Усмешки Клио-2 - Виктор Точинов

Князь шалости юного своего протеже близко к сердцу не принял, и посодействовал второй попытке получить образование, – помог поступить в Корокозенскую сельскохозяйственную школу, оплатив и обучение, и пансион за весь курс. Более того, после выпуска Котовскому было обещано обучение в Германии, на Высших сельскохозяйственных курсах, – а там готовили элиту управленцев, кадры для пополнения рядов менеджеров-управляющих самого высшего звена.

Перспективы разворачивались самые блистательные… И Гриша мигом позабыл и о драках с сокурсниками, и о том, как весело налить соляной кислоты в чернильницу преподавателя… Учился всерьез, без дураков, особенно налегая на агрономию и немецкий язык.

Путь перед протеже князя Манук-бея открывался прямой и ровный, как немецкая автострада. Но на двадцать году жизни – еще до Германии, в качестве выпускной практики от сельхозшколы – он был назначен управляющим огромной и богатой латифундии…

Казалось бы, живи и радуйся – сотни, а то и тысячи подчиненных зовут тебя Григорием Ивановичем и издали ломают шапку. А за плечами всего двадцать лет и перспективы впереди необозримые. Другие, дослужившись даже к исходу карьеры до того, с чего Гриша начал, успевали накопить за десяток лет вполне приличный капитал и встречали старость обеспеченными людьми, владельцами уже собственного поместьица, способного неплохо прокормить, и круглого счета в банке.

Но Гриша хотел много и сразу – в юности скромность в число его добродетелей, что бы там не писал много лет спустя т. Сталин, отнюдь не входила…

Хотя и это вполне объяснимо – нелегко заниматься изо дня в день урожайностью полей и сбытом продукции, наблюдая при этом, как хозяин приглашает дать один концерт труппу Кишиневской оперы в своем маленьком частном театре – и платит за это удовольствие заработок управляющего за три года службы. А после спектакля, за ужином из заморских деликатесов, видеть, как довольная актрисочка прикуривает от поднесенной услужливым хозяином зажженной купюры – за которую ему, управляющему, надо пахать две недели… И сознавать, что он, управляющий Григорий Котовский – царь и бог лишь для крестьян, другой жизни и не знающих, а перед истинными хозяевами этой страны он никто и ничто. И это – навсегда.

Короче, Котовский хапнул. Присвоил деньги, вырученные за продажу партии свиней. Рассчитывал, что когда вскроется покупателях о покупателях, якобы договорившихся с управляющим об отсрочке платежа, – Гриша с деньгами будет уже далеко, в Германии… То есть на съезжую сразу не поволокут, а там, глядишь, и Манук-бей вступится…

Скромнейший из храбрых просчитался – схватили его за руку почти сразу же.

Я не хочу сказать, что прочие коллеги-управляющие были альтруистами, живущими на одну зарплату. Воровали, конечно. Но – по чину и в меру. И хозяева знали об этом и смотрели на такие грешки сквозь пальцы. В самом деле, какая беда, если управитель, хорошо зная рынок, сумеет продать партию масла или вина чуть выше обычной цены, а разницу положит в карман? Или сэкономит в свою пользу часть денег, предназначенных для расплаты с поденщиками? Пустяки, мелочи, входящие в правила игры.

Но Котовский правила нарушил грубо. Потом наши историки и писатели, пытаясь обелить своего персонажа, писали, что все эта история была провокацией: подставили, дескать, чистого помыслами юношу – а грешен он был тем лишь, что активно заступался за притесняемых крестьян.

Однако достаточно слегка задуматься, чтобы понять: затевать провокацию в отношении человека, пользующегося мощной протекцией, во-первых, просто опасно, во-вторых, абсолютно бессмысленно.

Такую акцию можно применить к личности, ворующей «не по чину» давно и успешно, и при этом не дающей схватить себя за руку. Можно спровоцировать и подставить такого индивида с целью вернуть часть уворованного.

А Котовского, никаких особых материальных благ скопить не успевшего, зачем обвинять облыжно? Не устраивает исполнение обязанностей – можно чинно и благородно уволить, можно перевести на менее ответственную должность…

К тому же источник, повествующий о выступлении Григория Ивановича в качестве крестьянского заступника, все тот же – собственноручное его жизнеописание.

А документы свидетельствуют об ином: работодатель, помещик Скоповский, подал в суд Бендерского уезда иск о взыскании украденных денег. Дело до уголовного слушания не дошло (еще одна помощь Манук-бея, замявшего инцидент?). Вместо скамьи подсудимых Котовский оказался… вновь на преддипломной практике, уже в другом поместье (на сей раз подальше от родных мест, под Одессой).

