Птичка (СИ) - "Ann Lee"

Федька, затащил в свой новый спортивный клуб, показать, рассказать, завлечь, обрисовать все перспективы. Назар прямо ему сказал, что очень холоден к этой идее, ему и так хватает проектов.

Этот месяц для него словно один день, пролетел. Отдыху опять было отведено мало времени. По сути, конечно, сделано это было с умыслом, не думать, не размышлять, по поводу одной животрепещущей темы.

Он никогда не был трусом, и не страдал малодушием, но в ту ночь, почувствовал такую необходимое и непреодолимое желание, сбежать, после всех своих умозаключений, что никто бы его не остановил. И даже осознание того, что выглядит это, мягко говоря, бесхарактерно и мягкотело, не остановило его.

Потом, уже в Москве, в свое квартире, когда он, наконец, успокоился, он почувствовал укор затыкаемой до этого совести, и сожаление. Но он предпочёл заткнуть все эти чувства, обозвать их бредом, и не принимать их в расчёт. Зарылся в работу, по горло, отвлекался как мог, встречаясь со своими любовницами, бегал по утрам, и делал всё что угодно, лишь бы эти грёбаные мысли о распластанной на белых простынях Птичке, его оставили. О её маленькой татушке, и светлых глазах, приоткрытых, влажных губах, и изогнутом в судороге экстаза теле.

И имя его, что повторяла сорванным голосом.

Не думать.

Не мусолить в голове. До того что всё внутри горело.

Стремилось.

Лететь.

Бежать.

Делать что-то. Только не зависать опять с мыслями о Вике.

И вроде справился, так он считал, и спокойно согласился приехать в этот город, чувствуя уверенность, что теперь он устоит, потому что всё.

Прошло.

Он справился. Пошёл дальше. И даже если они встретятся, он сможет быть спокойным.

И что?

Стоило только увидеть её, бегущую на тренажере, раскрасневшуюся и взмокшую, с убранными в хвост светлыми волосами, и в этом охренительном спортивном костюме, который обтягивал её как перчатка, и выставлял напоказ все её соблазнительные формы, всё полетело к чертям. Всё его самообладание и выстроенная до этого логика.

И понял Назар, что и не жил до этого дня, пока её не видел, а так впал в анабиоз, и ждал. Потому что, как объяснить то, как встрепенулось его тело, и мозг размяк просто.

И вот он уже рядом стоит, и что-то говорит. Ерунду какую-то. И ведь видит, что обижена она, смотрит холодно, с затаённой горечью, а тут ещё и Федька подоспел, как всегда балагуря и шутя, а Вика и давнюю обиду припомнила, слова его, про её фигуру, так и не забыла, а потом и вообще технично смылась, так, что он не успел ничего сказать.

И он помчался за ней, что-то сказал офигевшему от такого расклада Федьке, и поспешил за ней.

Догнал.

Пытался извиняться, донести свою вину, хотел по-хорошему. А она стерву рассудительную включила, и разозлила его. И он грубил, мял, вжимал в себя, снова чувствуя её сладкий аромат, и мягкое тело под руками, и целовал насильно, истязал губы сладкие, вкусные. Потому что они это уже проходили, и она сдастся, вот-вот капитулирует под его напором. И он утянет её дальше, потому что вот нет никаких сил, вести эти разговоры, когда горит всё внутри при виде неё. И руки сами тянуться, подавить её сопротивление, заставить. И тело её мягкое и сочное вжать в себя, пометить, заклеймить, никому не отдавать. И снова это желание закрыть Птичку в клетку, подрезать резвые крылышки, заткнуть рот.

А Птичка сопротивляется, и не думает таять от его грубости, и напора. Трепыхается, и взывает к его совести, которая кажется, была у него. И холодный рассудок. И стальные яйца, которые не горели огнём при виде смазливой бабы. И голова ясная.

Куда всё подевалось?

Ведь она права, нельзя так, нельзя, хоть и хочется, и руки снова тянуться к ней. И глаза её нереальные, красивые, сейчас потемневшие от гнева и испуга, только усиливают его желание, его жажду. И аромат её взмокшей кожи, смешавшийся с персиками и пионами, манит, тянет. И совсем не способствует прояснению разума.

Но она права, права, блядь, во всём.

