Русский рай - Слободчиков Олег Васильевич

Шхуна вошла в залив, сбросила паруса и встала на якорь. Здесь было много кораблей, большей частью американских. Особняком стояли полтора десятка королевских судов: одномачтовые куттеры и тендеры, трехмачтовый барк. Команда засуетилась, матросы с горящими глазами ждали разрешения сойти на берег. Алеуты, поплясав в честь прибытия, с несвойственным для них удивлением разглядывали причудливо одетых темнокожих полинезийцев, щеголявших в европейских рубахах или сюртуках без штанов, иные в штанах без рубах. В большинстве своем островитяне сидели и лежали в тени, время от времени поднимаясь, чтобы попеть и поплясать, затем снова отдыхали. Суетились и шумели только европейские моряки.

В пути на Сандвичевы острова Сысоя беспокоило, что ему придется предстать перед местным начальством в изношенной рубахе, сапогах из сивучьих горл или в чирках, но, приглядевшись к местным жителям, он понял, что аляскинской одеждой здесь никого не удивишь.

Бывший хозяин шхуны перекликался с бака со знакомыми моряками других судов, потом сел в шлюпку и пропал до вечера. Алеуты забросили удочки, стали таскать рыбу прямо из-за борта, ели ее сырой, насаживали на крючки остатки той же рыбы и вытаскивали новый улов. В сумерках к шхуне подошел тендер. С него на палубу перескочил бывший хозяин « Таманы», окликнул матросов и они стали перегружать с борта на борт свои вещи, увязанные и упакованные меха. Бывший хозяин, обливаясь потом и утираясь платком, махнул рукой Сысою и с неожиданной резвостью для его полного тела перескочил на тендер.

На шхуне стало вдруг очень просторно, алеуты поплясали в честь расставания и замерли вдоль бортов, вглядываясь в сгущавшуюся темень душной южной ночи. С берега доносились звуки бубна и песни, там тоже плясали. Уже при лунном свете в борт шхуны ткнулась шлюпка. Два матроса, соглашавшиеся поработать на Компанию, вернулись с берега и привезли диковинные фрукты. Возле фока зажгли фонарь, вокруг него густо закружили бабочки. Шелест их крыльев и мельтешение теней, сливавшиеся с береговыми песнями, будили в Сысое какие-то давние, забытые, но чувственные воспоминания.

– Где хлеб? – рассматривая фрукты, спросил он. – Брэд?

Матросы со смехом катнули ему по палубе округлый кочан в треть пуда.

– Брэд! – знаками стали объяснять, что плод надо варить или печь.

С берега вернулся слегка пьяный штурман с выбритым до блеска лицом. Щеки морехода стали белыми, как рыбье брюхо, нос длинным, губы вздутыми. Он переговорил с матросами и начал втолковывать Сысою, что с ним хочет повидаться здешний король, который узнал о прибытии на его остров «раша пипл». Отказывать ему нельзя. Сысой на миг оторопел от услышанного, но американец говорил об этом так просто, будто встречи требовал портовый приказчик. Передовщик тоскливо окинул взглядом полы рубахи, которую надо было выстирать и подлатать, запустил пальцы в длинные, волосы, каких не носили ни американцы, ни англичане, и принужденно рассмеялся:

– Бог не выдаст – свинья не съест!

Ночью, при свете жировика, он выстирал рубаху и портки, почистил сапоги, промыл волосы морской водой, к утру одежда высохла. Едва склянки отбили полдень, Сысой выбрал три лучшие бобровые шкуры, сложил их в кожаный мешок и в сопровождении штурмана отправился на лодке к берегу, потрясавшему причудливыми запахами, звуками и видом пышной зелени. Ступив на сушу, он был удивлен пуще прежнего: ананасы, бананы, апельсины, лимоны росли повсюду как сорная трава, под деревьями валялись сытые свиньи, обожравшиеся упавшими фруктами. Полуголые жители, которые встречались на пути во дворец, были веселы и приветливы, почтительно разглядывали гостя и норовили дотронуться до его бороды.

«Нерусский рай! Чужая Ирия!» – Восторженно озирался Сысой, глаза его искали и не находили ни одного изнуренного лица.

