Подземка - Михаил Бычков

– И к чему ты все это мне говоришь? – спросила невидимая Лило.

– Неужели непонятно? – удивился я. – Ты очень странная. Не похоже, чтобы тебе приходилось жить под землей. Уж можешь мне поверить, я нутром чую. Ты не такая, как мы. Не знаю, откуда ты взялась и кем являешься на самом деле, но ты другая. Это так?

– Допустим, – задумчиво произнесла Лило. – Хорошо, я действительно не такая, как все. Это что-то меняет между нами?

– Между нами? – повторил я. – Нет, ничего не меняет. Я обязан доставить тебя на Центральную и доставлю любой ценой.

– Тогда заткнись и не мешай мне спать, – резко сказала она.

Удивительно, ее отпор так на меня подействовал, что я и впрямь не смог больше произнести ни слова вплоть до наступления сна.

Глава 10

Не люблю сны, какими бы хорошими они ни были. После пробуждения чувствуешь себя так, словно всю ночь без продыху решал логические задачи. Голова потом квадратная, туго соображающая, и умные мысли так и норовят обойти ее стороной.

Хуже всего, когда снятся те, кого уже нет, особенно если это люди, с которыми было связано много хорошего: близкие, друзья, мимолетные знакомые, вызвавшие сиюминутную, но все же приязнь. Они говорят со мной, будто живые. Я слышу их голоса – веселые или грустные, добрые или не очень, в зависимости от обстоятельств, от того, что связывало нас в жизни. Редкие встречи обходятся без чувства вины: с кем-то не договорил, кого-то не долюбил, ненароком обидел. Я прошу прощения, спрашиваю, как оно там, и обычно ничего не слышу в ответ. Мертвые не хотят делиться с нами тайнами.

Не верится, что никогда не увижусь с ними наяву, разве что на том свете, где постепенно собирается замечательная во всех отношениях компания. Становится так грустно, что иногда не хочется просыпаться. Но пробуждение неизбежно, оно всегда вырывает меня из мира грез. Я открываю глаза, делаю судорожный вздох и вновь оказываюсь в реальности, к которой привык и которую ненавижу всей душой. Можно привыкнуть ко всему, но никто не обязывал нас любить дерьмо, в которое человечество вляпалось по своей воле.

Впрочем, нельзя исключать вероятность, что в чем-то тот хиппи-философ прав. Кто-то или что-то жестоко обходится с нами, сводя таким образом давние счеты. Все это, однако, из области предположений. Вряд ли существует на свете тот, кто может подтвердить или опровергнуть гипотезу Андрея. Не все ли равно? Любой расклад ни на йоту не улучшит условия нашей жизни. Мы прозябаем под землей. Вымираем или постепенно мутируем в хомо метрополитенуса. Здесь, в туннелях, мы найдем свой конец, если наверху не будет благоприятных перемен. А если они и наступят, интуиция подсказывает, что мало кто из нас доживет до этого славного мига.

В снах я вижу прошлое (оно почему-то рисуется мне в светлых, пастельных тонах) и настоящее (темное и страшное). И почему-то не вижу будущего. Наверное, его просто нет. Оно не существует.

Сегодня мне ничего не привиделось, просто мрак, чернота, в которую я провалился, как в бездонный омут. Вынырнул оттуда уже посвежевшим. Вот что значит – дрыхнул без задних ног.

Разбудили меня без особых церемоний. Сначала лязгнул замок, потом вошли двое, по всем признакам тертые калачи, много повидавшие и еще больше умеющие. Такие в огне не горят и в воде не тонут.

– Гена, – протянул руку стриженный под ноль парень, обладатель сломанного боксерского носа, жесткого как наждак взгляда и широких плеч.

Я ощутил, как его кисть прессует мои пальцы. Силушка у Гены была не хуже, чем у былинного богатыря.

– Слава, – поздоровался второй гость. Он был чуточку пожиже напарника, но вполне мог сделать из меня фарш, если б захотел. – Будем знакомы.

Он тоже вознамерился сделать из моей ладони блин, сдавив ее медвежьей лапой.

– Саня, – назвался я. – Рад знакомству.

Гости присели, зажав меня с двух сторон. Они нависали надо мной, как две скалы. Я чувствовал себя утлым суденышком, норовившим проскочить между Сциллой и Харибдой.

– Слышь, Саня, ты извини, что так вышло. Ашот Амаякович мужик в целом правильный, порядок на станции блюдет. Документов при вас нет, кто вы и откуда взялись на самом деле, не разберешь. Может, казачки какие засланные от соседей. У них там свои законы, зоновские, а у нас тут типа демократия, – заговорил Гена. – Вот он и подстраховался.

– Да ничего, мужики, я не в обиде. Соображаю, что к чему, – кивнул я, не до конца понимая, чем вызван интерес к моей довольно скромной персоне.

