Матадор - Патрисия Мело

Я извинился и вышел, они, наверное, решили, что я пошел в туалет, но я направился по коридору, который вел в другие комнаты. Гостиная с телевизором. Кабинет. Я не удержался и прошмыгнул в комнату доктора Карвалью. Сплошное красное дерево, похоже, они его очень любят. И вишневое дерево тоже. Много позолоты. Ящики ночного столика, мне стало любопытно. Чековые книжки, кредитные карточки, я ни разу в жизни не держал в руках ни одной кредитной карточки.

Я услышал шум, хотел спрятаться, но, прежде чем я успел хоть что-то сделать, вошла Габриэла, обмотанная полотенцем. Я прыгнул к ней, боясь, что она закричит, мы оба упали, полотенце сползло с нее, почувствовав желание, я заткнул ей рот рукой, но эта стерва не шевелилась, не пыталась прикрыть грудь, не сжимала ноги, она лежала неподвижно, у меня мелькнула мысль вонзить в нее зубы, вырвать кусок мяса, я убрал ладонь с ее рта, но она продолжала смотреть на меня безумными глазами, какие иногда бывают у актрис, кончающих жизнь самоубийством, что ты хочешь сделать? спросила она. Я встал, засунул руки в карманы, под пальцами я нащупал маленькую конвалюту с кокаином, которую недавно купил. Я вытащил ее. Я зашел сюда, чтобы дать тебе это, госпожа волчица. И вышел. Она побежала за мной. Эй, что еще за госпожа волчица? Эй, послушай! Я не собираюсь ничего слушать. До свидания, госпожа волчица.

Сядь, я хочу тебе кое-что рассказать, сказал доктор Карвалью, я опасался, что они увидят, как у меня вздыбились брюки, кредитная карточка и чековая книжка доктора Карвалью все еще лежали у меня в кармане, интересно, как я смогу их положить на место?

Они говорили о каком-то парне, который воровал телевизоры, я беспокоился из-за Габриэлы, хотя нет, глупости, госпоже волчице нравилось ширяться, она ничего не скажет отцу, кредитная карточка, вот это действительно проблема, я решил, что засуну ее между подушками дивана, как только представится возможность. Я обязательно это сделаю. Но в эту минуту у производителя шампуней зазвонил мобильный телефон, я отвлекся; телефон, миксер, соковыжималка, у меня в голове не укладывается, как люди могли изобрести такие вещи, самолет, летящий под облаками, холодильник и эта штука без проводов, без ничего фактически, хочешь попробовать, сказал он, хочешь позвонить кому-нибудь? Мне некому было позвонить, я набрал номер магазина старины Умберту, я был уверен, что он уже ушел домой; алло, ответил он, это я, Майкел. Майкел, мерзавец, сукин сын, ты что думаешь, что тут богадельня? Я тебя предупреждаю, я вычту с тебя за все твои прогулы, паршивец ты этакий, я тебя выгоню к чертовой матери. Он был пьян, вы похожи на лошадь, сказал он однажды какой-то женщине, которая пришла покупать корм для собаки, он выпустил птиц из клеток, он выскочил на улицу и приставал к прохожим, джин, целая бутылка джина, от тебя воняет, сказал он разносчику пиццы, парень не съездил ему по морде только потому, что я оказался между ними, и все зуботычины достались мне. Доктор Карвалью и производитель шампуней посматривали то на меня, то на телефон, то на часы, ты уволен, гаркнул он и швырнул трубку мне в лицо. Я был озадачен, быстро записав основную информацию о моем будущем заказе, я сказал, что у меня возникло одно срочное дело и откланялся.

Когда я вошел в магазин, старина Умберту лежал на прилавке, голова его была в крови, над бровью красовался большой порез. Эта корова, простонал он, доконает меня. Я пошел в туалет, смочил уголок полотенца и промыл рану, он вел себя тихо, он всегда затихал после побоев. Я прибрал все вокруг, собрал осколки битого стекла, потом отвез старину Умберту домой. Он попросил уложить его в постель, скажи этой корове, чтобы она не била меня больше, сказал он, пока я укрывал его одеялом. Она стояла в дверях в ожидании, пока я уйду, дона Мария, обратился я к ней, я не хочу, чтобы вы и дальше колотили своего мужа. Не хочешь? Нет, не хочу. Ну и что ты сделаешь, если я пробью башку этому куску дерьма, который годится только на то, чтобы плыть по течению в реке Тиете? Я убью вас, ответил я. Она промолчала, явно не ожидала такого ответа. Он притянул меня к себе и поцеловал в лоб, сынок, пробормотал он. Я решил, что ослышался. Что вы сказали? Я сказал, что ты гаденыш и сукин сын, ответил он.

Когда я вышел, сердце у меня сжималось, в глазах стояли слезы. Сынок. Когда я был уже на полпути к дому, я вдруг сообразил, что кредитная карточка и чековая книжка доктора Карвалью все еще лежали у меня в кармане. Сынок. Совсем новенькая чековая книжка. Двадцать листов. Пять звездочек. Сынок. Старина Умберту назвал меня «сынок».

