В аду нет выбора - Николас Блейк

— Ну, ты забыла убрать постель, Энни. — Затем он обернулся к полицейскому: — Ивэн играет здесь. И мы укладывали его отдыхать здесь днем, пока вчера он не заболел.

И снова интуиция подсказала Хардману, что здесь что-то не так. Машинально он взял пачку бумаги, лежавшую на столе.

— Мальчуган пишет книгу, а? Во дает! «Глава первая. Синдерс схватили», — прочел он.

— Извините. Я слышу, что меня зовет Ивэн. — И Энни Стотт выбежала из комнаты.

— Кто такая эта Синдерс? — спросил Хардман.

— Ивэн слышал о похищении по радио и начал писать об этом рассказ. Не знаю, почему он назвал героиню Синдерс. Эти ребята просто маленькие бессердечные негодяи, — спокойно произнес Пол, подавляя в себе дикое желание вырвать эту пачку бумаги из рук полицейского. Но это было бы излишне и неразумно. Хардман положил рукопись обратно на стол, не читая ее дальше.

— Итак, сэр, премного вам благодарен. Извините за беспокойство. Теперь я должен продолжить обход. Дайте мне знать, если могу что-нибудь сделать для мальчугана. До свидания.

— Мы чуть не дали маху, — сказал Пол несколько минут спустя, описав этот эпизод Энни. Он все еще не переставал в душе восхищаться собой, поскольку сумел сохранить спокойствие, когда Энни потеряла самообладание. Это поставило их на одну доску после того, как он в панике бросил Ивэна в снежную бурю. И впервые Энни стала относиться к нему с чувством, похожим на уважение.

— Ты поступил правильно, — сказала она. — А что это еще за рассказ, который она пишет?

— О, я сжег его. Он просто взбесил меня. Сколько времени мы должны еще возиться с этой противной девчонкой?

— Это зависит от Петрова.

— Он будет действовать дальше, не так ли?

Женщина не ответила. Она выходила на связь с Петровым по коротковолновому передатчику прошлой ночью. И это было все, что знал ее напарник.

— Если бы знать, что произошло с Ивэном, — сказала она. — Он не мог расколоться, иначе мы уже были бы за решеткой.

— Знаешь, что мне кажется? Ивэн добрался до Лондона, но Петров делает вид, что этого не произошло.

Энни внимательно посмотрела в лицо фавна, какое было у ее напарника.

— Чего это ради он должен так поступать?

— Почем я знаю? Возможно, чтобы держать нас в страхе. Он же любит власть, тайные происки, обман ради них самих. Я так думаю.

— Вздор, — возразила Энни, однако не будучи в этом внутренне убежденной.

— А ты доверяешь ему?

— Безусловно.

— Тем хуже для тебя. Если эта его авантюра не удастся, то ты понимаешь, что он сделает? Он вывернется и оставит нас с девчонкой.

Лицо женщины приняло жесткое выражение.

— Понимаю. Ты предлагаешь нам самим выкрутиться, пока не поздно.

— Ты должна, Энни, если у тебя есть хоть толика разума. Я же не могу. Он держит меня на коротком поводке, как ты хорошо знаешь. Но ты, конечно, будешь твердить свое: партийная дисциплина, нет ничего важнее победы дела и прочее.

— Очень многое важно, Пол. Ты рассуждаешь так, словно мы не люди. Но только мы знаем, что в жизни самое главное. И действуем согласно нашему знанию.

Выражение ее лица смягчилось, стало почти трогательным, что больше обеспокоило Пола, чем ее обычное безразличие или враждебность. Он внутренне отшатнулся от нее, словно она предприняла какие-то сексуальные поползновения в отношении его.

— Беда вашей кучки людей в том, что ваша мораль заставляет вас говорить неправду нам или друг другу, когда это выгодно.

— А ты считаешь, что капиталистические политиканы никогда не лгут?

— Не в этом дело. Твое убеждение в том, что нет правды, кроме правды целесообразности. Это означает, в сущности, что вы никому не доверяете. Люди же, которые не доверяют другим, присуждают себя к аду. Все ваши скучные лозунги о солидарности масс и подобного рода лицемерие служат лишь для того, чтобы тщательно скрыть правду о том, что солидарность — это абстракция, бумажный фасад, мешающий установлению истинного контакта с другими. Вы не можете, если только не держите их под подозрением, излишне не доверять людям или лишать их жизни в интересах человечества. Вы живете в аду, хотя и не знаете об этом. Ад — это изоляция. Вы поклоняетесь божеству и делаете это столь раболепно, что, когда ваше божество говорит вам: «Отправляйтесь в ад ради меня», то вы торопитесь попасть туда.