Извиняться у нас обычно не принято, тем более, когда речь заходит об официальных властях, а майор, заславший нас в изолятор, как ни крути, глава администрации, то есть первый человек на станции. Во всяком случае, так принято считать. Если насчет меня и Лило с Центральной пришли какие-то цэ-у, никто бы не стал стелиться перед нами ковриком. Выпнули бы в туннель, помахали на прощанье ручкой, и все дела. А тут с утра пораньше явилась целая делегация, и, хоть имена у парней вполне себе заурядные, чувствую я, что гости у меня не из последних. Уж больно независимо держатся, могут и права покачать, и по морде съездить с одинаковым усердием. Из таких обычно и формируют поисковые караваны. Предположение подтвердилось почти сразу.

– Тебе наверху бывать приходилось? – не стал ходить вокруг да около Слава.

– Скрывать не стану, приходилось, и не раз, – подтвердил я.

– То есть мы в тебе не ошиблись, и ты из поисковиков.

– А что, это у меня на лбу написано? – попытался отшутиться я, но Слава принял меня всерьез.

Он кивнул:

– Написано. Сам понимаешь, рыбак рыбака… У тебя часики-то какие? – Слава рассмотрел циферблат моего хронометра и понимающе хмыкнул: – То-то и оно. Правильные у тебя часики, наши. А ты еще спрашиваешь. У самого такие. – Он с гордостью продемонстрировал свои. – О том, что ты один из нас, мы узнали, когда из каравана вернулись. Сразу не навестили, уж извини – раны зализывали, зато сегодня с утречка и нагрянули.

– И чем же я обязан вашему визиту? – удивился я. – Будь я хоть трижды поисковиком, корпоративного братства у нас, насколько мне известно, не существует. Все мы сами по себе, в отдельных котлах варимся, одну ложку по кругу не пускаем. Дружим в пределах каравана, брататься на другие станции не ходим.

– Все верно, Саня, но у нас тут серьезная заварушка случилась, – горестно вздохнул Слава. Набрав воздуха побольше, он продолжил: – В общем, были мы вчера наверху, и пощипали нас там изрядно. Давненько, я тебе скажу, такого с нами не случалось, а я в поисковых партиях не первый год. Чудом на базу ушли.

– А что случилось? – вяло поинтересовался я.

Чужие проблемы пока меня не касались, хватало и своих, причем с избытком.

Слава хоть и понял, что если я не зеваю, то скорее из вежливости, тем не менее продолжил рассказ:

– Представляешь, угораздило нас аккурат на гнездо гарпий нарваться. Те нас тут же срисовали, и началось… Сам понимаешь, они такой трамтарарам подняли, что твари со всего города, наверное, приперлись. Атас был полный. Еле-еле вырвались, но с жуткими потерями, почти половина ребят полегла. Теперь у нас недоштат такой, что чисто конкретный ахтунг. С новобранцами всегда было туго, ссыт народ в наши ряды записываться. Так что появление на станции опытного поисковика это прям как выигрыш в лотерее, манна небесная.

– Невелико счастье, – ухмыльнулся я.

Слава хлопнул меня по плечу, да так, что едва не устроил мне закрытый перелом:

– Не скажи, Саня, не скажи. Вовремя ты у нас появился, будто нарочно подгадал. Мы с ребятами замучились дырки в расписании латать, а тут такой подарочек. – Он хохотнул. – Не знаю, каким лешим тебя сюда занесло, и знать не хочу. Я с деловым предложением обращаюсь: иди в наш караван. Пайку положим царскую, девок будешь трахать самых лучших, на время карантина никаких тебе работ все две недели. Будешь как сыр в масле кататься. Ну, как тебе предложение? – Он выразительно посмотрел на меня, будто заранее знал мой ответ.

Я замялся:

– Ребята, предложение, конечно, ваше заманчивое, но не все так просто. Меня ж вроде по поручению направили. Я должен на Центральную девушку, что со мной сейчас заперта, доставить. Иначе проблем будет столько, что мало не покажется. А вот на обратном пути, так и быть, покумекаю. Меня на Двадцатке ничего вроде не держит да и не держало никогда.

– Подожди, так ты с Двадцатки, что ли? – вдруг насупился Гена.

– Ну да, – кивнул я. – А вам что, не говорили?

Гена отрицательно мотнул головой:

– Ни словечка. Знаешь, Саня, это в корне меняет дело. У нас к парням с Двадцатки старые счеты. Они нас не так давно в хороший оборот взяли, когда мы по ошибке на их территорию попастись приехали. Перестрелка была, как в гангстерском боевике. Я сам едва пулю не словил, спасибо корешу, – он взглянул на напарника, – вытащил из заварушки. Ясен перец, такое не забывается никогда и еще дольше. Я вашим глотки грызть готов хотя бы за то, что они Петруху Мосольцева тогда завалили. Может, ты, Саня, из тех парней, что тогда по нам из «калашей» садил?