Приключения-85 - Сергей Плеханов

— Не догнать, — флегматично промолвил один из солдат.

— Не уйдет далеко. На такой барке вчетвером надо выгребаться. Как бог свят, на пороге разобьет… — сказал другой.

А Фогель, совершенно обезумев от случившегося, мчался, не разбирая дороги.

Выстрел услышали и вогулы. Шаман остановился. Постоял, ожидая, не донесется ли еще стрельба, призывно махнул рукой своим соплеменникам и быстро двинулся через березняк. Поднявшись на обрывистый берег, Воюпта увидел барку, несущуюся в лабиринте камней. С высоты порог казался кипящим варевом, из которого то и дело выныривали мокрые лбы валунов.

С кормы на нос поминутно перебегал человек в красной рубахе, — поработав одним веслом, он спешил к другому. Но барка слушалась плохо, по временам начинала поворачиваться поперек потока. Однако рулевому какое-то время удавалось выравнивать ее ход. Когда же судно попало в главную струю порога, оно сразу потеряло управление и его развернуло кормой вперед. Пролетев с полверсты и со скрежетом задев несколько камней, барка с силой ударилась о гряду валунов у противоположного берега и зависла на ней. Вогулы бросились в ту сторону, прячась за кустарником.

Фогель увидел разбившуюся барку совсем близко — едва выбежал из-за поворота. До слуха его донеслись металлические удары. Приостановившись, он увидел, что Жиляй с размаху бьет обухом топора по чему-то у основания мачты. И в следующее мгновение в руке его блеснул продолговатый кусок желтого металла. Поняв, что беглец хочет завладеть хотя бы частью Золотой Бабы, немец со всех ног кинулся к барке.

Но когда он был уже рядом с судном, цыган даже не сделал попытки бежать. Как бы не замечая наведенного на него пистолета, он сидел на корточках, протягивая к Фогелю отбитую руку статуи, и хохотал.

Немец выстрелил почти не целясь. Жиляй ткнулся лицом в днище барки и выронил золотую руку. Когда Фогель схватил ее и поднес к лицу, он увидел, что в месте откола совсем другой — красный — металл, как бы окруженный золотым ободком.

Он медленно распрямился. В глазах его была пустота. И в этот миг в его грудь беззвучно вошла стрела с двойным оперением.

Фогель лежал на спине. Небо стремительно темнело. Солнце рассыпалось черным дождем. Коснеющий язык его выталкивал изо рта только кровавые пузыри. Но в последнем усилии он все же прохрипел:

— Анете! Анете, она не есть золотая…

Вокруг широкого тесового стола в горнице сгрудились братья Ивана. А он сам, сидя на лавке рядом с отцом и матерью, высыпал из сумки ржаво-бурые камни. Анна, присевшая на край лавки у дальнего конца стола, с затаенной гордостью смотрела на жениха. Стоявшие подле нее Пилай и Алпа с любопытством осматривались.

Все вокруг было покрыто слоем пыли, из углов свешивались тяжкие полога паутины.

— Эхма! — воскликнул старший брат Василий, когда Иван прикоснулся лезвием ножа к кучке руды. — А я думал, брешешь…

Мать резко повернулась к Ивану, положила руку ему на плечо.

— Не ходи ты в горное правление, не носи камень! Только беда от него. Опять завод построят да мужика на работы погонят…

— Верно маманя-то говорит, — сказал другой брат — Степан. — Да неужто ты на руки свои не надеешься? Не гонялся бы, паря, за наградой.

— Погодь, — остановил его старик, неотрывно глядя на руду. — Помните того енарала, что с управителем наезжал… как же его… Татищев! Слова-то его не запамятовали? Воля волей, а о благе казенной радей. Крут Татищев, но, по всему видать, не о себе — о казне, о воинстве нашем печется. Зазря над народом не измывается.

— Сами ж говорили, тятя… — с упреком начал Василий.

— А для кого мы годами по горам-то шарили, все шурфами истыкали?! — разошелся старик. — Нешто из-за одной лихой деньги? Не-ет, Вася, для обчества старались. А теперь вот вышел Ивану фарт, а он сокровище от людей запрячет? Да и то сказать: навечно не схоронишь…

В сенях раздался топот множества ног, послышались возбужденные голоса.

Дверь, взвизгнув, распахнулась. В горницу ввалилось несколько человек. За ними теснились еще и еще. Впереди всех был коренастый осанистый мужчина в синем кафтане, в ладном грешневике, с кнутовищем в руке. Чуть позади него два дюжих малых, набычась, оглядывали запущенную избу. Из-за спины предводителя этой компании выглядывал сухонький мужичок с лицом недоросля.

— Явились?! — загремел обладатель синего кафтана, бесцеремонно проходя к столу. — И ты, касатушка, прилетела?..

Он ядовито сощурился, глядя на Анну.

— Ты, Егорий, что, в хлев зашел? — подымаясь с места, тихо спросил Антипа. И вдруг с яростью крикнул: — А ну шапки сымите, охальники!

Но незваные гости и не подумали подчиниться. А Егор, с той же ядовитостью усмехнувшись, сказал:

— Это с тебя, смутьяна, надо было шапку-то снять. Да только с головой вместе.

Его свита с готовностью загоготала.

— Эх вы! — горько произнесла мать Ивана. — Людей не стыдитесь, так хоть образам-то святым честь воздали бы…

— Глядите на нее! — дурашливо крикнул кто-то из толпы. — У самих в красном углу мизгирь в тенетах висит, а она других корит. Хоть бы лампаду-то затеплили, анафемы…

Великовозрастный недоросль все это время с какой-то отрешенной, умильно-умоляющей улыбкой, не отрываясь, смотрел на Анну. Иван, постепенно наливаясь кровью, сидел неподвижно. Только рука его, словно позабытая хозяином, продолжала играть ножом — то со щелчкам приложит лезвие к магнит-камню, то, легко звякнув, отлепит.

Это позвякиванье заставило отца Анны обратить лицо к груде камней на столе. Рот его еще змеился в ядовитой усмешке, он еще хотел бросить что-то дерзко-обидное. Но в глазах его уже мелькнула растерянность. Егор замер, словно прикипев взглядом к груде руды.

А нож все прыгал в руке Ивана — то щелкнет, то звякнет о камень. И один за другим немели лица ворвавшихся в дом, все взгляды были прикованы к ржаво-бурой горке на широком тесовом столе.

Рука Егора как бы помимо его воли потянулась к шляпе, и он медленно стащил грешневик.

Один за другим обнажили головы все, кто толпился у входа.

Леонид Абрамович Юзефович

ПЕСЧАНЫЕ ВСАДНИКИ

Летом семидесятого года мы проводили выездные тактические занятия неподалеку от бурятского улуса Хара-Шулун. Там я, в ту пору лейтенант, командир взвода, познакомился с пастухом Больжи и услышал от него историю о том, как барон Унгерн фон Штернберг — тот самый — утратил бессмертие. За подлинность этой удивительной истории я отвечаю целиком, но за правдивость ее не поручусь, тем более что Больжи не все видел собственными глазами, многое узнал от старшего брата. Возможно, тот слегка приукрасил события и свою роль в них, да и сам Больжи, будучи человеком не без воображения, кое-что добавил от себя. Не знаю и судить не берусь. Но считаю необходимым сразу оговорить одно обстоятельство: Хара-Шулун — название условное. Настоящее упоминать не стоит по ряду соображений.