18

Эрики дома не было, всегда она так, после ссоры обязательно куда-нибудь смоется. Я включил телевизор и стал ждать, грязные стаканы в раковине, сигаретный пепел на полу, я взял веник и начал подметать. Эрика ни в чем не походила на Кледир. Сандалии на плите – убрал. Остатки яичницы на сковородке – помыл. В холодильнике только лук и минеральная вода. Кледир была рассудительная. Кледир была чистюля, ей нравились белые вещи, белая мебель, она была само спокойствие, спокойствие вне меня, мир на улице, а я вынужден подметать свой грязный дом.

Я услышал смех Эрики и вышел во двор, ее голос раздавался из соседнего дома. Я заглянул в окно и увидел, что она болтает с Марлениу.

Марлениу был священником, и он был незаметен, мне всегда требовалось приложить неимоверное усилие, чтобы разглядеть его на улице и поздороваться. Он жил с мамой и весь день гонялся за Господом Богом в своем засаленном костюме-тройке. Он пригласил меня войти, его мама предложила мне кофе, я поблагодарил, пойдем, Эрика. Я разговариваю с Марлениу, ответила она, я собираюсь вступить в церковь Могущественное Сердце Иисуса. Эрика, нам надо поговорить. Придешь как-нибудь в другой раз, сегодня я иду в церковь. Мы можем пойти в церковь завтра, заметил священник. Нет уж, Эрика потащила меня за руку к выходу, я скоро вернусь, Марлениу, и мы пойдем в церковь сегодня. Пожалуйста, подождите меня.

Едва мы вошли в дом, как она разразилась целой тирадой, мол, бесполезно умолять ее и рыдать и что отныне она знать меня не желает. Я здесь прибрался, ты заметила? Марлениу – замечательный человек, сказала она. Я рассмеялся. Твой Марлениу говнюк и засранец. Ты идиот, Марлениу говорил со мной о Боге, а что ты знаешь про Бога? Марлениу – философ, он прочитал мне лекцию о семи смертных грехах, а ты хотя бы можешь перечислить все семь смертных грехов?

Я затянул их обычную песенку: мы взойдем на священные горы пологих холмов христианской любви. Эрика толкнула меня в грудь. Смейся, сказала она, но я не такая, как все, мне плевать на эти идиотские предрассудки. Я расскажу тебе кое-что, мне было двенадцать лет, я проснулась в кабине нашего с папой грузовика, ну того самого, который «старый и некрасивый», помнишь? Я проснулась и поняла, что я в кабине одна. Я вылезла из машины и стала звать папу, знаешь, где я его нашла? В придорожной канаве, я увидела

кровь, очень много крови, а еще я увидела, что он не дышит. Знаешь, что я тогда сделала? Я вспомнила кино, которое видела по телевизору, там одна женщина, затраханная жизнью, дошла до ручки, подняла меч, нет, меча там не было, не знаю, почему я подумала про меч, ее достало все, и тогда она сказала, глядя в небеса: я никогда больше не буду голодать. Я сделала то же самое, ничто в этом мире не заставит меня больше страдать, сказала я, никто и никогда, я обещала это самой себе, так и вышло, ты убил Суэла, но я не стала рвать на себе волосы, не сдала тебя полиции, не рыдала у фонарного столба, я просто пошла за тобой и сказала: позаботься обо мне. И ты позаботился. Потом ты женился, и я не бросилась в пропасть, я осталась твоей любовницей, я научила тебя самым разным вещам, и в сущности мы неплохо проводили время. Но в тот день, когда ты бросил меня посреди улицы, это было уже слишком, я так хотела посмотреть «Малыша-карате». Это был перебор. И я сказала себе: пусть я буду голодать, но терпеть это я не намерена. Хватит. Убирайся. Лучше я останусь одна. Лучше я буду слушать, как Марлениу говорит о Боге, мне действительно не хватает Бога.

Эрика надела темные очки, она плакала и не хотела, чтобы я видел ее слезы. Я почувствовал острый приступ любви к ней. Я люблю тебя, сказал я; никого ты не любишь; люблю, и очень сильно. Чего ты хочешь? Чтобы я отрезал себе руку? Я отрежу. Хочешь, чтобы я отрезал себе левую ногу? Я отрежу. Даже отрежу свой член, если хочешь. Ничего ты не отрежешь, ты ради меня палец о палец не ударишь. Я подошел к ней вплотную, я сделаю все, что ты хочешь, она отступила на шаг, но я прижал ее к стене и почувствовал, как бьется ее сердце, я перережу себе вены, отрежу ноги, она укусила меня, пнула ногой, мы оба упали, отрежу свой язык, свои пальцы, я задрал ей юбку и вошел в нее, вырежу свое сердце, она приняла меня с изголодавшейся страстью, чего ты хочешь, я все сделаю, все. Я хочу, чтобы ты убил Кледир, сказала она. Она так и сказала: я хочу, чтобы ты убил Кледир.