Он не насильник. Никогда не позволял себе обижать женщин, просто с ней срабатывает какой-то инстинкт «хватай и тащи». И сам он виноват, ведь мог остаться месяц назад, развить их отношения, и не пришлось бы сейчас наскоками действовать.

Дурак!

Но он исправит, всё это исправит. Теперь он утвердился в одном, Птичка будет в его клетке. А для этого надо разжать пальцы, отпустить пташку, пусть почувствует мнимую свободу, которой впрочем, нет у неё, но пусть вздохнёт полной грудью.

И он отступил, и отпустил.

***

— Виктор, приветствую, — Назар занял кабинет, в офисе Фёдора, любезно согласившегося на недолгую аренду, рабочего места, — это Долохов.

— Конечно, Назар, чем обязан? — ответил низкий голос в трубке.

Виктор Егорович Коротков, был полковником полиции, и дела вёл вполне легальные. Знакомы они были давно. Он был значительно старше Назара, и даже иногда по-отечески давал советы. Имел право, исходя из их совместного прошлого. И Назар знал цену этой дружбе, никогда не злоупотреблял ей, и всегда прислушивался к мнению Короткова.

— Я ненадолго, мне нужна полная информация на Светлую Викторию Даниловну, — и Назар продолжил диктовать Виктору, всю информацию, что знал о Вике.

— Сроки, — только и поинтересовался Виктор, выслушав Назара.

— Чем раньше, тем лучше.

— Хорошо я понял Назар, думаю, двух дней будет достаточно, — отозвался Коротков.

— Благодарю, — и Назар попрощался со своим собеседником, положил трубку.

Назар отложил трубку, и подошёл к панорамному окну.

Высотка, в которой располагался Федькин кабинет, стояла в центре города. А сам кабинет, на пятнадцатом этаже. И такой вид открывался с этого пятнадцатого этажа.

Простор. Бесконечный, воздушный. Словно стоишь на персональном облаке и наблюдаешь за копошением землежителей.

Сейчас зажигающиеся фонари, освещали улицы, по дорогам тоже мчались огоньки от фар машин. Небо темнело, стало темно-синим, с оранжевыми проблесками, в облаках, от заходящего солнца, и тёмным контуром на нём вырисовывались дома. И есть в этом какая-то своя прелесть.

Черные контуры города на бескрайнем небе…

Затихающий душный летний день…

Назар, первым делом, когда вернулся из спортивного клуба, чётко и понятно объяснил другу, что все его подкаты к Вике должны закончиться, потому что она только его.

Фёдор опять немного офигел, за этот день, во второй раз, и даже углубился в тему, коснулся того что его, даже как друга не касалось.

Но Назар был непримирим. Данная тема его не касалась. К Вике не лезть. Узнает, больше не друзья они. Федька повздыхал, но согласился, тем более, что за такой длительный срок, девушка ни разу не соблазнилась на его флирт. Оставалась холодной, доброжелательно, отличной сотрудницей.

Потом Назар поднял её личное дело, которое ещё хранилось по работе в «Уолтерс», и уже довольно подробно изучил его. Оказывается, у Птички два дня назад был день рождения.

Так к этому он ещё вернётся.

Экономический институт, ну кто бы сомневался, с красным дипломом, закончила. Предыдущее место работы. Ушла по собственному. Надо выяснить чего там произошло.

Родители.

Сухие факты.

Что ещё нужно для рабочего досье?

Скоро он выяснить о Птичке всё. Нет, он не сомневался в ней. Просто Назар привык знать о людях, с которыми общается всё. А пока и этого хватит. Тем более что здесь остался её номер телефона, который он тут же вбил в свой.

После встречи в спортзале прошёл день. Пока он улаживал свои дела, потом выяснял информацию о ней.

Странно, но сейчас, приняв, всё как есть, Назар почувствовал, что всё верно. Что всё складывается, как и должно быть. Так всегда бывало, когда он принимал верное решение.

Конечно впереди ещё много всего, но Птичку он завоюет. Он был в этом уверен. Хотя бы потому, что она злилась и обижалась. Было бы хуже, если была безразлична, а так шанс ещё есть. Как вспомнит блеск её глаз, так внутри всё скручивается, все нутро наружу. Главное, чтобы не возникло никаких форс-мажорных ситуации, и не пришлось срочно вернуться в Москву.