— Тебе бы следовало быть квакером, — сказала Энни, однако не агрессивно. — С твоим буржуазным романтизмом, Пол.

— Опять ты за свое. Когда тебе нечего сказать в ответ, то ты отделываешься ничего не значащей хитрой фразой.

— После того как я рассказала тебе о своем детстве, ты еще говоришь, будто я не знаю действительности? Мы знаем действительность, так как действуем в ней, а не сидим и не рассуждаем о ней с почтительного расстояния, высказывая разного рода теории.

— Но…

— Ты сам входишь в действующую группу. Ты должен знать, что я, как член партии и цеховой староста, имею активные контакты с другими людьми. Мы вместе участвуем в одном деле, имеющем целью сделать мир лучше для…

— О Господи! Чтобы дети не ходили в школу голодными и холодными, как ты в свое время, и чтобы над ними не измывались старшие дети, и при всем при этом ты считаешь возможным измываться над этим ребенком наверху.

— И ты тоже так поступаешь.

— Меня заставили. А ты это делаешь по доброй воле, если я могу употребить это грязное выражение в отношении детерминиста.

— Мог бы и отказаться.

— Я должен был отказаться. Нет необходимости, Энни, напоминать мне, что я струсил. Почему женщины никогда не упускают возможности пустить в ход когти?

— Ты можешь успокоить свою совесть, мой дорогой Пол, — произнесла Энни, вновь возвращаясь к своей язвительной манере, — составив ребенку компанию сейчас и потом. Если ты считаешь, будто твое присутствие может как-то смягчить воздействие этого ада, как ты говоришь, в котором она живет.

После паузы Пол как бы угрожающе произнес:

— Прекрасно. — С этими словами он выскочил из комнаты. Однако через несколько минут вернулся: — Все еще спит. Она очень тяжело дышит. Надеюсь, ты не дала ей слишком большой дозы снотворного.

— Конечно нет…

Люси не просыпалась до двух часов пятнадцати минут. А проснувшись, почувствовала сильную головную боль и вспомнила о своих кошмарных сновидениях. Вспомнила, что эта чокнутая дала ей выпить стакан апельсинового сока. После этого она не помнила ничего, только существа, которые смеялись над ней и что-то тараторили в ее сновидениях, подкравшись к ней, когда она бежала по бесконечным улицам в поисках отца. Но обуявший ее ужас был просто невыносим. Люси, плача, прятала голову под подушки. Она знала, что никогда больше не увидит своего отца. Приключенческие фантазии, так долго поддерживавшие ее дух, рассеялись, и она осталась одна, совсем одна.

Через некоторое время она услышала какой-то новый голос:

— Привет, Люси.

Зажегся электрический свет. Она села в постели, протирая глаза, не очень-то веря в то, что это снова не какой-то новый ужасный сон.

— Как ты себя сейчас чувствуешь?

— Мне очень жарко.

— Мы выключим камин.

Люси увидела, что находится в другой комнате. На нее смотрел мужчина. У него были довольно длинные волосы и маленький, как пуговка, рот. Рот открылся и произнес:

— Ты плачешь, моя дорогая. Не плачь.

— Не могу, — ответила она горько.

— На второй завтрак картофельная запеканка с мясом и компот из консервированных персиков. Хочешь ли это слопать, ты, бедный больной ребеночек?

Люси попробовала улыбнуться. Ей нравилось, когда так разговаривают.

— Думаю, да. Долго я спала?

— Несколько часов.

— Но я никогда не сплю после завтрака. У меня очень болит голова.

— Не повезло. Скоро пройдет.

— Да?.. Кто вы?

— Меня зовут Пол.

— Вы сторож этой чокнутой?

Человек хихикнул весьма одобрительно. Люси заметила, что у него длинные ресницы. Когда он смотрит в сторону, взгляд его становится какой-то виноватый.

— Сторож тети Энни? Да, я такой, как ты сказала. Но не говори ей. Корова стояла, хозяин стоял и стерег корову.

Люси засмеялась, хотя не знала почему.

— Вы говорите загадками. О, что это за вонючая штука у меня на шее? А другая на груди.

— Тетя Энни решила, что у тебя бронхит или что-то в этом роде. Думаю, что теперь можно их снять. Если ты обещаешь не открывать окно. Холодный воздух опасен. Обещаешь?

— Обещаю.

Пол убрал английские булавки, которыми были закреплены повязки, и бросил все в угол комнаты.

— Теперь надевай фуфайку. Я принесу тебе завтрак.

Пол сел и стал наблюдать за тем, как Люси ела. «Кажется, он симпатичный человек», — подумала Люси. Но на деле-то он не может быть симпатичным, если помогает сторожить ее. А кроме того, когда он смотрел на нее, ей становилось как-то не по себе.