Но Одесса стала городом соблазнов для скромного юноши… А полученные под отчет хозяйские купюры так заманчиво хрустели в руках…

Ну и… Двухдневный загул по одесским кафешантаном завершился логичным финалом – увольнением за растрату.

Беда небольшая, поместий в России-матушке много, и Котовский не терял оптимизма: уж где-нибудь да закончит практику, получит диплом – и Германия, вожделенная Германия…

Но тут жизнь нанесла скромнейшему из храбрых удар исподтишка, в спину: в 1902 году умер благодетель, князь Манук-бей.

И всё… Конец мечтам о Германии, даже управляющим в какое-нибудь скромное имение без княжеской протекции не возьмут, – дважды-то проворовавшегося, без диплома и направления из сельхозшколы, без рекомендательных писем… Путь в эту касту был для Котовского навсегда закрыт.

Он не сразу сдался, попытался пробраться на теплое местечко с черного хода – запасся собственноручно сработанными – попросту фальшивыми – рекомендациями и явился к очередному помещику, соискателем места управляющего…

Наивный обман раскрылся быстро, а покровитель был мертв, – и правоохранительная машина на сей раз сработала без осечек: арест, следствие, слушания по делу о подлоге… А тут еще и помещик Скоповский извлек из-под сукна дело о покраже «свиных денег»… В общем, в Кишиневском тюремном замке Котовский обосновался прочно. И законченные там «университеты» оказались в ближайшие годы куда полезнее знаний, полученных в сельхозучилище.

Приговор предполагал несколько лет отсидки, однако завершилась она для Котовского гораздо быстрее – в 1903 году его освободили «по состоянию здоровья». Оказывается, будущий герой страдал целым букетом нервных заболеваний – от заикания до эпилепсии. В своих жизнеописаниях, естественно, он об этом скромно умалчивает…

Выйдя на свободу, Котовский стал участником «революционного движения». Как он сам писал: «стихийным коммунистом». Да и в самом деле, надо же было чем-то человеку заняться, – путь в «приличное общество» закрыт, но не к станку же вставать дворянину с агрономическим образованием да с совершенным знанием французского…

Написав, Григорий Иванович вступил в «революционное движение», я всего лишь процитировал его «Краткую революционную биографию», а Котовский умудрился соврать в этой короткой фразе дважды.

Во-первых, никуда Котовский не вступал. Во-вторых, революционного движения, по крайней мере организованного, куда можно «вступить» – в 1903 году не было. Рабочие и крестьянские выступления, стихийные и разрозненные, были. А движения не было. Революционеры-недобитки еще не успели оправиться от страшного разгрома, учиненного им покойным императором Александром III.

В описываемое время остатки разгромленных народовольческих организаций только-только стали выползать из щелей и сбиваться за границей в партию социалистов-революционеров (эсеров) и никакой организованной структуры в Бессарабии у них просто не было.

А с партией марксистов (пока еще не ленинцев), т.е. с РСДРП, вообще происходило нечто странное… Кто изучал в свое время курс «Истории КПСС» и не до конца позабыл это достаточно беллетристическое произведение, тот может вспомнить интересный и странный факт: история партии ведется начиная со второго съезда (1903 г.). А про первый ( 1898 г.), на котором РСДРП вроде как и образовалась, упоминается вскользь, мельком, в подстрочных примечаниях. Есть версия, что этот съезд (единственный до 17-го года, проходивший на территории Российской империи) – дело рук охранного отделения, покончившего с народовольцами и обратившего, наконец, внимание на последователей Маркса. Но это так, к слову…

Факт в том, что в 1903 году вступить в социал-демократическую партию в Кишиневе было невозможно, за полным ее отсутствием.

Чем «революционным» занимался Котовский в последовавший после первой отсидки год, доподлинно установить теперь уже не удастся. По крайней мере, печатавшуюся в далеких заграницах газету «Искра» среди кишиневских рабочих он не раздавал, будь в архивах хоть намек на такие факты – уж советские историки подстарались бы, раскопали, будьте уверены.

Зато известно, что по меньшей мере дважды за этот период арестовывала Г.И. уголовная полиция, но ненадолго – через месяц-другой Котовский покидал Кишиневский тюремный замок «за недоказанностью улик», а затем писал в автобиографиях, что именно в эти краткие отсидки познакомился с большевиками-ленинцами и проникся идеями борьбы за счастье рабочего класса. Что опять крайне сомнительно – в царских тюрьмах уголовных и политических преступников зачастую содержали раздельно, резонно полагая, что простым уголовникам незачем забивать голову социалистическими и анархистскими идеями, а уж тем более ни к чему подпольщикам перенимать умения по вскрытию сейфов и изготовлению фальшивых документов…