Grace. Автобиография - Майкл Робертс

В 1969 году вся страна была озабочена предстоящим пожалованием принцу Чарльзу титула принца Уэльского и будущего наследника короны. Церемония должна была пройти в замке Карнарвон по старинным валлийским традициям, предусмотренным для старшего сына правящего британского монарха. Пресса вовсю обсуждала новую корону, созданную для такого случая лордом Сноудоном с расчетом на то, чтобы скрыть оттопыренные уши принца. Хотя Сноудон был знаменитым королевским фотографом – и, можно сказать, частью семьи, – в конечном итоге официальный портрет Его Королевского Высочества в Виндзорском замке доверили Норману Паркинсону, и он попросил меня приехать и помочь. «Захвати грим, – сказал он. – Возможно, он нам понадобится, если Его Высочество придет раскрасневшимся после игры в поло».

Естественно, я нервничала. Одно дело – раскрашивать себя, и совсем другое – гримировать будущего короля Англии. И действительно, когда принц вошел в комнату, его лицо было красным, как свекла. «Придется тебе над ним поработать», – прошептал Паркс, и я заметила, что от горячего света ламп принц раскраснелся еще больше и уже покрылся испариной в своей горностаевой мантии. Я изо всех сил старалась придерживаться протокола и сохранять самообладание. Навыки Черри Маршалл наконец пригодились: я сделала реверанс, хотя попытка вышла довольно неуклюжей. Его Высочество очаровательно пытался разрядить обстановку.

– Я уверен, вы занимаетесь этим всю жизнь, – сказал принц, когда я прошлась по его лицу пуховкой.

– Нет, на самом деле – в первый раз, – смущенно призналась я.

Потом Паркс сделал несколько фотографий и, когда я вновь склонилась над лицом принца, чтобы подправить грим, щелкнул меня своим «Полароидом».

– Если вы украдете этот снимок, то сможете разбогатеть, – заговорщически произнес принц.

Потом мы снимали, как принцесса Анна скачет верхом по окрестностям замка. Мы сопровождали ее на «Мини» Паркса с открытым верхом, и Паркс стоял на пассажирском сиденье, а я старалась вести машину как можно аккуратнее, чтобы он не вывалился вместе с камерой. По пути мы едва не столкнулись с королевой, которая в сопровождении стаи лающих корги и слуги с подносом направлялась пить чай на лужайке.

Когда я только начала работать в британском Vogue, мы воспринимали модные показы как веселый праздник, но это было веселье иного рода, не то что сейчас. Мы ходили туда не для того, чтобы «засветиться» или стать знаменитостями. Все соблюдали анонимность и шли просто чтобы посмотреть на одежду.

Лондонские аналоги парижских показов проходили, как правило, в Мейфэр, в помпезных, облицованных мрамором и зеркалами домах моды таких корифеев, как Харди Эмис и Норман Хартнелл. Те, кого мы называли кутюрье: Джон Кавана, Виктор Стибель, Маттли, Уорт, Дигби Мортон, Майкл, – все-таки в большей степени были первоклассными портными для богатых, титулованных и знаменитых; они работали с прекрасными тканями и создавали скроенную по индивидуальным меркам одежду. Некоторые из них являлись «поставщиками Ее Величества» и создавали коллекции под стать своему титулу – чопорные и запоминающиеся, а демонстрировали их зрелые модели, имевшие мимолетное сходство с королевой. Они выходили на длинный низкий подиум, установленный в салоне, с высоко поднятой головой, расправив плечи и зажав в руке табличку с номером комплекта – что сильно упрощало мне задачу. Можно было не зарисовывать модель, чтобы ее запомнить, а просто поставить цифру в блокноте. Модели двигались очень медленно, останавливаясь на полпути, чтобы сделать множество поворотов и дать публике возможность разглядеть все детали. Вот так проходило шоу. Не было ни музыки, ни сценария, ни драматических элементов, которые могли бы отвлечь гостей от созерцания одежды.

Высокая мода Парижа была гораздо более яркой и зажигательной, но при этом на сто процентов оставалась одеждой, которую можно носить. Множество внимательных petits mains[21] и сотни часов их труда дарили людям уникальные свежие творения. Дизайнеры Пату, Шеррер, Живанши, Унгаро и Нина Риччи дебютировали коллекциями, которые были легче и моложе, чем лондонские, а модели на подиуме излучали космополитичное и беззаботное отношение к жизни. Это были образы, которые диктовали направление моды всему миру.

В течение недели показов команды модных журналов ночь напролет вели фотосъемки коллекций, а днем были обязаны присутствовать на дефиле. Чтобы сэкономить силы, я делала передышки и не пыталась посмотреть все коллекции без исключения.

Но Ив Сен-Лоран был не из тех, кого я могла пропустить. Он был ультрасовременным. Ему удалось предложить совершенно иную моду, которая отражала влияние молодежной поп-музыки и атмосферу Левого берега. Его одежда предназначалась отнюдь не для великосветских старушек. Карден и Курреж тоже были современными, но их модернизм был несколько иным, футуристическим – а я обычно воспринимаю футуризм лишь в качестве эффектного эксперимента. Диор немного меня шокировал. Во время каждого его дефиле в какой-то момент демонстрировали сразу три экзотические шубы для les petites bourgeoises[22] из шкур исчезающих видов животных – например, снежного барса. Я считала это позорным. Такой Диор для меня не существовал.

Пока редакторы, незаметно работая локтями, протискивались в зал, по толпе прокатывалась волна шепота: «Миссис Вриланд!» Словно море расступалось, когда ее внушительная, угловатая фигура скорее маршировала, а не проходила в зал, сопровождаемая свитой из американского Vogue – совсем как в фильме «Забавная мордашка». Состав британского Vogue был куда более скромным. Собственно, нас было двое: Беа Миллер и я. У нас не было свиты, не было своего парижского офиса, который мог бы нами заниматься, – хотя Сьюзан Трейн, представитель американского Vogue в Париже, на самом деле здорово нам помогала. Но вплоть до восьмидесятых, пока редактором не стала Анна Винтур, мы в основном работали в своих гостиничных номерах.

На показах команда американского Vogue – конечно, с Вриланд по центру – комфортно устраивалась на широком диване, американский Harper’s Bazaar занимал соседний. Кроткий британец Vogue даже не претендовал на диван. Я сидела на маленьком позолоченном стульчике за спиной у Беа и тайком зарисовывала одежду в блокноте, раскрытом на коленях. Многие дамы в первом ряду сидели в перчатках. Были, конечно, и курящие; возле них расставляли пепельницы на высоких ножках. К дефиле «от-кутюр» всегда относились с пиететом, в зале царила атмосфера тишины и благоговения. На показах «прет-а-порте» обстановка была более расслабленной и демократичной.