Ардагаст, царь росов - Дмитрий Баринов (Дудко)

   — Да, о вас писал Геродот, Отец Истории! — важно поднял палец Хилиарх. — Так вот, если в Скифии появится сильный царь, который даст вашему народу спокойно сеять хлеб, а росам — пасти стада, то на юге, и особенно в Ольвии, этому будут только рады. Кстати, твой род живёт как раз на старом торговом пути из Ольвии к сколотам по Гипанису[18].

Добромир довольно потёр руки:

   — Не прогадал, хе-хе! Когда все наши от сарматов разбегались по лесам, по болотам, к чертям да лешим поближе, я несколько родов увёл сюда. Здесь, может, и опаснее, зато земля какая! Одного боюсь: прослышит кесарь про нового сильного царя и пришлёт легион. Нет такого народа, чтобы перед римлянами выстоял. Фарзоя и то одолели.

   — Новости из Вечного города доходят до вас слишком поздно, — снисходительно усмехнулся грек. — Это было при Нероне, который веселил Рим игрой на кифаре и бредил завоеванием мира. А кесарь Веспасиан — человек старый, скучный и бережливый. Он считает каждый медный асе и не хочет никого завоёвывать, чтобы не тратиться на армию. С него хватает войны с иудеями, унаследованной от Нерона.

   — Любят боги римлян, если такого царя им послали. За кесаря Веспасиана! — Опорожнив кружку мёда, старейшина заговорщически наклонился к Хилиарху: — Я вот и сам такой. Тебе что обо мне говорили? Что я трус, чуть не предатель? Отец мой Властимир и брат Гремислав молились Перуну грозному, брат Зореслав — Даждьбогу праведному, а я — Велесу премудрому и пребогатому. Они погибли под Экзампеем в бою с росами, а я в том бою вовсе не был. Собрал остаток племени да привёл сюда. А кто такой был Зореслав, как думаешь?

   — Герой, если судить по его сыну.

Добромир склонился к греку ещё ниже и проговорил полушёпотом:

   — Первый сорвиголова в племени! Спутался с царевной росов, словно у нас своих девок мало. А Сауасп, её брат, поднял всю степь — мстить нам за бесчестие.

   — Думаешь, сей войнолюбивый муж не нашёл бы другой причины воевать с вами? — усмехнулся Хилиарх. — Есть один товар, кроме хлеба, который всегда нужен на юге. Это — рабы. Вот этим товаром и может стать всё твоё племя, если царём росов сделается Андак.

Старейшина вытер испарину со лба:

   — Может, Фарзой за нас вступится, а, гречин?

   — Станет он из-за вас ссориться с царём росов...

   — Ну, племянничек, обложил, как волков... — Добромир жадно отхлебнул холодного яблочного узвара прямо из горшка. — Да где он сейчас-то?

   — За Росью, на Перепетовом поле. У курганов сколотского царя Перепета и его жены. Туда уже сходятся многие росы. А ещё дружина венедов — с Ирпеня, Стугны, Трубежа.

   — Лесные вояки, медведей победители... — Старейшина встал, приосанился, разгладил бороду. — Передай царю Ардагасту: из его родного племени к нему придут не юнцы да голодранцы, а мужи зрелые, и не с дубьём да рогатинами, а в доспехах, с мечами. За двадцать лет поднакопили кое-чего. Платить-то за оружие есть чем.

Добромир осенил себя косым крестом — знаком Солнца и поднял кружку мёда, наливши с горкой:

   — За Ардагаста, царя росов и венедов!

Из дома старейшины грек вышел довольный и возбуждённый хмельным мёдом. Главное, за чем его посылал Ардагаст, было сделано. Теперь можно было отправиться к молодёжи, что скоро соберётся на улице, и тешить восхищенных парней рассказами о подвигах — Ардагаста и своих. Слыть героем всё-таки приятнее, чем пройдохой, даже первым в Империи.

Вдруг Хилиарх увидел опёршегося спиной о плетень невысокого полного грека в пыльном плаще. Длинные волосы, свисавшие из-под дорожной шляпы, обличали в нём философа. Хмель разом вылетел из головы сына Хилонида. Этого добродушного учёного из Пантикапея, точнее, силы, стоящей за ним, он боялся больше, чем всех соглядатаев кесаря. А тот уже приветственно махал рукой:

   — Здравствуй, Хилиарх. Приятно встретить в Скифии эллина, да ещё не торгаша, а философа. Братство Солнца о тебе не забыло.

Хилиарх спрятал предательски дрожавшие руки в складках плаща. Кинжал он даже не стал нащупывать: против опытного мага сталь редко помогает.

   — Стратоник, если ты о ваших деньгах, то ко мне не попало ни драхмы. Проклятый мошенник Потос надул и меня.

   — Об этом не стоит и помнить. С нами Потос уже рассчитался.

   — Д-да, я слышал, его зарезали в Пантикапее.

   — Это сделали кинжальщики Элеазара бен Йаира, который сейчас бьётся с римлянами в Палестине. Потос успел насолить всем. Впрочем, об этом подлеце и вспоминать не стоит. Есть негодяи гораздо более страшные. Ему были нужны только деньги, а этим — власть над миром. Ради этого они способны обратить во зло любое знание, и кому, как не истинным философам, остановить их?

   — Зачем я вам? — страдальчески скривился Хилиарх. — Я скверный философ и дрянной человек. Вы живете, чтобы спасти мир от тёмных сил и перенести Царство Солнца на землю. А я умею спасать лишь свою ничтожную жизнь.

   — Ты лучше, чем сам о себе думаешь, Хилиарх. Когда Братство узнало, что ты оказался возле Ардагаста, меня послали вслед. Думали, что ты удерёшь с чашей Колаксая. А вот Аполлоний сказал: «Не опасайтесь Хилиарха. Он любит добродетель, хотя и не решается следовать ей. У него душа философа и воина, а не мошенника. Будет жаль, если он так и не познает себя».

В живых чёрных глазах Хилиарха блеснуло удивление.

   — Аполлонию из Тианы, величайшему магу и мудрецу, есть дело до меня?

   — Ему есть дело до всех добрых людей. На то он и глава Братства. Я вижу, он не ошибся в тебе. Не явилось ли тебе какое-нибудь благое божество, не просветило ли тебя?

   — Да! — вдохновенно произнёс Хилиарх. — Среди мрака Чёртова леса мне явилось Солнце в сиянии огненной чаши. И я увидел царя, которому нужны смелые и честные люди, а не убийцы и пройдохи, купленные за деньги. Увидел простой и добрый народ, среди которого можно жить по заветам лучших наших философов. Боги, ведь я и раньше жил среди венедов, но думал лишь о том, как бы мне, мудрому эллину, провести глупых варваров...

   — Теперь я вижу, тебе можно верить. Знай же: над этой страной, над всем миром нависла угроза, и лишь немногие знают о ней. Нерон не умер!

   — О, Зевс! Я же сам видел, как горел его жирный труп! Неужели тот, в прошлом году, на Патмосе...

   — То был самозванец. Но в его тело вселили дух Нерона.

   — Вселили? Слушай, я в магии кое-что смыслю. Две души в одном теле — это безумец, одержимый.

   — Да. Но при большом духовном родстве и сильной воле одна из душ может подчинить другую, особенно с помощью сильного и знающего мага. Среди тайных сторонников Нерона такие есть. Тебе знаком некий Левий бен Гиркан?