По следам Марко Поло - Тим Северин

Собираясь в Горем, мы свернули с главной дороги и осторожно поехали по песчаной неширокой дороге, так как к югу, не очень далеко отсюда, лежит южная турецкая пустыня, и тропа, по которой мы следовали, напоминала северо-африканскую вади. Холмы вдоль высохшего русла реки подступили вплотную и приняли какой-то жуткий, сверхъестественный вид. Легионом искаженных муравейников вырастали колоссальные конусообразные скалы, обработанные ветром и водой. Красные, желтые и коричневые пирамиды из известняка возвышались над нами, когда дорога, извиваясь, прокладывала свой путь между ними. Слева от нас лежала гора Аржент, позади — древний вулкан Хассандаг, и в этом лунном ландшафте мы могли думать только о вечности и космосе.

Горем находится на дне большого кратера. Подъехав к его краю, мы увидели на дне нагромождения каменных пирамид довольно странной формы, чуть далее было видно поросшее травой высохшее русло реки. Дорога круто запетляла, спускаясь вниз, и на дне кратера мы оставили мотоциклы, чтобы исследовать прибежище, в котором в страшной отъединенности от мира отшельники предавались размышлениям о спасении души.

В известняковых скалах Горема предположительно триста шестьдесят пять святилищ; верхушка каждой скалы испещрена входами и похожа на гнилой зуб. Мы ползали от пещеры к пещере, поднимались по истершимся ступеням, ходили по бесчисленным переходам и гротам, пока наконец не вылезли на маленькую ровную площадку на самой вершине скалы. Кругом были другие скалы с такими же пещерами, надписями на греческом языке, глубоко врезанными, мы видели даже фрески, цветные, выцветшие и исчезающие. Все фрески были религиозного содержания. Пыль оседает на них и набивается в линии со времен таинственного исчезновения христиан из Горема, когда те бежали отсюда, оставив свои пещеры и святилища ящерицам и голубям под жарким белым ослепительным светом все уничтожающего солнца. Только в одной части кратера есть жизнь. Здесь живет крохотная мусульманская община, заняв оставленные пещеры и ведя существование троглодитов. У входа в каждую пещеру — аккуратный маленький почтовый номер.

Когда мы уезжали из Горема, навстречу нам по гладкой тропе спускался бородатый всадник. Он восседал на небольшом, но пропорционально сложенном гнедом коне, который выглядел странно холеным и нарядным среди голой пустыни. Всадник хорошо управлялся с лошадью. Когда он поравнялся с нами, мы остановились и спросили его, какой породы лошадь. «Это, — гордо ответил он, — турецкая арабская лошадь, потому что я староста этого селения». Эти несколько слов с поразительной простотой установили тот факт, что мы идем по пути Марко Поло. Марко говорил о «прекрасных туркменских лошадях», и мы тоже сразу обратили внимание на величественность животного. Турецкие султаны любили добрых коней, и по всей стране специальные люди отыскивали лучших лошадей каппадокийской породы и приводили на конные заводы султана, где их скрещивали с привозившимися для этой цели отборнейшими арабскими скакунами, многих из которых дарили султанам иностранные правители. Недалеко от того места, где мы встретили гордого горемского старосту, в Султании, был один из упомянутых конных заводов, и мы начали понимать, почему после двадцати трех лет путешествия, томясь в заключении в генуэзском замке, Поло все еще помнил турецких лошадей.

После этой истории мы стали с пристрастием отыскивать и прекрасных мулов, которых, по словам Марко, можно было встретить в Малой Армении. Вдоль дороги в Кайсери мы видели превосходные образчики мулов, почти все белые, с гладкой глянцевитой шерстью. Потом, уже в Кайсери, нам посчастливилось встретить ветеринара, которых немного в провинции, и он рассказал кое-что о «прекрасных мулах, за которых выручают хорошие деньги». Мы узнали, что в этой части Турции никогда во множестве не держали мулов, животные же, которыми мы восхищались, были в действительности особенной породой ослов, которую называют кипрской. Эта порода ослов, которых легко спутать с мулами, высоко ценится до сего дня по причине выносливости и силы вкупе с низкими затратами на корм и, конечно, вследствие способности давать приплод. Невозможно сказать, ошибся ли Поло, приняв, как и мы, кипрского осла за «прекрасного мула», но несомненно то, что кипрский осел с его длинными ногами, более подходящими пропорциями и тем, что прокормить его дешевле, чем мула, в течение веков был в этих местах самым ценным из животных, назначение которых — перевозить тяжести, и ценился гораздо более, чем мул или обычный маленький осел. К несчастью, распространение автотранспорта ведет к непрерывному уменьшению числа кипрских ослов, потому что те, кто в состоянии купить их, все больше и больше отдают предпочтение грузовикам, приобретаемым посредством ссуд и кооперативов. Но беднейшие крестьяне все еще держат обыкновенного коричневого осла, который стоит недорого и удовлетворяет их довольно ограниченные потребности, и мы часто видели огромные стада этих печальных маленьких животных. Торговцы возят их сотнями из деревни в деревню.

Кайсери был первым довольно крупным городом, к которому привела нас дорога с тех пор, как мы выехали из Анкары. От времен былой славы Кайсери, когда город был столицей империи Сельджуков (главными городами, кроме Кайсери, были тогда Сивас и Кония), остались только несколько мечетей и мавзолеев. Называвшийся ранее Мазака и потом, после захвата в семнадцатом году до н. э. Тиберием, переименованный в Кейсарию Каппадокийскую, Кайсери, когда Марко Поло приехал сюда, все еще сохранял свое торговое значение, как это видно из замечания относительно шелков и прочих тканей, выделывавшихся здесь армянами и греками. Мы, однако, не сумели отыскать никаких следов былой богатой текстильной промышленности, исключая несколько туник в городском музее, пыльных, но все еще роскошных. Туники из парчового шелка, цвета богатые, но отделка чеканного золота оплечий и ременных пряжек относится к позднейшему времени, не к тому, когда путешествовал здесь Поло. Единственным утешением было то, что, по словам хранителя музея, выделка тканей демонстрировала искусство и тонкость, подразумевающие занятие местными жителями ткачеством и прядением задолго до времени создания нарядов.

Когда Поло остановились в Лайасе на северном побережье Малой Армении, к их каравану примкнули два святых брата, которые были отправлены папой Григорием X к великому хану в ответ на его несоразмерное требование прислать «сотню человек, знающих христианскую религию и искушенных в семи искусствах». Этими последними в средние века были риторика, грамматика, арифметика, астрономия, музыка и геометрия. Марко отмечает, что монахи были братьями-доминиканцами: Николай из Виченцы и Вильям из Триполи, везли «несколько красивых шкатулок из кристалла в дар великому хану» и получили полномочия ставить священников и епископов, а кроме того, обладали правом отпускать грехи столь же тяжкие, какие мог отпускать папа. Брат Вильям был уже известен ученым трудом о магометанстве и о сарацинах, и, вероятно, поэтому Марко говорит об обоих братьях, что «они, несомненно, мудрейшие люди во всей этой провинции». Но, каковы бы они ни были, монахи, конечно, не обладали необходимым мужеством для совершения опасного путешествия по всей протяженности Азии. Здесь, в этом диком краю Армении, братья пали духом и, спасая свои жизни, возвратились в пределы христианского мира, оставив дары в обозе Поло, чтобы последние довезли их до Пекина.