Дворец короля оказался большим домом из сандалового дерева, которое привозили на Ситху американские и английские торговцы. У ворот, в тени, дремали два босоногих, темнокожих охранника. На одном была измятая шелковая рубаха, на другом серый камзол. Увидев приближавшихся людей, они встали с недовольными лицами. Вид их показался Сысою свирепым, но это длилось один миг. Оставив без внимания штурмана, охранники уставились на бороду пришельца, стали громко и добродушно хохотать.

Король принял гостей, сидя в кресле. Им оказался смуглый мужчина со смышленым лицом. Он был высокого роста и крепкого телосложения, голова обрита с двух сторон, так, что ото лба к затылку тянулся гребень густых, черных волос. Одет король был слишком просто для своего сана: серые брюки, штиблеты, белая рубаха с шейным платком, поверх нее серый камзол без всяких украшений.

Сысой по привычке скользнул взглядом по стенам, не нашел образов и, не крестясь, поклонился. Штурман за его плечом поздоровался по-английски, и король отозвался на том же языке. Голос его был мягким и несообразно тонким для крупного тела. За королевским креслом стоял загорелый, но белолицый толмач в камчатой рубахе и полотняных штанах.

Штурман залопотал, объясняя, откуда прибыл Сысой с командой промысловиков. Король через толмача, а тот через штурмана, вспомнил о русских кораблях и людях, которые ему понравились, сказал, что слышал от бостонцев про правителя Баранова. Сысой развязал мешок, вынул бобровые шкуры, потряс ими, расправляя мех, с поклоном передал королю и по его лицу понял, что дары приняты благосклонно. Выговаривать его имя «Камеа-меа» или «Тамео-меа» Сысою было трудновато, боясь неправильно промявкать и тем обидеть хозяина острова, он стал обращаться к нему английским словом «кинг». Король усадил его со штурманом против себя, стал расспрашивать о землях и народах севера. Из-за того, что общались они через двух толмачей, разговор тянулся долго, но был проще, чем с каким-нибудь заносчивым тлинкитским тойоном.

Король желал иметь дружеские отношения с русскими колониями, предлагал наладить прямую торговлю: фруктами, сладким картофелем, сахарным тростником. Всего этого на его острове было в изобилии, а так же мяса диких и домашних животных. Король называл правителя Русских колоний братом и обещал приготовить ему ответные дары.

Сысой возвращался на шхуну очень довольный встречей, полезным разговором и проведенным днем, а остров Гавайя продолжал удивлять неприхотливого северянина. Здешние люди не знали голода, свинина ничуть не пахла рыбой. Свиное мясо, раскормленное фруктами, не походило и на то, которое он ел даже в молодости в родном доме. Побывав на рынке, Сысой удивился, как дешевы местные продукты: на бобровую шкуру здесь можно было скупить едва ли не все, что выставлено.

Американцы и англичане с удобством обосновались на этом острове. В большинстве они занимались посреднической торговлей между владениями Тамео, Ситхой и закрытым для русских купцов портом Кантон, при этом имели прибыли, которые трудно было представить компанейским служащим. А тем за свой годовой пай мехов можно было безбедно прожить здесь всю жизнь.

Когда он кое-как сказал об этом штурману, тот весело рассмеялся и поправил:

– Если не отберут, может быть, и проживешь!

На другой день один из охранников, стоявший у ворот дворца, привез на шлюпке дары короля правителю Русских колоний: шишак и плащ из разноцветных перьев, а Сысою много фруктов и хлебных плодов. У передовщика и алеутов было ощущение, что они попали в рай, но чтобы успеть вернуться на Ситху до зимних штормов, пора было ложиться на обратный курс. Сысой перекрестил шхуну, дав ей в пособники отзывчивого на помощь странствующим морякам святого угодника и чудотворца Николу, грузил ее хлебом, солониной, непортящимися фруктами до тех пор пока штурман, свешиваясь за борт и высматривая осадку, не замахал руками.

- Стоп! Стоп!

Алеуты все дольше задерживались на берегу, Сысой начал опасался, что они, бродившие по острову с разинутыми ртами, разбегутся, желая остаться среди местного изобилия и всеобщей веселой лености. Эскимоски пользовались у здешних мужиков таким вниманием, что на суше всегда были окружены толпами восторженных поклонников. Сысой отпускал их на берег только с мужьями, хотя был риск, что они сбегут вместе, но этого не случилось: к ночи все вернулись на судно. Передовщик хотел посоветоваться со штурманом о времени выхода в море, но того не оказалось на шхуне.