рамки кругозора большей части петербуржцев. Само по себе понятие «досуга» было им чуждо. Для большинства людей групповые празднества и торжества оставались в Петербурге такими же, как там, откуда они пришли в столицу. Православный церковный календарь предусматривал двенадцать главных праздников и дни святых местного значения. Некоторые из этих праздников сопровождались крестными ходами, как, например, бывало каждое лето 15 августа, на Успение Пресвятой Богородицы, когда массовая процессия следовала от церкви Казанской Божьей Матери до Александро-Невского монастыря.

Помимо крестных ходов простые люди любили прохаживаться и прогуливаться – действия, определяемые русскими словами «шествие» и «гуляние». Эти мероприятия были регулярными, их участники прогуливались в общеизвестных местах, чтобы и на людей посмотреть, и себя показать, а по дороге предавались всяким увеселениям – катались на каруселях и качелях, забавлялись другими легкими физическими упражнениями, покупали и продавали мелкие сезонные товары. Примерами таких праздников служат Масленица и первомайское гуляние, когда петербуржцы отправлялись на шествия и гуляния из центра в Екатерингофский парк; то же самое происходило и в разгар лета, на Ивана Купалу[177]. Традиционным русским праздником был семик, т. е. седьмой четверг после Пасхи, иначе говоря – четверг перед Троицыным днем, или Пятидесятницей. По традиции люди в этот день собирались на берегах ручьев и прудов, плели венки, пели хором, плясали. Главным центром этого праздника в Петербурге была церковь Иоанна Крестителя в Московской части, где собирались купцы и мещане, чтобы отпраздновать семик, как в деревне. Сообщали, что сама Екатерина в хорошую погоду отправлялась туда посмотреть на народный праздник[178]. Многие религиозные и народные праздники отмечались на средства казны или двора – так, например, строили ледяные горы на замерзшей Неве для масленичных гуляний, сооружали к пасхальной неделе качели на площадях и в садах, в том числе на Марсовом поле, нанимали бродячих комедиантов и актеров, чтобы веселить народ[179].

В Петербурге религиозные процессии уступали по важности светским шествиям и парадам. Светские процессии в центре города, естественно, имели целью внушить благоговейный трепет толпе, а также служили самовосхвалению и самопрославлению императорского двора и непосредственно связанных с ним персон[180]. В этом смысле показательно, что статс-секретари императрицы, оставившие официальные описания таких процессий, обычно отмечали также присутствие многочисленных зрителей, которые криками одобряли и само торжество, и двор, его устроивший. Такие события, как ежегодный спуск кораблей на воду на Адмиралтейских верфях, водосвятие на Неве, весенние и осенние торжественные шествия двора из Зимнего в Летний дворец и обратно, сопровождались звуками фанфар, оглушительными салютами из дюжин орудий Петропавловской и Адмиралтейской крепостей и, конечно, вечерними фейерверками и иллюминациями. Всё это не в последнюю очередь предназначалось для развлечения простого народа[181].

Изредка императорский двор устраивал и другие публичные зрелищные празднества в честь самого себя. В качестве примеров упомянем два самых знаменитых праздника, в одном из которых участвовала элита, а народ смотрел, а в другом, наоборот, народ участвовал, а высшее общество наблюдало. Первое празднество – карусели – происходило в июне – июле 1766 г., а средоточием его служил огромный деревянный амфитеатр, возведённый на Дворцовой площади. В этот период было назначено три дня, когда пышно разряженные процессии, двигаясь кружным путем по окрестным улицам, выходили к амфитеатру, где начинались различные состязания, возрождавшие былые исторические эпохи: рыцарские турниры, скачки на лошадях и т. п. Все участники этих состязаний, мужчины и женщины, принадлежали к верхушке общества. В числе сидящих в амфитеатре зрителей была и сама императрица. Простой народ заполнял улицы, усеивал крыши, высовывался из окон и с балконов, чтобы рассмотреть происходящее[182]. Прошло больше двадцати лет, и всё та же обширная площадь стала местом другого зрелища, устроенного в честь празднования мира со Швецией в 1792 г. Две круглые платформы были завалены, как из рога изобилия, всяческими яствами: хлебом, фруктами, овощами, мясом, и всё это увенчивалось четвертью бычьей туши. Внутри каждой платформы были проведены трубы, благодаря которым они превращались в фонтаны вина: один – красного, другой – белого. Под взглядами высокородных зрителей нетерпеливую толпу простонародья, по сигналу самой Екатерины, пустили к платформам, где люди купались в винных фонтанах и хватали что попадётся из выставленных даров, – раблезианская сцена, доставившая удовольствие как её участникам, так и наблюдателям[183].